Лосев А. Диалектика творческого акта Ч 2

[timursim]

Лосев А. Диалектика творческого акта Ч 2



И самодовлеющий предмет она потому, что она есть продукт творчества как народных масс, так и их выразителей.

Здесь можно было бы спорить относительно употребления самого термина «самодовлеющий предмет». Но нельзя спорить о том, что это предмет оригинальный, своеобразный, самобытный, самостоятельный. Все эти слова, однако, с нашей точки зрения, гораздо менее выразительны, чем термин «самодовлеющий». Конечно, если найдется какое-нибудь другое, более подходящее слово и будет предложено, то ничего не стоит отказаться от нашего термина и заменить его более сильным.

На такого рода примерах творческого акта как раз и видно, что подлинный продукт подлинного творчества, хотя его и можно и нужно объяснять из других источников и причин, по существу своему вовсе из них не объясним, а объясним только из самого себя, он довлеет самому себе. И,


следовательно, его объяснение как именно творческого продукта есть объяснение агенетическое.

//. Третья аксиома диалектики творческой деятельности, или аксиома творческой личности как сгустка общественных отношений. Будем считать, что самодовление творческой предметности у нас достаточно выяснено. Однако из этого возникает много разного рода следствий, из которых в настоящем очерке необходимо указать хотя бы на ближайшие. Одно такое необходимое следствие касается творческой личности. В этом необходимо разобраться уже потому, что само понятие личности отнюдь не является легким для исследования, а, кроме того, мы должны будем здесь говорить не о личности вообще, но о личности в связи с творческими процессами.

Если мы хорошо усвоили себе, что такое творческая предметность как самодовлеющая, то здесь же необходимо выстроить еще и три таких утверждения. Во-первых, самодовлеющая предметность, как мы видели, отнюдь не является механической суммой отдельных своих частей или вообще каких-нибудь предметов. Следовательно, во-вторых, это всегда есть некоторого рода неделимая целостность. В-третьих, всякая такая творческая целостность обладает еще и огромной смысловой мощью. Она властно приковывает наше внимание к себе и властно заставляет отвлекаться от всего другого. Мы в нее всматриваемся, мы ее неустанно созерцаем, мы ею любуемся. Она обязательно является для нас какой-то ценностью. Ведь если в ней нет ничего ценного, то нечего в нее и всматриваться и уж тем более бессмысленно ею любоваться. Совершенно неважно то обстоятельство, что мы часто даже сами не понимаем, в чем заключается ценность творческой предметности. В строго научной области эти вновь изобретенные ценности обычно точно формулируются. Но, например, в общественно-политической области или в художественной области ценность творческой предметности, какое бы самодовлеющее значение она для нас ни имела, отнюдь не всегда является ясной или по крайней мере не сразу является ясной.

Теперь спросим себя: если такова самодовлеющая творческая предметность, то каков же тот субъект, который создал эту предметность? Очевидно, и в этом субъекте должны быть те или иные дискретные моменты, должна быть та или иная возникающая из них неделимая цельность и должна быть та или иная оригинальная индивидуальность, которая и сама обладает какой-нибудь ценностью или по крайней мере умеет эту ценность воплощать. Но что же такое имеется в субъекте, кроме составляющих его дискретных психических актов и кроме той целости, которая из этих дискретных актов возникает?

