Моя воображаемая Италия - 2
(начало см. предыдущий пост)
Книга пятьсот тридцать первая
Инга Ильм "Моя Италия"
М: АСТ, 2019 г., 352 стр.
Я, я тот человек, что не смотрел "Приключения Петрова и Васечкина" и не видел юную Ингу Ильм в роли отличницы Маши Старцевой! Не видел я и тех фильмов 90-х, в которых она снималась, равно как и не был ни на одном спектакле, в которых она играла. Еще два-три года назад я вообще не знал о ее существовании, так что вся ее первая карьера - актерская - прошла мимо меня. Узнал о ней я здесь, в ЖЖ, увидел ссылку на какой-то пост inga_ilm. Понравилось, я вообще люблю читать людей, которые умеют писать так, как я никогда не смогу. Так что Инга Ильм для меня это прежде всего про буковки, не про тени на целлулоиде.
С большой радостью узнал где-то год назад, что у нее выходит книга об Италии - я читаю ее ЖЖ и знаю, как интересно она рассказывает о своей итальянской жизни. И вот наконец эта книга вышла, пришла и я ее прочитал. С большим удовольствием прочитал, надо отметить.
Книга разбита на три части по трем городам - Флоренция, Рим, Неаполь. Каждый город - свой стиль изложения, но отложим нюансы стиля на попозже и просто прочтем вот этот отрывок:
И уж если вспоминать Флоренцию, мысленно возвращаться в тот город городов, обращаться к этому цветку Тосканы, чтобы рассмотреть его духовными очами, мне представляется в первую очередь то, чего там больше нет. Ведь узкие улочки больше не заканчиваются тупиками, и больше нет опасных поворотов по пешему пути от одного убежища до другого. Кварталы там больше не соприкасаются на перекрестках переходами, перекинутыми на уровне вторых и третьих этажей, по которым можно бежать от пожара или погони. И набережная Арно больше не задворки - царство прачек, приспособлений для валяния сукна и садков для рыбы. И дома не стоят так тесно, что между ними пролегают лишь пешеходные тропы, на которых невозможно развернуться и двоим. Теперь улицы не перегораживают железными цепями, так запирали их раньше на ночь. Теперь мрачный дворец тирана не отделяют от города рвы. И вокруг Флоренции больше не высится три ряда крепостных стен… Но она сохранила свой строгий облик, свое глубокое недоверие к путнику и до сих пор чарует своей манерой смотреть на тебя сверху вниз, ибо заглянуть ей в лицо можно, лишь запрокинув голову. Она отстранена. И жизнь ее сокрыта от глаз. Это не Рим, который изначально мыслил город большими открытыми пространствами - площадями - форумами, марсовыми полями, местом общего сбора. Нет, Флоренция сразу жила за крепкими стенами, взирала с высоты башен, вероломно поджидала в щелях проулков, таилась в закрытых внутренних дворах. Улица была лишь изнанкой всему происходящему. Она не служила фоном, общественным интерьером, она несла исключительно функцию перехода и предоставляла человеку знающему укрытия, которые выручали его во время ведения боя. Флоренция - город, в котором каждый умел постоять за себя.
