Карен Свасьян "Европа после заката"
Книга семьсот сорок третья
Карен Свасьян "Европа после заката"
Статьи:
Час бесноватого из Гадары
Германия: эффект отсутствия
Гнозис и политика
О будущем Европы в свете её настоящего: «Закат Европы» Освальда Шпенглера и его предварительные итоги
Европа во тьме
2007-2022 гг., ~100 стр.
В сентябре скончался философ Карен Свасьян, sergius_v_k собрал несколько его статей, связанных общей темой. Я, по своему обыкновению, для чтения их распечатал и переплел в книжечку. А книга должна иметь название - вот я назвал ее "Европа после заката" с прозрачной отсылкой к книге Шпенглера.
Здесь Свасьян выступает не как философ, а скорее как публицист. Или даже нет - как рыцарь-защитник Европы, защитник от того, во что она превратилась. Или во что ее превратили - это целенаправленное действие.
Но в какой бы роли автор не выступал, философский бэкграунд дает о себе знать и потому начинает он с некоего теоретическо-методологического вступления:
Если позволительно говорить о симптоматологии не только в медицине, но и в социологии, то задача социолога, описывающего состояние общества, будет заключаться в различении фактов на побочные, второстепенные и такие, которые имеют значимость симптомов. Симптом - это признак, примета, отсылающая к сущности вещи (к самой вещи), в отличие от случайных и ничего не говорящих примет. Социология лишь выиграла бы, сумей она равняться не столько на философию или статистику, сколько на медицину, после чего её внимание было бы направлено не на умные или безумные отвлечённости, а на болезни.
Болезнь понималась бы тогда как фундаментальная социологическая категория, первофеномен общества, которое больно по определению. Вопрос в том, способен ли социолог, говоря о болезни, не только мыслить её как понятие, но и ощущать её в то же время как боль. Болезнь, только мыслимая, а не ощущаемая, носит призрачный, нереальный характер, что затрудняет, если не упраздняет саму возможность лечения.
В XIX веке был публицистический штамп - "больной человек Европы", так говорилось о государстве, испытывающем длительные трудности. Свасьян говорит о больном человеке - Европе в целом; впрочем, если присмотреться, сердце его болит в основном за одно государство - он сильнее всего ощущает боль Германии:
Я говорю о Европе, той самой, которая закатилась в Евросоюз. Если держаться упомянутой выше аналогии с медициной, то можно знать, что Евросоюз - это не название, а состояние, результат осмотра, освидетельствование. Болезнь, запущенная до той степени обострения, после которой говорят уже не о враче, а о священнике.
Kонец Европы датируется 1945 годом, а внешним символом его стал географический катаклизм, когда при известной встрече на Эльбе вдруг выяснилось, что у Америки и России есть общая граница.
Когда потом взбунтовался студент-революццер, этот бунт знаменательным образом совпал по времени с революцией физика-технаря. Оба работали раздельно и делали общее дело. Они меняли мир, мировую историю и душу - до последнего предела, до дальше некуда и - ещё дальше: всё - за пределами представимого и в режиме необратимости. Физик электрифицировал вселенную, перенося её из прежнего патриархального тандема времени и пространства в небывалую онтологию сетевых графиков и скоростей, а оттуда прямо в быт, где ошарашенному обывателю оставалось спешно переселяться в мир волшебных сказок.
Безумие физика-технаря дополнялось безумием недоучившегося студента. Здесь на мушку была взята уже не природа, переделываемая до неузнаваемости, а мораль, выкорчёвываемая через дискредитацию семьи и практику свободных спариваний всех со всеми. В этом взаимодействии обеих революций, научно-технической и сексуальной, берёт своё начало сегодняшний мир, в котором мы все живём и который, когда придёт ему пора кончаться, кончится, несмотря на склады сверхмощных бомб, как и предсказал ему поэт: «не как взрыв, а как всхлип».
Проблема совсем не в том, что в Европу с послевоенного времени неудержимо вливаются потоки цветной иммиграции, а в том, что последним не противостоит никакая - ни политическая, ни духовная - воля. Впечатление таково, что здесь культивируется как раз безволие, причем не спорадическое, а, странно сказать, поволенное, - некий род действенного, необыкновенно целеустремленного безволия, не терпящего возле себя никакой сколько-нибудь здравомыслящей и перечащей ему инициативы. Таков смысл белой революции, неизбежно перерастающей в цветную: систематически обезволивающая себя Европа становится вместилищем и арсеналом чужих волений. Не то чтобы эти люди, европейцы, не хотели быть, даже благоденствовать; беда в том, что они хотят быть не собой, а другими, кем угодно, но только не собой.