Мы не можем подобрать другого термина для обозначения этой неповторимой индивидуальности в субъекте, лежащей под всеми ее частичными и целостными проявлениями, как термин «личность». Это особенно получается потому, что никакая личность не существует изолированно, что она связана всегда с другими личностями или по крайней мере с такими объектами, которые она тоже либо прямо считает личностями, либо интерпретирует как личность. Но каждая личность существует в обществе только в виде той или иной ценности. Даже люди, сбившиеся с пути и забывшие самих себя и окружающее общество, все они, пусть имеют нулевую ценность или отрицательную ценность, но без принципа ценности все равно нельзя и здесь судить ни о личности, ни о ее соотношениях с обществом. Личность всегда оценивается так или иначе потому, что она есть сгусток общественных отношений. Ведь личность и общество всегда находятся в тех или иных закономерных и вообще исторически обусловленных отношениях, которые всегда накладывают на всякую личность ту или иную печать ее связанности с обществом в целом и с отдельными общественными проблемами. Эта печать как раз и свидетельствует о той или иной годности или приспособленности личности к обществу, т. е. о той или иной ее ценности. Работник или лодырь, человек физического или умственного труда, отец и мать, муж и жена, дети и внуки, и т. д., и т. д.- все это всегда то или иное значит в обществе, так или иначе расценивается в обществе, все это есть сгустки общественных отношений.

Перенесем теперь это рассуждение специально на творческий субъект. Само собой очевидно, что этот творческий субъект не есть ни механическая сумма изолированных психических фактов, ни даже простая их целость. Эта субъективная целость еще должна иметь то, что она могла бы сказать другим субъектам. Она должна быть той или иной ценностью, великой, большой, малой или незначительной, которую субъект и вкладывает в свою творческую предметность. Таким образом, если творческая предметность доподлинно есть предметность самодовлеющая, она может быть творческим продуктом только личности и больше ничего другого, личности как сгустка общественных отношений.

Между прочим, этим и только этим природа отличается от искусства. В природе, например, бывают явления настолько красивые и совершенные (цветы и вообще растения, животные, разного рода ландшафты или пейзажи), о которых тоже можно сказать, что они в известном смысле являются самодовлеющими. Однако самодовлеющими они являются только для нас, производящих те или иные оценки, но никакая творческая личность их не творила (если не стоять на позициях креационизма). Поэтому только о продуктах творческой личности человека мы в настоящем смысле и в очевиднейшем смысле можем говорить как о продуктах самодовлеющих. Самодовлеющим должен быть сам творящий субъект, тогда и продукт его творчества тоже может быть самодовлеющим. Вне личности и общества нет ни творческого субъекта, ни созидания творческих предметов, ни созидания предметов как самодовлеющих.

12. Четвертая аксиома диалектики творческой деятельности, или диалектика бесконечного и конечного, а также бессознательного и сознательного в творчестве. Сейчас мы должны коснуться предметов, которые, согласно традиции, излагаются, как правило, весьма спутанно, сумбурно и часто даже описательно, без должного внимания к логической структуре предмета. Что касается нас, то мы будем здесь рассуждать совершенно беспощадно. Мы будем употреблять исключительно только математические термины и пользоваться только математическими действиями. Обычные изображатели творчества настолько сами вдохновляются этим творчеством, что уже забывают точную логическую методику и думают, будто отсутствие логики можно заменить каким-то своим авторским энтузиазмом, какой-то красочностью своего изображения и каким-то фельетонным набором красивых выражений. Да, в творческом акте обязательно есть бесконечность и обязательно есть конечность. Но как об этом сказать в работе, претендующей на структурно последовательную диалектику? Художники в подлинном смысле слова бесконечно носятся со своими идеями, со своими художественными методами, со своими личными, общественными или политическими целями. И эта бесконечность действительно вполне находит для себя известное выражение и в романе, и в повести, и даже в маленьком стихотворении. Тут всегда есть эдакое такое, что куда-то влечет, чем-то восторгает, как-то возбуждает и самого автора, и его читателей или зрителей. Но куда же именно влечет, чем именно восторгает и как именно возбуждает? Тут-то обычно и встречается термин «бесконечность», который, однако, остается на ступени бытового расписывания красивых предметов и на стадии малоговорящих восторгов и вздохов. Повторяем, все эти фельетонные и воздыхающие методы мы сейчас отбрасываем самым суровым образом. Мы будем рассуждать здесь исключительно только математически и вздыхать и бить себя в грудь по поводу красот искусства - это никогда не уйдет, и этим невозможно заниматься в работе по диалектике творческого опыта.