Очень кинематографичное описание, на фоне этого должны идти вступительные титры фильма; в этом описании разбросаны завязки микросюжетов, по крайней мере эпизодов. Автор видит город - а она истинная горожанка, она умеет видеть и понимать город; я не припомню у нее ни в книге, ни в ЖЖ каких-либо заметных описаний природы. Ее взгляд сфокусирован на движении, на действии, даже когда она рассматривает живопись:
Этот художественный прием, который вскоре станет распространенным - разорванная композиция, сделал меня соучастником действа, которое развернулось еще две тысячи лет назад. Я подняла глаза чуть выше. На фреске не было изображения креста. Было тело, в котором угас дух, но что именно случилось, нам не было рассказано. Вероятнее всего, изображенный холм неподалеку от богатого и защищенного города был Голгофой, и даже основание тяжелой деревянной балки было будто обозначено, но вместо креста над сценой оплакивания, на белом мраморном постаменте, возвышалась светлая женская фигура. Это снова была Дева Мария, только теперь во славе. Она раскидывала по сторонам руки, распахивала плащ, как я потом узнала, это называется плащ милосердия и подобные изображения называют Мадонна Мизерикордия. Полы тяжелой ткани поддерживали ангелы, и под этой защитой застыли в молении похоже что конкретные люди - слева почтенные мужчины, справа смиренные женщины. […] И… я. И меня художник заставил присутствовать там, в той словно застывшей в ожидании группе. Наравне с апостолами и укрытыми благодатью прославленными флорентийцами я свидетельствовала одной из страниц человеческой истории, я стояла у распятого Христа…
Она наблюдает действие с расстояния вытянутой руки, даже ближе - помните, как в "Игре Престолов" в своем видении Бран наблюдал войско мертвых и Короля Ночи, а тот внезапно обернулся и схватил его за руку? Вот с такого расстояния Инга Ильм наблюдает происходящее, причем и происходящее сейчас, и происходящее в прошлом:
Этот незабываемый опыт - находиться здесь и сейчас и одновременно несколько столетий назад.
Эта книга с полным основанием могла бы называться "Моя воображаемая Италия". Продолжим присматриваться к особенностям взгляда автора, ее воображения.
Во-первых, как мы уже отметили, сконцентрированность на действии. Иногда мне кажется, что она, как лягушка, нне видит неподвижного - вернее, даже в неподвижном прозревает движение. Если мне позволено будет сформулировать суть ее взгляда, то: "реальность есть то, что происходит" (привет Витгенштейну).
Небольшое замечание по поводу описания действия: что меньше всего требуется для описания действия? - Цвет. Я подсчитал, что во всей книге цветовые упоминания встречаются всего двадцать четыре раза (да, я зануда), причем всего семь раз одновременно используются два цвета (типа как в главе про Неаполь говрится о "кричащей пестроте ... зелененький в желтенькую крапинку" - видимо, произвело впечатление). Обычное же упоминание цвета это что-нибудь типа "мужчина в красном" - скорее отсылка к заметной детали, мог бы быть "мужчина в высокой шапке" или что подобное. Для описания действий цвет практически не нужен.
Во-вторых, какова форма вИдения действия? - У Инги Ильм оно отчетливо сюжетно: каждое ее описание это отчетливый сюжет или хотя бы эпизод; хоть сейчас бери камеру и снимай:
Но иногда мне хочется слышать только тот самый первый «ах!» - легкий трепет толпы при взгляде на Пантеон. Тогда я сажусь со стороны пешеходной улочки, что выводит сюда туристов, и подсматриваю за ними. Они замирают. Идут, идут, а потом вдруг увидят и встанут. […] До тех пор, пока человек не разучится узнавать Искусство - реагировать на него вот так, на физиологическом уровне, до тех пор, мне кажется, не все еще потеряно…
Уже на первых страницах книги, как только стала очевидной эта сюжетность взгляда, я сразу подумал: "вот оно, влияние актерской профессии!". Не долго я радовался своей прозорливости - в срередине книги, в части про Рим, автор сама объявляет об этом влиянии и анализирует его гораздо глубже:
Чрезвычайно любопытно, как пригодилась мне и первая - актерская профессия. Во-первых, артист очень восприимчив. […] В театре артист очень плотно работает со светом. Свет нужно чувствовать, чтобы не покидать его на сцене. […] То есть артист чувствителен к степени освещенности и исходя из нее выстраивает иерархию своих передвижений. Во-вторых, актер не просто заучивает тексты пьесы. Он раскладывает фразы, как партитуру на свое движение. Физическая память, память тела - очень надежный спутник. […] Два эти качества - восприимчивость к свету, к степени освещения, но главное - умение точно запоминать движение совместно с эмоцией, чувством, которое оно вызывает, позволили мне увлечься историей архитектуры. Я люблю рассматривать световые концепции, и мне легко запоминать телом. А архитектор - он как режиссер. Он предлагает тебе действовать в рамках выстроенной им мизансцены и работает с твоим восприятием с помощью смены эффектов. Единственное отличие от театра - научиться наблюдать за собой в моменты перехода из одной среды в другую, переживая ряд мельчайших событий.