(я перемешиваю цитаты из разных статей, но не против их смысла)
Что явилось причиной этой болезни? Автор видит за происходящим целенаправленное действие:
То, что Версальский договор послужил толчком к новой войне, давно уже стало общим местом. Есть все основания полагать, что это не было ни наивностью, ни оплошностью победителей, а только тщательно спланированной репетицией окончательного и уже бесповоротного решения "немецкого вопроса".
В «мировой заговор» бессмысленно верить или не верить, а тем более доказывать его или оспаривать. Его просто видят или - не видят.
Теории заговора тем и опасны (в другом ракурсе, смешны), что они хотят быть таинственнее самого заговора.
Мы отдадим факту должное, если почерпнем его не из дешевых оккультных компиляций, контаминирующих жанр истории с жанром сплетен, а из первых рук. Бенджамин Дизраэли, alias лорд Бэконсфилд: «Миром управляют совершенно другие люди, чем это кажется тем, кто не находится за кулисами». Или еще, философ, промышленник и министр Вальтер Ратенау: «Триста мужей, из которых каждый знает каждого, управляют хозяйственными судьбами континента». В этом факте нет ничего необычного. Если даже элементарному частному предприятию не отказывают в необходимости быть руководимым, то на каком основании лишают этой необходимости - мировое предприятие: в эпоху атеизма и глобализма! Странно не то, что мир управляется (глобально), странно было бы, если бы он вообще не управлялся.
Далее он показывает, кто эта всевластна закулиса - разумеется, это зловещие англосаксы. Вообще ламентации автора по Германии очень напоминают то, что в русской блогосфере получило свою трехбуквенную аббревиатуру - РЛО, "русских людей обижают". Только у Свасьяна это НЛО, немецких людей обижают.
Свасьян пишет ярко, даже броско. Его статьи то ли фельетон, то ли памфлет. Много примеров, ярких случаев из жизни. Но эта броскость не отменяет то, что автор приводит эти примеры как иллюстрации результатов своих осмыслений.
Вся нелепость заключается в том, что капитализм строят здесь по модели коммунизма.
И тут я впервые понял, насколько эта разновидность коммунизма в своей уродливости совершеннее нашей: уродливой, но отнюдь не совершенной, потому что слежка, донос, шпионство и, наконец, террор, на чем единственно и держится тоталитаризм, стали здесь частью общественного сознания, то есть, общество вытесняет государство, перенимая у него функцию контроля, и если вы инакомыслящий, то ближние ваши покончат с вами до того, как за вас возьмется полиция, и сделают они это не из подлости, низости, зависти, корысти и как бы еще это ни называлось, а по убеждению: убеждению в том, что вы, как фашист, представляете опасность для них, свободных граждан свободного мира, и что вас, следовательно, необходимо нейтрализовать.
То, что Советский Союз был самой свободной и гуманной страной в мире, внушалось всем. Все кивали головами, но никто в это не верил, потому что поверить в это не смог бы даже слабоумный. Так вот, когда европейцу внушают такое о Европе, он склонен поверить в это, потому что прежде чем привести его к слабоумию, ему внушили, что он свободен. Его обезболили комфортом, прежде чем ампутировать ему умственно важные органы, и он даже не почувствовал, без чего он вообще остался. В эйфории полноценности ему не терпелось осчастливить Восток своими свободами и правами, и он настолько вошел в роль, что совершенно проморгал ответный удар. Коммунизм настиг его внезапно и неотвратимо, и понадобится немало времени, прежде чем он поймет это, если он вообще поймет.
Завершить этот пост я хочу вот чем - с чего это Свасьян надел блистающие доспехи, взял в руки свое философско-публицистическое оружие и бросился защищать Германию? В интервью его спросили об этом, ответом было, по сути - "дык, больше некому!"
А немцев после 1945 года, я считаю, уже нет как нации. "Коллективный Запад" переломил им хребет. На месте Германии какая-то пустота, своего рода вакансия. И мне иногда кажется, что я, как русский армянин, то есть лицо в определённом смысле космополитическое, заполняю эту вакансию.