История философии полна разных попыток объяснить действительность из нее самой. В этих попытках мы находим огромные усилия человеческого ума овладеть этим большим предметом, но этим попыткам часто не хватало логической четкости и необходимой здесь, как, впрочем, и везде, надлежащей точности. Выставляя какой-нибудь один принцип, философы много бились над тем, как именно осуществляется этот принцип в жизни и в действительности. В роли принципов выступали то античные физические элементы вроде воды или воздуха, то смысловые конструкции вроде идей Платона или форм Аристотеля, то априорные и субъективные данности, как у Канта. Но очень редко эти вопросы решались удовлетворительно и точно.

Мало обращали внимания на то, что принцип вещи весьма непохож на саму вещь, что в самом принципе вещи совсем не содержится тех материалов, которые будут благодаря этому принципу оформлены, что в самой этой вещественности, если ее брать в голом виде, т. е. в слепом, глухом и иррациональном виде, вовсе никакого определенного принципа не содержится, что в ней только нуль принципности, а в самом принципе - бесконечные возможности оформления, поскольку бесконечны материалы, в которых он может осуществляться.

Нам представляется, что каждая вещь конечна и действительность только и состоит из этих конечных вещей. Но каждая конечная вещь как бы вырезана на бесконечном фоне и немыслима без этого последнего, как немыслимы перечисления натуральных чисел без перехода в бесконечное число. Яснее говоря, имея дело с конечной вещью, мы только и занимаемся тем, что помножаем бесконечность на нуль. Ведь, как учат математики, умножение бесконечности на нуль есть любое конечное число, какое угодно большое или малое.

Вот тут-то мы и думаем дать простейшее и чисто математическое объяснение предмета творческой деятельности. Само творчество бесконечно, и сам художник обладает бесконечными возможностями в выборе тех или иных красок, тех или иных форм. Этому противостоят слепые и глухие материалы цветов, звуков, камней, слов, которые не имеют никакого отношения к бесконечным возможностям художника создавать тот или иной план своего произведения. В них - нуль этих творческих возможностей. В крайнем случае это просто конечные вещи - и больше ничего. Что в этом ландшафте бесконечно? Да вовсе ничего. Тут только сумма конечных вещей, вполне изолированных друг от друга,- и больше ничего. Но вот появляется картина художника. И сразу возникает произведение, в котором уже нет ни бесконечности, ни нуля, но которое является вполне определенной конечной величиной. Произошло умножение бесконечности на нуль. Бесконечная творческая потенциальность художника стала оперировать этими глухими, слепыми и ничего не значащими нулевыми изолированными вещами. И в результате получился ландшафт, пейзаж, морская картина, портрет и вообще то или иное живописное произведение, которое, будучи художественным, одновременно и вполне конечно, если иметь в виду размеры изображенных вещей, и вполне бесконечно, если иметь в виду идейно-художественную насыщенность произведения, его общественную и историческую значимость и его воздействие на безграничное число всякого рода зрителей, ученых и дилетантов, усложненно мыслящих и благодушных простаков.

Этим мы предпринимаем некоторого рода попытку диалектически сформулировать соотношение творчества, материалов, которыми оперирует творчество, и произведения, возникающего из этих материалов.