Настоящая архитектура невероятно выразительна и передает нам очень большое количество информации на визуальном уровне, а уровне кодов и смыслов. Она драматична - способна вызывать резкую смену поведения или умонастроений, она демократична - принадлежит всем - мне и и каждому, кто заходит или даже проходит мимо, архитектура - мать всем искусствам: росписи, мозаика, скульптура - все это рождалось именно благодаря ей, а еще она долговечнее всех искусств, по крайней мере была так придумана, и подтверждением тому - те самые здания, которые за две тысячи лет почти не изменились…
Такой взгляд на архитектуру - одно из маленьких открытий этой книги (поверьте, их есть там).
Закончим на этом с как и перейдем к что.
Жанр этой книги трудноопределим. Подошли бы метафорические описания "дань восхищения" или "дар любви к Италии", но метафоры хороши постфактум, для тех, кто прочел книгу (и тогда нафига им читать эту мою рецензию?). Если говорить о книге в целом, то это смесь (к сожалению, далеко не всегда сплав) путевых заметок автора, экскурсов в историю города и "исторических анекдотов". Использование последних - сознательная установка автора, которую она обосновывает так:
Жаль, что история чаще всего воспринимается нами через скучные формулы про какие-то производства и их отношения, давно отгремевшие войны и их вероломства. Нам показывают глобальные процессы, пытаются пояснить их закономерности, и мы с уважением величаем это наукой, в то время как Время слагается из человеческих поступков. Каждый из них так или иначе несет в себе дыхание ушедших дней и может рассказать нам о теряющейся во тьме минувшего много больше солидного издания.
Читать эти исторические вставки интересно, но часто они все же выглядят именно вставками. Если какую претензию и можно высказать, то не к этим (интересным!) описаниям, а в компоновке целого. Чтобы не быть голословным - еще пара цитат:
Ренессансная уникальная городская культура, наблюдать явления которой интереснее всего на примере Флоренции, почти совершенно стерла сословные различия. Здесь, пребывая бок о бок, богач и бедняк разделяли судьбу дома. Ели одно и то же, одинаково спали - поближе к огню. И на узких улочках сообща защищали честь. И всякий дом, даже самый скромный, состоял из огромного количества челяди, людей из очень разных социальных слоев, доверенных лиц - каждого в своем вопросе. Многое нам уже просто невозможно себе представить - например, город держал человека, в чьи обязанности входило будить ночами тех хозяек, которые решили ставить тесто… Семьи внутри дома сосуществовали рядом многими поколениями, рождались и умирали.
Nobilis - замечательный, справедливый. Так теперь обозначается знать. Республика выводит для себя и понятия чести. Человек чести получал право на известность - примыкал к nobilis. Известность, слава в те времена возносила высокие подвиги, достойные похвалы современников и вечной славы потомству. И это не пустые слова. Это конкретные критерии, согласно которым оценивался всякий человеческий поступок. Исходя из общего блага лучи славы направлялись на одно действующее лицо или другое. […] Воинские и правительственные доблести отмечали наградами. Гения увенчивали лаврами. Эта древняя традиция отмечать особое достижение увенчанием и сегодня живет в Италии. Студенты после вручения дипломов, завершив свое отрочество, идут по городу в венках. Точнее, до утра тут в них и бродят…
Знать - это современники, чьи труды или деяния ты не можешь не знать, и к чьей судьбе ты жаждешь иметь отношение, этого добиваешься. Так возникает понятие идеального общественного человека - кортиджиано. Дословно - придворный, на деле же эта страта объединяла по большей части как молодых, так и зрелых деятельных мужчин, владеющих определенными знаниями и навыками. Для начала это был человек по нашим меркам высокообразованный. Помимо знакомства с основополагающими идеями науки и различными школами мировоззрений, непременным было знание нескольких языков и умение судить о произведениях искусства. Он искусен в танце, беге, плаванье и борьбе. Кроме того, кортиджиано обычно воспитывался при дворе, так и получал свое прозвание, ибо он непременно владел комплексом так называемых «рыцарских упражнений» - он воин. Но война не его мир, он по зову прибывал в отряды государя только во имя чести. Он был вполне свободен, держался самостоятельно, руководствовался принципами справедливости. А еще - хорошо играл хотя бы на одном из музыкальных инструментов. Но! Об этом никто не должен был знать.
