"шерше ля фамм" - нордические девы (3)
Продолжаем «женские истории».
Интересны девы Лебяжьего и Городищенского Фьордов. Так, в сагах о роде Снорри Годи узнаём о его сводной сестре Турид
У Бёрка Толстого и Тордис дочери Кислого была дочь по имени Турид; ее выдали замуж за Торбьёрна Толстого, жившего на Вещей Реке. [...] Сыновьями Торбьёрна от Турид дочери Асбьёрна были Кетиль Боец, Гуннлауг и Халльстейн. Торбьёрн был муж видный и с людьми меньше себя обходился круто.
[...]
Теперь следует рассказать о Снорри Годи, что он принял на себя тяжбу об убийстве своего зятя Торбьёрна. Он также велел своей сестре Турид переехать к нему на Святую Гору, так как уже прошел слух, что Бьёрн [Боец Широкого Залива] сын Асбранда с Гребня повадился ходить к ней портить ее.
[…]
Будучи вторично замужем - за Тороддом Скупщиком Дани - Турид вполне благосклонно принимала ухаживания добра-молодца Бьёрна сына Асбранда с Гребня.
Конкуренты даже имели взаимные оружные стычки на этой почве. А вот она заимела ребёнка - сыночка по имени Кьяртан, который норовом пошёл явно в Бьёрна, но чей он сын на самом деле не предсказала бы и сама мать [родился примерно в 986-м].
И вот, знакомимся с новым женским типажом - Торгунной
В то лето, когда христианство стало законом по решению альтинга, с моря к Мысу Снежной Горы подошел корабль. Это было судно из Дювлина, и на борту, в основном, были ирландцы и жители Южных Островов; норвежцев было мало. Летом они долго стояли напротив Ребра и ждали попутного ветра, чтобы плыть дальше вглубь фьорда до Мыса Завтрака, и многие жители Мыса Снежной Горы приходили торговать с ними.
На корабле была одна женщина с Южных Островов, по имени Торгунна; ее товарищи говорили, будто у нее с собой такие сокровища, какие редко увидишь в Исландии.
Когда об этом узнала Турид, хозяйка хутора на Вещей Реке, ей сильно захотелось взглянуть на сокровища своими глазами, ибо она любила побрякушки и была большая щеголиха. Она отправилась к кораблю, нашла Торгунну и спросила ее, нет ли у нее какого-нибудь убранства для женщин, из тех, что понаряднее.
Торгунна отвечала, что на продажу у нее ничего нет, однако у нее есть сокровища, которые не зазорно надеть на себя к угощению и прочим сходкам. Турид попросилась поглядеть на сокровища, и та ей это позволила.
Турид вещи понравились: она сочла их очень привлекательными, хотя и не самыми дорогими. Она принялась торговаться, но Торгунна продавать их не захотела. Тогда Турид пригласила ее к себе: она знала, что у Торгунны с собой много нарядных вещей, и надеялась со временем уломать Торгунну продать их.
Торгунна отвечает:
- Я не прочь поехать к тебе на зимовку, однако ты должна знать, что я не расположена платить за себя, ибо я вполне в силах работать. Работы я не чураюсь, но в дождь работать не буду. Я сама решу, с чем из моих вещей я захочу расстаться.
Торгунна говорила довольно надменно, но Турид все же предпочла, чтобы она переехала к ним на хутор. Тогда с корабля на берег вынесли имущество Торгунны: это были большой запертый сундук и переносной ларчик; все это отвезли домой на Вещую Реку.
Когда Торгунна прибыла на место, она потребовала выделить ей постель; ей отвели место в глубине покоев. Затем она открыла сундук и вынула из него постельное белье; все оно было очень изысканным. На ложе она постелила плотные английские простыни и шелковое покрывало с подкладкой. Она также вынула из сундука занавесь в локоть шириной и шатер полога; это было столь большое богатство, что люди никогда в жизни не видели ничего подобного.
Тут Турид, хозяйка хутора, сказала Торгунне:
- Назови мне цену, какую ты хочешь за это постельное белье.
Торгунна отвечает:
- Я не намерена лежать перед тобой на соломе, хоть ты и женщина учтивая и много о себе понимаешь.
Эти слова не понравились Турид, и она больше не просила уступить ей сокровища. Торгунна каждый день бралась за любую работу, которая не была связана с мокрой травой. А когда не было дождя, она убирала сухое сено на выгоне и велела сделать себе грабли, которыми ни с кем не желала делиться.