Диалектика творческого акта такова, что и субъект творчества, будучи конечным, заряжен бесконечными художественными и вообще жизненными потенциями, и созданный объект, будучи конечной вещью, тоже заряжен бесконечными смысловыми истечениями, и та же самая диалектика содержится и в самом творческом процессе, в самом акте творчества. То же самое необходимо сказать и о диалектике сознательного и бессознательного. Говоря метафизически, природа творит бессознательно, а художник творит сознательно. Тем не менее редкий художник понимает в полном смысле то, что он творит. И часто другие понимают в этом больше, чем он сам, творец. Тут же действуют еще и бесконечно разнообразные процессы вдохновения и всякие трудно анализируемые процессы создания творческого предмета. Но для нас здесь возможно только одно решение проблемы: и сам творец, и процесс творения, и продукт творения - все это есть диалектика сознательного и бессознательного, и все это есть умножение бесконечности на нуль. Бесконечная творческая личность художника столкнулась с конечностью бессмысленных вещей, и в результате получился художественный продукт, в котором уже нет ни просто бесконечности, ни просто конечности, а есть конечная целость, насыщенная бесконечным идейно-художественным содержанием.

И вообще необходимо иметь в виду то, что творческий продукт в результате своей диалектической структуры может быть рассматриваем как единство и борьба самых разнообразных противоположностей. Мы сейчас говорили о совпадении в нем таких двух пар противоположностей, как бесконечное и конечное, как сознательное и бессознательное. Если бы мы захотели вообще дать эти противоположности в исчерпывающем виде, то такого рода предприятие, конечно, не могло бы осуществиться в виде одной небольшой работы. Но по крайней мере еще о двух парах таких противоположностей нам все-таки хотелось бы упомянуть.

Природа есть царство необходимости, поскольку все ее процессы подчинены точным законам. Человеческий субъект, наоборот, мыслит сам себя вполне свободным, пусть эта свобода будет подлинной реальностью или хотя бы только человеческой иллюзией. Но вот перед нами художественное произведение. Продуктом абсолютной необходимости оно никак не может быть, поскольку его творец вполне свободно выбирал те или иные идеи для его осуществления, те или иные сознательные методы творчества, которым сознательно и систематически обучался в художественной школе, а также он вполне свободно выбирал и те краски, которые он считал нужными для своей картины. Но тогда получается, что художественное творчество есть царство абсолютной свободы? Ничего подобного. Художественные идеи, которыми воспользовался художник, в значительной мере определены окружающей его средой, потребностями той или иной общественно-политической атмосферы, тем или иным историческим наследием, которое он изучал в процессе своего художественного воспитания. Так что же в конце концов творческий акт - акт механической необходимости или акт свободного субъективного выбора?

На это нужно сказать, что сам этот вопрос с философской точки зрения поставлен совершенно неправильно и что даже вообще он не есть вопрос. Художественное произведение, конечно, входит в область явлений природы, для которых необходимость характернее всего. Но в то же самое время от подлинного художественного произведения всегда веет какой-то свободой. Оно погружает нас в атмосферу беззаботной и привольной свободы. Оно освобождает нас, радует нас своей беспричинностью и тем облегчает нашу жизнь, дает возможность дышать свободнее, шире и глубже. Другими словами, без диалектики свободы и необходимости творческий продукт остается просто непознаваемым и теряет всякую возможность облегчать человеку его существование. Кант правильно сказал, что гений творит, как природа. Гений много трудился, старался и убивался, чтобы создать свое художественное произведение. А мы, зрители или слушатели, воспринимаем это произведение так, как будто бы его никто не создавал, как будто бы над ним никто не трудился. Оно нравится нам, как будто бы это был какой-то случайно выросший полевой цветок или как будто бы это были какие-то случайно возникшие атмосферные явления вокруг восходящего или заходящего солнца.

И вообще, говоря о художественном произведении, никак нельзя сказать, что оно или только объективно, или только субъективно. Мастерски изображенный на картине ландшафт дышит внутренней жизнью и этой жизнью наполняет и наше сознание. Но позвольте, что же субъективного в этом холсте, в этих красках, которые употребил здесь художник, в этой раме, которой окружена данная картина?

Ведь все это - самые обыкновенные материальные вещи, обыкновенная реальность, о субъективной сущности которой ни у кого не возникает вопроса. Нет, художественно выполненная картина не есть ни субъект, ни объект, но субъектно-объектное творчество, которое только при том необходимом условии и может быть творческим продуктом и, конечно, продуктом творческого акта, если мы в таком художественном произведении уже не различаем ни субъекта, ни объекта или, выражаясь точно, умножаем бесконечность на нуль.