Карен Свасьян "Европа после заката"
Статьи:
Час бесноватого из Гадары
Германия: эффект отсутствия
Гнозис и политика
О будущем Европы в свете её настоящего: «Закат Европы» Освальда Шпенглера и его предварительные итоги
Европа во тьме
2007-2022 гг., ~100 стр.
В сентябре скончался философ Карен Свасьян, sergius_v_k собрал несколько его статей, связанных общей темой. Я, по своему обыкновению, для чтения их распечатал и переплел в книжечку. А книга должна иметь название - вот я назвал ее "Европа после заката" с прозрачной отсылкой к книге Шпенглера.
Здесь Свасьян выступает не как философ, а скорее как публицист. Или даже нет - как рыцарь-защитник Европы, защитник от того, во что она превратилась. Или во что ее превратили - это целенаправленное действие.
Но в какой бы роли автор не выступал, философский бэкграунд дает о себе знать и потому начинает он с некоего теоретическо-методологического вступления:
Если позволительно говорить о симптоматологии не только в медицине, но и в социологии, то задача социолога, описывающего состояние общества, будет заключаться в различении фактов на побочные, второстепенные и такие, которые имеют значимость симптомов. Симптом - это признак, примета, отсылающая к сущности вещи (к самой вещи), в отличие от случайных и ничего не говорящих примет. Социология лишь выиграла бы, сумей она равняться не столько на философию или статистику, сколько на медицину, после чего её внимание было бы направлено не на умные или безумные отвлечённости, а на болезни.
Болезнь понималась бы тогда как фундаментальная социологическая категория, первофеномен общества, которое больно по определению. Вопрос в том, способен ли социолог, говоря о болезни, не только мыслить её как понятие, но и ощущать её в то же время как боль. Болезнь, только мыслимая, а не ощущаемая, носит призрачный, нереальный характер, что затрудняет, если не упраздняет саму возможность лечения.
В XIX веке был публицистический штамп - "больной человек Европы", так говорилось о государстве, испытывающем длительные трудности. Свасьян говорит о больном человеке - Европе в целом; впрочем, если присмотреться, сердце его болит в основном за одно государство - он сильнее всего ощущает боль Германии:
Я говорю о Европе, той самой, которая закатилась в Евросоюз. Если держаться упомянутой выше аналогии с медициной, то можно знать, что Евросоюз - это не название, а состояние, результат осмотра, освидетельствование. Болезнь, запущенная до той степени обострения, после которой говорят уже не о враче, а о священнике.
Kонец Европы датируется 1945 годом, а внешним символом его стал географический катаклизм, когда при известной встрече на Эльбе вдруг выяснилось, что у Америки и России есть общая граница.
Когда потом взбунтовался студент-революццер, этот бунт знаменательным образом совпал по времени с революцией физика-технаря. Оба работали раздельно и делали общее дело. Они меняли мир, мировую историю и душу - до последнего предела, до дальше некуда и - ещё дальше: всё - за пределами представимого и в режиме необратимости. Физик электрифицировал вселенную, перенося её из прежнего патриархального тандема времени и пространства в небывалую онтологию сетевых графиков и скоростей, а оттуда прямо в быт, где ошарашенному обывателю оставалось спешно переселяться в мир волшебных сказок.
Безумие физика-технаря дополнялось безумием недоучившегося студента. Здесь на мушку была взята уже не природа, переделываемая до неузнаваемости, а мораль, выкорчёвываемая через дискредитацию семьи и практику свободных спариваний всех со всеми. В этом взаимодействии обеих революций, научно-технической и сексуальной, берёт своё начало сегодняшний мир, в котором мы все живём и который, когда придёт ему пора кончаться, кончится, несмотря на склады сверхмощных бомб, как и предсказал ему поэт: «не как взрыв, а как всхлип».
Проблема совсем не в том, что в Европу с послевоенного времени неудержимо вливаются потоки цветной иммиграции, а в том, что последним не противостоит никакая - ни политическая, ни духовная - воля. Впечатление таково, что здесь культивируется как раз безволие, причем не спорадическое, а, странно сказать, поволенное, - некий род действенного, необыкновенно целеустремленного безволия, не терпящего возле себя никакой сколько-нибудь здравомыслящей и перечащей ему инициативы. Таков смысл белой революции, неизбежно перерастающей в цветную: систематически обезволивающая себя Европа становится вместилищем и арсеналом чужих волений. Не то чтобы эти люди, европейцы, не хотели быть, даже благоденствовать; беда в том, что они хотят быть не собой, а другими, кем угодно, но только не собой.