Торгунна была женщина крупного сложения, рослая, ширококостная и очень дородная. У нее были черные брови, близко посаженные глаза и густые волосы. Она хорошо соблюдала обычай и каждый день заходила в церковь перед тем, как приняться за свою работу, но в обхождении была нелюбезной и малоразговорчивой. Люди полагают, что Торгунна уже перевалила за пятый десяток, однако бодрости в ней было хоть отбавляй.
К этому времени на иждивение на Святую Реку поступил Торир Деревянная Нога вместе со своей женой Торгримой Колдовская Щека, и у них с Торгунной сразу не заладилось.
[мои личные подозрения, что именно по этой причине Торгунна заболела - противостояние двух колдуний; прочие ещё легко отделались]
Кьяртан, сын хозяина, был тем человеком, с кем Торгунне хотелось общаться больше всего: она его очень любила, но он был с ней неприветлив, и она от этого часто печалилась.
Кьяртану было тогда тринадцать или четырнадцать лет; он был велик ростом и собой виден.
LI
Лето было довольно дождливым, но осенью наступили сухие дни. К этому времени страда на Вещей Реке продвинулась так, что весь выгон был выкошен, и почти половина сена успела высохнуть. Очередной день выдался сухим и погожим; ветер был тихим, а небо ясным, так что нигде не было видно ни облачка. Бонд Тородд рано утром поднялся на ноги и указал каждому его работу.
Кто-то принялся складывать сено, а кто-то его отвозить, а сам хозяин указывал женщинам, кому как сушить сено и распределил между ними работу: Торгунне выпало готовить сено для скотины в хлеву.
Днем работа кипела вовсю.
Ближе к середине дня [(nón) по древнеисландскому счету примерно три часа дня] в небе на севере над Башмаком появилась черная туча; она быстро перемещалась по небу и надвигалась прямо на хутор, и люди поняли, что она принесет с собой дождь. Тородд велел всем собирать сено, но Торгунна продолжала ворошить свое сено, словно одержимая: она так и не начала убирать его, несмотря на то, что это было ей сказано.
Дождевая туча быстро продвигалась вперед; когда она нависла над хутором на Вещей Реке, то наступила такая кромешная тьма, что, стоя на выгоне, ничего нельзя было разглядеть вокруг, и люди едва различали собственные руки. Из тучи хлынул такой сильный дождь, что все сено, которое оставалось разложенным, промокло насквозь.
Туча исчезла так же быстро, как появилась, и небо развеялось; тогда люди увидели, что ливень этот был кровавым. Вечером вновь было сухо, и кровь на всем сене, кроме того, которая должна была сушить Торгунна, испарилась. Сено Торгунны не высыхало, и грабли, с которыми она ходила, так и остались кровавыми.
Тородд спросил, что, по мнению Торгунны, может предвещать это чудо.
Она сказала, что точно не знает, -
- но больше всего похоже на то, - говорит она, - что это предвестник смерти кого-то из тех, кто находится здесь.
Вечером Торгунна отправилась в дом, подошла к своей постели и сняла с себя кровавые одежды. Затем она слегла в постель и тяжело задышала; люди поняли, что она подхватила болезнь.
Ливень этот не выпал нигде, кроме как на Вещей Реке. Вечером Торгунна не притронулась к пище. А наутро к ней подошел бонд Тородд и спросил Торгунну, чем, по ее мнению, может кончиться эта болезнь. Торгунна отвечала, что других болезней у нее, наверное, уже не будет.
Затем она сказала:
- Тебя я считаю умнейшим человеком на хуторе, - говорит она, - поэтому я хочу поведать тебе свою волю, как поступать с тем имуществом, что останется после меня, и с самим моим телом, ибо все сбудется так, как я говорю, - сказала она. - И хотя вы едва ли считаете меня важной птицей, я думаю, что обойти мои распоряжения не удастся. Началось все таким образом, что я не смогу избежать больших событий и достичь тихой заводи, коли при спуске судна не поставят крепких упоров.
Тородд отвечает:
- Я вовсе не удивлюсь, если ты близка в этом к истине. Я обещаю тебе - сказал он, - не нарушать твоих указаний.