Заметим, однако, что с точки зрения диалектики совершенно одно и то же: говорить ли о бесконечности, потенциях творческой личности и конечности творчески нулевых вещей или, наоборот, говорить о творческой бесконечности вещей и творческой ограниченности творящего субъекта. Эта вторая возможность тоже имеет свои преимущества, подобно тому как и первая возможность тоже имеет свои собственные преимущества. Для философии очень важно исходить из бесконечной объективной действительности, заряженной бесконечными творческими потенциями, находящимися либо в хаотическом состоянии, либо в состоянии упорядоченном при случайном и преднамеренном проявлении этой упорядоченности. Тогда наш творческий субъект, будучи конечной величиной в сравнении с бесконечной действительностью, будет черпать из нее те или иные факты и претворять их, согласно ценностным устремлениям своей личности, в художественные образы огромной и даже бесконечной художественной значимости. Для диалектики то и другое направление мысли есть совершенно одно и то же. Тут важно только отличить творческую конечную образность от нетворческой и ни с какой стороны не ценностной вещи или области вещей. А отличается эта конечность художественного образа только тем, что она заключает в себе и нечто бесконечное, т. е. она является не просто конечной и глобальной данной вещью, но такой, которая получена от умножения бесконечности на нуль. Другими словами, в ней есть и смысловой нуль, и смысловая бесконечность, но данные в таком виде, что то и другое являются множителями, а сам художественный образ является произведением этих множителей.

В заключение этого математического наброска необходимо сказать, что мы вовсе не хотим превращать диалектику творческого акта в математику, как к этому всегда были склонны некритически мыслящие умы, и даже были склонны еще недавно. Мы не должны забывать того, что математика есть учение о числах, суждениях, умозаключениях и доказательствах. Наше учение о диалектике творческого акта было бы только в том случае математикой, если все фигурирующие здесь понятия («диалектика», «творчество» или «творческий», а также и «акт») были бы для нас не понятиями, но числами, а мы ими оперировали бы не как понятиями, но как числами.

Однако ни малейшего подобного повода мы ни в коем случае не выразили в своем предыдущем изложении. Творчество вовсе не есть для нас вычислительная машина. Наоборот, механическое получение продукта совершенно противоположно всякому творчеству. Творческий продукт только тем и отличается от механически полученного продукта, что он всегда нов, оригинален, неповторим и обладает самодовлеющим характером. Машина, которая выкидывает какие-нибудь механически изготовленные вещи или части вещей в стандартном виде и в любом количестве, есть полная противоположность творчеству, хотя в свое время изобретение любой машины было тоже творческим актом изобретателя. Но тогда почему же мы настаиваем на математической терминологии и на математических способах выражения?

Это делается нами только потому, что математические -процессы исчисления часто могут рассматриваться как числовые модели или как структурные методы, совсем не числовых, а чисто жизненных и, в частности, творческих процессов в человеческой деятельности. Та диалектика творческого акта, которую мы здесь формулируем, только структурно уподобляется тем или иным числовым процессам. Если мы поместим между лампой и стеной свою руку с тем или иным изгибом, то на стене получится соответствующее теневое отражение нашей руки с повторением тех изгибов, которые мы придали своей руке. Но это нисколько не значит, что лампа и наша рука есть одно и то же или что одним и тем же является наша рука и ее изображение на стене. Это все совершенно разные вещи, которые по своему существу и по своему смыслу совершенно не имеют никакого отношения друг к другу. И тем не менее наша рука есть модель для ее изображения на стене и ее изображение на стене есть копия и отображение нашей руки, хотя рука есть часть живого организма, а стена есть определенным образом оформленная неорганическая материя.