Книга состоит из трех частей - Флоренция, Рим, Неаполь. Большинство цитат, что я привел, взяты из "Флоренции", часть из "Рима". Как я уже говорил, они различаются по стилю. "Флоренция" и "Неаполь" - это заметки туриста, пусть даже этот турист знает об истории городу поболе аборигенов (искусствоведческое образование автора тому порукой). Причем в случае Флоренции это чистое восхищение, ну а Неаполь - автор описывает свое посещение Неаполя примерно как описывал бы посещение цыганского табора (спасибо, Инга, теперь я точно знаю, что в Неаполь я ехать не хочу). Но и в том и в другом случае - заметки туриста.
Совсем иные отношения у автора с Римом. Автор давно (сколько, лет десять?) живет в Риме, так что и знает город, как житель, и чувствует город как житель.
Тут надо сказать еще вот о чем: Инга Ильм - мастер искусства жизни. Она умеет проживать момент, воспринимая его во всей полноте. Для этого не надо много - это может быть просто чашка утреннего кофе (в редком отзыве на эту книгу не упомиаются эти пара страниц "Флоренции", посвященных чашке кофе; не избежал этого и я). Это редкое умение, в котором она достигла высот (боюсь, я не смогу подтвердить это цитатами - это чувствуется то ли между строк, то ли надо цитировать страницами; в общем, прочитавший книгу поймет, о чем я). И одного из высших достижений этого искусства она достигла в том, чтобы жить в Риме. Есть такое практически непереводимое английское слово "serendipity" - отдаленно его можно перевести как "синхронистичность". Так вот, Инга Ильм и город Рим серендипны друг другу, между ними установился некий синхронизм. Неожиданно, спонтанно и деликатно город преподносит именно ту деталь, которой не хватало для полного единения с моментом - но и она, в свою очередь, ощущает нехватку именно той детали, которую город может дать. Наблюдать за их взаимосерендипностью - волшебно, это совершенно особое удовольствие. Кстати, это сильно влияет и на стиль изложения - в римской части книги история действительно органично вплетена в рассказ, потому что она органично вплетена в жизнь города и в жизнь автора в городе, в Риме.
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
Книжки прочитаны, книжки описаны. Я не буду их сравнивать - я построил эти рецензии так, чтобы показать, что взгляды авторов в чем-то совпадают (хотя бы в искренней любви к Италии), в чем-то противополоны, но они имеют очень похожую структуру, т.е. в своей глубине, в скелетной основе, они изоморфны.
Действие, произведенное на меня этими книгами, различно. После книги Вернон Ли захотелось посетить Италию и полюбоваться этими пейзажами. И захотелось сходить в хороший музей и посмотреть итальянскую ренессансную живопись. Книга Инги Ильм желания посетить Италию не вызвала (в отношении меня не удивительно - я могу вписаться в пейзаж, но сомневаюсь, что смогу вписаться в сюжет), зато очень захотелось читать книги про итальянское Возрождение. В книге есть список рекомендованной литературы - примерно половина этих книг стоит у меня на полках ни разу не открытая, но мне, блин, захотелось купить еще несколько штук! Надеюсь, несколько купленных книг утолили этот зуд и я все же что-ньть из них открою и прочту. Но это я отвлекся о своем, о наболевшем.