Торгунна сказала:
- Моя воля такова, что я завещаю отвезти мое тело к Палатному Холму, когда я умру от этой болезни: есть у меня предчувствие, что место это спустя какое-то время станет в здешней стране самым почитаемым [установят епископскую кафедру]. Я знаю также, - говорит она, - что там будут клирики, которые смогут отпеть меня, и я прошу тебя, чтоб ты велел меня туда отвезти. За это ты вправе взять из моих вещей столько, чтобы не оказаться в накладе. А из оставшегося моего имущества пускай Турид получит мою пурпурную накидку. Завещаю ей накидку затем, чтобы ей легче было снести то, как я распоряжусь другими моими вещами. Но я хочу, чтобы ты отобрал для себя в виде платы за мое пребывание любые вещи, какие тебе по душе, либо нравятся Турид, за вычетом тех, на которые я указываю особо.
Есть у меня золотое запястье, и оно отправится в церковь вместе со мной. А мою постель и полог постели я велю сжечь в огне, ибо они никому не принесут пользы. И предупреждаю я об этом вовсе не потому, что никому не желаю уступить эти вещи в пользование, если б только они были к тому пригодны.
Кажется мне это столь важным потому, - говорит она, - что мне горько видеть, что из-за меня на людей обрушатся такие тяготы, которых - и я это доподлинно знаю - не избежать, если запреты мои будут нарушены.
Тородд обещал сделать все по ее воле.
Вскоре болезнь Торгунны усилилась; она не пролежала много дней кряду, прежде чем умерла. Тело сперва отнесли в хуторскую церковь, и Тородд велел сколотить для него гроб. На следующий день Тородд велел вынести постельное белье Торгунны наружу, принес дров и велел обложить костер хворостом для запала.
Тут подошла Турид, хозяйка хутора; она спрашивает, как Тородд намерен поступить с постельным бельем. Он отвечает, что намерен сжечь его на костре, как завещала Торгунна.
- Я не хочу, - говорит Турид, - чтоб такие сокровища погибли в огне.
Тородд отвечает:
- Она придавала большое значение тому, чтоб ее волю исполнили, как она завещала.
Турид сказала:
- Все это одна только ревность к живущим, и она наговорила такие слова потому, что ни с кем не хотела делиться, и коли мы немного отступим от ее завещания, никаких чудес не случится.
- А я опасаюсь - говорит он, - что случится именно так, как предупреждала Торгунна.
Тогда она обвила его шею руками и стала умолять не сжигать постельное убранство.
Она приставала к нему так крепко, что он поддался на ее уговоры, и кончилось дело тем, что Тородд сжег на костре чепраки и подушки, а она взяла себе шелковое покрывало, простыни и весь полог постели.
При этом недовольны остались оба.
[Что такое КОМПРОМИСС? Это когда две конфликтующие стороны ради примирения приходят к взаимным потерям, по поводу чего испытывают взаимное огорчение и недовольство]
После этого были подготовлены похоронные дроги, подобраны толковые люди сопровождать тело к погребению и запряжены хорошие лошади, принадлежавшие Тородду. Тело было обернуто в полотняные пелены, но не зашито; затем его положили в гроб. После этого они выехали на юг через пустошь, по привычным тропам. Об их поездке не сообщается до того, как они, двигаясь на юг, миновали Вальбьёрновы Поля; там их путь лежал через топкие места, и тело часто съезжало с дрог.
Затем они проехали еще дальше на юг до Северной Реки и пересекли ее возле Островного Брода. Река стояла высоко; была буря и шел сильнейший дождь. В конце концов, они добрались до того хутора, что стоит в Столбовых Междуречьях и зовется Нижним Мысом, и попросились там на ночлег, но бонд отказался подать им помощь.
Но поскольку дело шло уже к ночи, они решили, что ехать дальше нельзя: им было не по себе от мысли о том, что придется переправляться через Белую Реку ночью.
Они спешились, занесли тело в какую-то постройку, стоявшую на дворе близ сеней, и после этого зашли в покои и сняли свои одежды. Они приготовились провести ночь впроголодь: домочадцы залегли в постель еще засветло. И вот, когда все лежали в постели, со двора из сарая послышался страшный шум. Тогда вышли проверить, не забрались ли на хутор воры.
И когда люди подошли к чулану, их взору предстала женщина большого роста; она была совершенно нагая, так что на ней не было надето вообще ничего. Она хлопотала над огнем и готовила еду. Увидевшие ее пришли в такой ужас, что не решились подойти ближе.
Когда об этом узнали провожатые, они вышли во двор и увидели, в чем дело: это встала Торгунна. Все согласились, что находиться в ее обществе не следует. Когда же Торгунна приготовила все, что хотела, она внесла еду в покои. После этого она разложила столешницу и поставила на нее еду.