Итак, математическое толкование нечислового творческого акта есть только попытка более четко разобраться в структуре творческого процесса. Но если под математикой понимать учение о числах и величинах, то диалектика творческого акта не имеет никакого отношения к математике. Мы используем здесь математику не буквально числовым образом, но только структурно, только как модель, помогающую разобраться в запутанных и непонятных копиях этой модели, принадлежащей к совсем нечисловой области.

Выше мы сказали, что из теории творческой самодовлеющей предметности вытекает множество всякого рода выводов, из которых мы вознамерились говорить только о двух ближайших. Первый вывод касался диалектики конечного и бесконечного во всяком творческом акте. Другим таким выводом является учение о той загадке, с которой приходится сталкиваться при анализе самой формы построения творческой предметности, а в связи с этим - формы и творящего субъекта, и его созидательных функций. В этой области математика тоже указывает нам аналогичный процесс построения действительности, и указывает не в описательной и наивно простодушной форме, но в виде точнейшей смысловой структуры.

13. Пятая аксиома диалектики творческой деятельности, или аксиома разложения функции действительности в бесконечный ряд. Кроме многого другого, есть еще одна логическая конструкция, о которой необходимо вспомнить даже в этом кратчайшем наброске диалектики творческой деятельности. Именно здесь имеется два неизбежных обстоятельства.

Во-первых, и творец, и его творческая деятельность, и возникающее в результате этой последней произведение, хотя и различны между собой, тем не менее обязательно входят в одну общую для них действительность. Что эта действительность для творящей личности есть действительность прежде всего общественно-политическая, это нам представляется ясным само собой. Об этом нужно и можно говорить в других исследованиях, по в план настоящей работы это не входит.

Нет ни субъекта без объекта, ни объекта без субъекта, когда речь идет о творчестве. И творящий субъект, и творимый объект, и сам процесс этого творения необходимым образом являются чем-то производным от действительности и являются только разными формами организации одной и той же действительности. Опять-таки и здесь мы предпочитаем пользоваться точным математическим термином и говорить не о проявлениях действительности, но о ее разновидностях, не о ее реализациях и осуществлениях, не о ее оформлениях и вообще не о каких-то случайно всплывших и произвольно формулируемых ее процессах, но о ее функциях.

Функцией какой-нибудь величины называется в математике совокупность всех действий, которые произведены над этой величиной. В этом смысле всякий творящий субъект, конечно, есть функция соответствующей действительности, как и его творчество, как и творимое им произведение. Без введения понятия действительности в нашу диалектику и без использования понятия функции вся наша диалектика творческой деятельности была бы очень близка к абстрактной метафизике. Одна действительность - античная, и одна функция - это отношение античного искусства к античной действительности. Другая действительность и другая функциональная система - это средневековье. В одном смысле Пушкин есть функция своей действительности, в другом смысле - Лермонтов, а еще в третьем - Достоевский. Итак, творец, творческая деятельность и творческое произведение - все это необходимым образом является той или иной функцией той или иной действительности.