(я перемешиваю цитаты из разных статей, но не против их смысла)
Что явилось причиной этой болезни? Автор видит за происходящим целенаправленное действие:
То, что Версальский договор послужил толчком к новой войне, давно уже стало общим местом. Есть все основания полагать, что это не было ни наивностью, ни оплошностью победителей, а только тщательно спланированной репетицией окончательного и уже бесповоротного решения "немецкого вопроса".
В «мировой заговор» бессмысленно верить или не верить, а тем более доказывать его или оспаривать. Его просто видят или - не видят.
Теории заговора тем и опасны (в другом ракурсе, смешны), что они хотят быть таинственнее самого заговора.
Мы отдадим факту должное, если почерпнем его не из дешевых оккультных компиляций, контаминирующих жанр истории с жанром сплетен, а из первых рук. Бенджамин Дизраэли, alias лорд Бэконсфилд: «Миром управляют совершенно другие люди, чем это кажется тем, кто не находится за кулисами». Или еще, философ, промышленник и министр Вальтер Ратенау: «Триста мужей, из которых каждый знает каждого, управляют хозяйственными судьбами континента». В этом факте нет ничего необычного. Если даже элементарному частному предприятию не отказывают в необходимости быть руководимым, то на каком основании лишают этой необходимости - мировое предприятие: в эпоху атеизма и глобализма! Странно не то, что мир управляется (глобально), странно было бы, если бы он вообще не управлялся.
Далее он показывает, кто эта всевластна закулиса - разумеется, это зловещие англосаксы. Вообще ламентации автора по Германии очень напоминают то, что в русской блогосфере получило свою трехбуквенную аббревиатуру - РЛО, "русских людей обижают". Только у Свасьяна это НЛО, немецких людей обижают.
Свасьян пишет ярко, даже броско. Его статьи то ли фельетон, то ли памфлет. Много примеров, ярких случаев из жизни. Но эта броскость не отменяет то, что автор приводит эти примеры как иллюстрации результатов своих осмыслений.
Вся нелепость заключается в том, что капитализм строят здесь по модели коммунизма.
И тут я впервые понял, насколько эта разновидность коммунизма в своей уродливости совершеннее нашей: уродливой, но отнюдь не совершенной, потому что слежка, донос, шпионство и, наконец, террор, на чем единственно и держится тоталитаризм, стали здесь частью общественного сознания, то есть, общество вытесняет государство, перенимая у него функцию контроля, и если вы инакомыслящий, то ближние ваши покончат с вами до того, как за вас возьмется полиция, и сделают они это не из подлости, низости, зависти, корысти и как бы еще это ни называлось, а по убеждению: убеждению в том, что вы, как фашист, представляете опасность для них, свободных граждан свободного мира, и что вас, следовательно, необходимо нейтрализовать.
То, что Советский Союз был самой свободной и гуманной страной в мире, внушалось всем. Все кивали головами, но никто в это не верил, потому что поверить в это не смог бы даже слабоумный. Так вот, когда европейцу внушают такое о Европе, он склонен поверить в это, потому что прежде чем привести его к слабоумию, ему внушили, что он свободен. Его обезболили комфортом, прежде чем ампутировать ему умственно важные органы, и он даже не почувствовал, без чего он вообще остался. В эйфории полноценности ему не терпелось осчастливить Восток своими свободами и правами, и он настолько вошел в роль, что совершенно проморгал ответный удар. Коммунизм настиг его внезапно и неотвратимо, и понадобится немало времени, прежде чем он поймет это, если он вообще поймет.
Завершить этот пост я хочу вот чем - с чего это Свасьян надел блистающие доспехи, взял в руки свое философско-публицистическое оружие и бросился защищать Германию? В интервью его спросили об этом, ответом было, по сути - "дык, больше некому!"
А немцев после 1945 года, я считаю, уже нет как нации. "Коллективный Запад" переломил им хребет. На месте Германии какая-то пустота, своего рода вакансия. И мне иногда кажется, что я, как русский армянин, то есть лицо в определённом смысле космополитическое, заполняю эту вакансию.