Тут провожатые сказали бонду:
- Вполне может статься, что, прежде чем мы расстанемся, кончится тем, что ты получишь по заслугам за то, что не захотел нам помочь.
Тогда бонд и хозяйка сказали в один голос:
- Мы, конечно же, накормим вас и окажем любую помощь, в которой будет нужда.
И как только бонд предложил им свое гостеприимство, как Торгунна вышла из покоев; вслед за этим она вышла из дому, и с тех пор больше не показывалась.
Тогда в покоях развели огни и стащили с гостей мокрые одежды, а взамен выдали им сухие. После этого они сели за стол и осенили крестом свою еду; бонд же велел обрызгать все жилище святой водой. Гости ели свою пищу, и вреда от нее никому не было, несмотря на то, что готовила Торгунна. Остаток ночи они спали и чувствовали себя желанными гостями.
Наутро они продолжили свой путь, и поездка проходила легко: везде, куда доходили вести об этих событиях, люди почитали за благо принять их и услужить им в том, что было нужно. Весь остаток пути прошел без приключений. Когда же они прибыли к Палатному Холму, то выложили сокровища, предназначенные для этого Торгунной. Клирики охотно приняли и тело, и сокровища. Там Торгунну предали земле, а провожатые отправились в обратный путь. Поездка их прошла гладко, и они вернулись домой в целости и сохранности.
Мистика продолжается. Заболевают и мрут хозяин дома и его домочадцы. И разумеется продолжают ходить как ни в чём ни бывало. Избавиться от них удаётся лишь прибегнув к судебным формулам тинга - только домашнего: «Дверной Суд».
Подобный случай массового хождения неупокоенных упомянут в обоих сагах о гренландцах. Учёные считают, что так островитяне передали феномен эпидемии. Но вопросы остаются...
* * *
Опять же, коль уж зашла речь о мистике, можно упомянуть и колдуний. Не все из них описаны дотошно - но они есть. Вот даже в этой саге - чудные противостояния ворожей.
В ту пору на Чаечном Склоне жили Гейррид дочь Торольва Скрюченная Нога и ее сын Торарин Чёрный. Он был велик ростом, силен, безобразен и молчалив, в повседневной жизни спокоен и тих; его называли примирителем. Торарин не был богат, но успешно держал хутор.
Это был человек непритязательный до такой степени, что враги говорили, будто у него скорее нрав бабы, чем мужчины.
[...]
На хуторе Холм поодаль от Чаечного Склона жила вдова по имени Катла; это была красивая женщина, но в народе ее не любили. Сына Катлы звали Одд; он был высок и силен, болтлив и любитель пошуметь, склонен к клевете и зловреден.
[Добавим, что Одд любил ходить в хитроскроенном плаще, который не брало оружие - потому он регулярно выходил невредимым из потасовок].
Гуннлауг сын Торбьёрна Толстого, был любознателен; он часто бывал на Чаечном Склоне и перенимал знания у Гейррид дочери Торольва, ибо ей было ведомо многое.
Однажды днем, когда Гуннлауг шел к Чаечному Склону, ему случилось зайти на Холм, и он разговорился с Катлой, а она спросила его, правда ли, что он снова собрался на Чаечный Склон, чтобы трепать старухе живот?
Гуннлауг сказал, что занятие его состоит вовсе не в этом, -
- к тому же, ты, Катла, столь молода, что тебе негоже попрекать Гейррид старостью.
Катла отвечает:
- Я и не думала, что это похоже на правду, но это ничего не меняет, - говорит она, - для вас, видно, нет никаких женщин кроме одной Гейррид, хотя многие другие женщины умеют кое-что из того же, что и она.
[ревновала, стерва :-)]
Одд сын Катлы часто ходил вместе с Гуннлаугом на Чаечный Склон; и поскольку они возвращались поздним вечером, Катла не раз предлагала Гуннлаугу ночевать у нее, но он всегда шел домой.
XVI
Однажды в начале зимы того самого года, когда Снорри переехал на хутор на Святой Горе, случилось так, что Гуннлауг сын Торбьёрна отправился на Чаечный Склон вместе с Оддом сыном Катлы. Гуннлауг и Гейррид долго беседовали днем; когда уже сильно смеркалось, Гейррид сказала Гуннлаугу:
- Я бы не хотела, чтобы ты этим вечером шел домой, ибо множество духов реет над морем; нередко бывает, что за красивой личиной кроется нечисть. А вид у тебя сейчас, как я вижу, не самый удачливый .