Во-вторых, раньше мы постоянно подчеркивали единство, нераздельную целость и неповторимую индивидуальность творчески созданного предмета, но мы ради этого почти совсем оставляли в тени ту живую процессуальность, которая свойственна каждому творчески созданному предмету. Творчески созданный предмет, конечно, не состоит из таких частей, которые были бы совершенно дискретны одна в отношении другой. И какие бы процессы мы ни фиксировали между этими дискретными частями, эти процессы ни с какой стороны не будут характеризовать творчески созданный предмет. Краски, создаваемые на соответствующем производстве, не имеют никакого отношения к живописным произведениям художника. В этом смысле творческий предмет, как мы сказали выше, объясним только из самого себя, объясним только агенетически. Но, однажды получивши агенетически объясняемый творческий предмет, мы можем и должны находить в нем самом специальную, свойственную ему самому творческую процессуальность. Так, в даже неподвижной картине можно находить целую бесконечность разных оттенков переживаний и чувств. Эта процессуальность уже не является посторонней в отношении творческого предмета. Она есть та, которая свойственна ему уже специфически. И все эти функции творческого предмета связаны между собой определенной закономерностью. От каждого такого действия творческого предмета можно закономерно перейти как ко всякой другой функции предмета, так и к самому творческому предмету. Выше мы уже успели сказать о том, что при оценке такого творческого продукта, равно как и при оценке творческого субъекта и процесса, совершенно не обойтись без понятия бесконечности, так как иначе самодовлеющий творческий предмет ровно ничем не будет отличаться от глобально данного и не подлежащего никакой оценке движения, изменения или развития. Сейчас, однако, нам хотелось бы не просто говорить о бесконечности, но еще и о ее внутренней структуре. Ведь та бесконечность, которую мы выше умножали на нуль, была чем-то неподвижным, чем-то стационарным, чем-то стабильным, чем-то похожим на обычную конечную величину. Однако в творческой бесконечности обязательно есть свой процесс, свое внутреннее становление, свое внутреннее развитие, и при этом все такого рода процессы даны в творчестве не спутанно, не сумбурно, не бесцельно.

Разумеется, в реальном творческом процессе всегда есть некоторого рода случайность и некоторого рода спутанность. Биографии поэтов, художников и изобретателей полны указаний на трудности творческого процесса, на частую безвыходность, в которую попадает творящая личность, на хаотичность исходных - да и не только исходных - интуиции и намерений творца. Однако ясно, что все такого рода процессы являются предметом психологии творчества, но не диалектики творчества. Эта последняя базируется прежде всего на том творческом продукте, который получен в результате творческого процесса.

В свете этого продукта диалектика рассматривает и процесс его созидания, и сам созидающий субъект. Психология творчества, физиология творчества, творческая биография художника или изобретателя, анализ всех обстоятельств, которые окружали творящую личность,- все это является предметом специальных наук, очень важных и, кстати сказать, очень трудных, во многих отношениях весьма мало разработанных. Но мы сейчас занимаемся не этим. Мы занимаемся диалектикой творческого акта, базируясь на творческом результате происходящего творческого акта. Поэтому со всеми указанными здесь дисциплинами нам приходится расстаться, подобно тому как составитель таблицы умножения воздерживается от изображения разного рода физических, физиологических, психологических, общественно-политических процессов, несмотря на то что его таблица умножения только и существует при помощи всех этих и подобных процессов жизни.

Итак, речь у нас идет сейчас о том, как представлять себе в структурном порядке ту бесконечность, которой овеяны и творческий продукт, и творческий процесс, и творящий субъект. Точнее говоря, как понимать эту бесконечность в смысле процесса, а не в смысле неподвижной величины, и притом процесса вполне закономерного и целесообразного, так как иначе в результате процесса не возник бы самодовлеющий продукт, который тоже есть бесконечность определенной структуры.

Мы выше сказали, что все творчество есть функция действительности, и прежде всего действительности общественно-политической. Под функцией мы понимали не любое действие, но действие, состоящее из целого ряда закономерно происходящих движений.

В математике имеется один такой замечательный образ, конечно не понятийный, но чисто числовой и величинный, который необходимо использовать как модель для творческого акта, включая и творческий акт, и творческий процесс, и творческий результат, и творческое воздействие этого последнего на другие воспринимающие или подражающие этому творческому результату субъекты.

В математике это называется разложением функции в бесконечный ряд. Каждый член этого ряда может иметь какую угодно величину и какую угодно близость к другому члену ряда. Но все члены этого ряда пронизаны единой и общей закономерностью, позволяющей высчитать каждый член ряда. Нам кажется, что самодовлеющий творческий предмет и сам творческий процесс разложимы именно в такие бесконечные ряды, но только точность их не математическая, а эстетическая, или, вообще говоря, творческая.

14. Заключение. ..Продолжение следует...