Гуннлауг отвечает:
- Вреда мне не будет, - говорит он, - ведь идем мы вдвоем.
Она говорит:
- От Одда тебе прока не будет. А за упрямство поплатишься сам.
Затем Гуннлауг с Оддом вышли из дома и шли до тех пор, пока не подошли к Холму. Катла к тому времени уже легла в постель; она велела Одду пригласить Гуннлауга остаться на ночь. Тот сказал, что это уже делал, -
- но он хочет идти домой, - говорит он.
- Пускай тогда идет, как задумал, - говорит она.
Гуннлауг вечером не вернулся домой; заговорили о том, что надо бы выйти на поиски, но до дела не дошло. Ночью, когда Торбьёрн выглянул наружу, он нашел своего сына Гуннлауга лежащим перед дверьми; он был не в себе.
Затем его внесли в дом и стащили с него одежду; плечи его были сплошь в крови, а мышцы ног сошли с кости. Всю зиму он пролежал в ранах, и о его болезни было множество пересудов.
Одд сын Катлы пустил слух, что это, должно быть, Гейррид заездила Гуннлауга; он рассказал, что в тот вечер они расстались в ссоре, и большинство людей верило, что все так и было.
Весной, когда пришло время вчинять иск, Торбьёрн выехал к Чаечному Склону и вызвал Гейррид на тинг за то, что она ведьма и ночами рыщет по округе и навлекла беду на Гуннлауга.
Тяжба была передана на Тинг Мыса Тора, и Снорри Годи поддержал своего зятя Торбьёрна, а Арнкель Годи защищал свою сестру Гейррид. Тяжбу должен был разрешить суд двенадцати, но ни Снорри, ни Арнкель не могли решать тяжбу сами из-за родства с истцом и ответчиком.
Тогда был призван вынести приговор Хельги Капищный Годи, отец Бьёрна, отца Геста, отца скальда Рэва.
Арнкель Годи подошел к месту суда и принес на жертвенном кольце клятву в том, что Гейррид не навлекала беду на Гуннлауга. С ним вместе поклялись Торарин и десять других людей. После этого Хельги вынес оправдательный приговор, а иск Снорри и Торбьёрна утратил законную силу, что почета им не прибавило.
[...]
Гейррид, хозяйка хутора на Чаечном Склоне, послала на Жилой Двор сообщить, что ей стало доподлинно известно, что руку Ауд [жене Торарина сына Гейррид] отрубил Одд сын Катлы: она выведала это у самой Ауд. Кроме того, Одд, по словам Гейррид, похвалялся этим перед своими друзьями. Когда Торарин и Арнкель услыхали об этом, они выехали с десятью спутниками на Чаечный Склон и провели там ночь. Наутро они выехали к Холму, и на хуторе увидели, как они скачут. Дома никого из мужчин, кроме Одда, не было. Катла сидела на поперечной скамье и мотала пряжу. Она велела Одду сесть рядом, -
- Не беспокойся и сиди тихо.
Она велела женщинам оставаться на своих местах, -
- А я буду отвечать за нас всех.
Прибыв на место, Арнкель и его люди тут же вошли в дом. Когда они зашли в покои, Катла приветствовала Арнкеля и спросила о новостях. Арнкель ответил, что рассказывать нечего; он спрашивает, где Одд. Катла сказала, что он уехал на юг к Широкому Заливу, -
- и он бы не стал избегать встречи с тобой, если бы был дома, потому что мы верим в твое благородство.
- Все может быть, - говорит Арнкель, - однако мы хотим обыскать здесь жилище.
- Это как вам угодно, - говорит Катла и велит кухарке посветить им и открыть ради них чулан, - других запертых помещений здесь у нас нет.
Они видели, что Катла мотает пряжу с челнока. Вот они обыскивают помещение, не находят Одда и после этого уезжают прочь. Не успели они далеко отъехать от ограды, как Арнкель остановился и сказал:
- Неужто Каше удалось заморочить нам голову? Ведь Одд, ее сын, был на хуторе - там, где нам казалось, будто мы видим прялку.
- На это она вполне способна, - говорит Торарин, - и мы поедем обратно.
Когда на Холме увидели, что они возвращаются, Катла сказала женщинам:
- Оставайтесь на своих местах, а мы с Оддом пройдем в сени.
А когда Катла с Оддом вышли в сени, она стала напротив входной двери и принялась расчесывать своего сына Одда и обрезать ему волосы. Арнкель и его люди ворвались в дом и увидели, что Катла стоит и играет со своим козлом, подравнивает ему бороду и хохол и вычесывает лохмы.
Они прошли дальше, но Одда нигде не обнаружили; прялка Катлы лежала на скамье, и они уверились, что Оддом там и не пахло. Затем они вышли во двор и уехали прочь. Но когда они проехали примерно до того места, что в первый раз, Арнкель сказал:
- Не кажется ли вам, что Одд скрывался под личиной козла?
- Точно уже не узнаешь, - говорит Торарин, - но если мы снова повернем обратно, то сможем схватить Катлу за руку.
- Попытаем счастья еще раз, - говорит Арнкель, - и посмотрим на их занятия.
И они снова поворачивают обратно. Когда на хуторе заметили, как они едут, Катла велела Одду идти с ней. Они вышли во двор и подошли к куче золы; тогда Катла велела Одду лечь под кучей,
- и оставайся на месте, чтобы вокруг не происходило.
Когда Арнкель и его люди прибыли на хутор, они сразу ворвались в покои; Катла сидела на скамье и пряла. Она приветствует их и говорит, что они сделались тут частыми гостями. Арнкель отвечал, что так и есть. Его спутники взяли прялку и разрубили на куски.
Тут Катла сказала:
- Теперь уже нельзя будет сказать вечером, что вы напрасно съездили сюда на Холм, раз вы порубили прялку.
Затем Арнкель и его люди пошли искать Одда в доме и на дворе и не увидели ничего живого, кроме одного ручного борова, который пасся у Катлы на выгоне и лежал возле кучи золы. После этого они уехали прочь. Когда они прошли полпути к Чаечному Склону, то увидали Гейррид, выехавшую навстречу с одним работником. Она спросила, как прошла их поездка, и Торарин рассказал ей. Она отвечала, что они искали Одда спустя рукава, -
- и я хочу, чтобы еще раз повернули обратно. Я поеду вместе с вами, и Катле вряд ли снова удастся проскочить под парусом из лопуха.
Затем они повернули обратно. На Гейррид была синяя накидка. И когда их заприметили на Холме, Катле доложили, что едет четырнадцать человек, и один из них в крашеной одежде.
Тогда Катла сказала:
- Не иначе как сюда явилась троллиха Гейррид, и одними заморочками спастись теперь не удастся.
Затем она поднялась с поперечной скамьи и убрала подушку, на которой сидела; под скамьей была створка, ведущая в подпол. Она велела Одду спускаться туда, а сама, как и прежде, уселась сверху, сказав, что у нее тревожное предчувствие.
На сей раз, когда те вошли в покои, приветствий не было. Гейррид сбросила с себя накидку, подошла к Катле с мешком из шкуры тюленя, который она привезла из дома, и накинула его Катле на голову. После этого они связали ей ноги. Затем Гейррид велела сломать скамью; Одда обнаружили и тут же связали. После этого Катлу с Оддом отвезли на Выпасную Скалу, и Одд был там повешен. Когда он уже ступил на виселицу, Арнкель сказал ему:
- Злой конец настиг тебя по вине твоей матери, и, похоже, мать тебе досталась дурная.
Катла сказала:
- Может и правда, что мать у него нехорошая, но дурно кончил он вовсе не потому, что я этого хотела. Будь моя воля, все бы из вас кончили дурно, и я надеюсь, что так и будет. Теперь уже нет нужды скрывать, что именно я навлекла болезнь на Гуннлауга сына Торбьёрна, с которой начались все эти беды. А ты, Арнкель, - говорит она, - не сможешь кончить дурно из-за твоей матери, потому что ее уже нет в живых. Но я бы хотела, чтобы мое заклятье подействовало, и ты бы кончил настолько же хуже из-за твоего отца, чем Одд - из-за меня, насколько большим ты рискуешь, чем Одд. И я надеюсь, что под конец тебе еще придется услышать, что отец тебе достался дурной.
После этого они забили Катлу камнями до смерти у подножия Скалы.
[виселица и камни - типичное средство убить заговорённых и колдунов]
Затем они отправились обратно на Чаечный Склон и заночевали там, а наутро выехали к себе домой. Все эти новости стали известны, и никто не выразил сожаления. Так проходит зима.