Хотелось бы сказать и о других книгах этих авторов. Из моих описаний может сложиться впечатление, что Вернон Ли была неспособна к сюжету - это совершенно не так; она известна также "готическими" или привиденческими рассказами - вот они в составе разных сборников более-менее постоянно издаются. Два таких рассказа включены и в эту книгу, и об одном из них - "Святой Евдемон и его апельсиновое дерево" - я и хочу рассказать. Помните новеллу Проспера Мериме "Венера Илльская"? Впервые этот сюжет я услышал в самой подходящей обстановке - ночью в пионерском лагере, когда мы, мальчишки, рсассказывали "страшные истории". Одна из таких историй была про выкопанную из земли медную статую Венеры, которой на палец один из парней надел кольцо, а она ночью пришла к нему и задушила в объятиях. Что делает Вернон Ли с этим сюжетом: она меняет этого парня на Святого Франциска Асизского (здесь он носит имя Св. Евдемона, но мы-то его узнали!) - и посмотрите, как волшебно преображается этот сюжет!
В общем, я собрал себе все ее привиденческие рассказы и повести, распечатал/переплел - по осени прочту.
Из эссе ее в 1902 году в изд-ве Сабашниковых выходила ее книга "Италия. Театр и музыка", но ее я пока не нашел - а хотелось бы, мож у кого есть скан?
Что до inga_ilm, то у нее вышла вторая книга "ПоТегуРим" - сборник ее постов о Риме. Эту книгу я еще не читал, только отрывки в ее ЖЖ, но ожидаю, что она будет еще интересней первой - хотя бы потому, что это только о Риме, с которым, как я уже сказал, у автора совсем особые отношения. К тому же изначально фрагментарная структура книги должна сработать в плюс.
Завершить эту парную рецензию (я бы даже сказал "сравнительную", привет Плутарху) я хочу вот этой цитатой:
Есть одно или два места для каждого, где он может жить всегда, никогда не теряя восхищения, удивления и благодарности. […]
Первообразом всех таких мест является Рим. Его легендарная власть над сердцами не может быть измерена даже теми наиболее преданными его поклонниками, которые стремятся к нему, чтобы насладиться как праздником его Genius Loci. Нужны месяцы и годы, чтобы действительно оценить, как необычайно все мелочи и заботы обыденной жизни нисколько не умаляют этой власти Рима над сердцами, но подчиняются ей, низводя до надлежащей незначительности, исчезают в серьезности и ясности Рима и в той уверенности, которую Рим молчаливо внушает, подобно немногим, редким людям, что жизнь, хотя и коротка, заслуживает однако того, чтобы прожить ее бережно и изящно.
Полагаю, по стилю вы догадались, кто из авторов этих книг ее написал; на самом деле это не важно - мне кажется, что подписаться под ней могли бы они обе.
Книга пятьсот тридцать первая
Инга Ильм "Моя Италия"
М: АСТ, 2019 г., 352 стр.
Я, я тот человек, что не смотрел "Приключения Петрова и Васечкина" и не видел юную Ингу Ильм в роли отличницы Маши Старцевой! Не видел я и тех фильмов 90-х, в которых она снималась, равно как и не был ни на одном спектакле, в которых она играла. Еще два-три года назад я вообще не знал о ее существовании, так что вся ее первая карьера - актерская - прошла мимо меня. Узнал о ней я здесь, в ЖЖ, увидел ссылку на какой-то пост inga_ilm. Понравилось, я вообще люблю читать людей, которые умеют писать так, как я никогда не смогу. Так что Инга Ильм для меня это прежде всего про буковки, не про тени на целлулоиде.
С большой радостью узнал где-то год назад, что у нее выходит книга об Италии - я читаю ее ЖЖ и знаю, как интересно она рассказывает о своей итальянской жизни. И вот наконец эта книга вышла, пришла и я ее прочитал. С большим удовольствием прочитал, надо отметить.
Книга разбита на три части по трем городам - Флоренция, Рим, Неаполь. Каждый город - свой стиль изложения, но отложим нюансы стиля на попозже и просто прочтем вот этот отрывок:
И уж если вспоминать Флоренцию, мысленно возвращаться в тот город городов, обращаться к этому цветку Тосканы, чтобы рассмотреть его духовными очами, мне представляется в первую очередь то, чего там больше нет. Ведь узкие улочки больше не заканчиваются тупиками, и больше нет опасных поворотов по пешему пути от одного убежища до другого. Кварталы там больше не соприкасаются на перекрестках переходами, перекинутыми на уровне вторых и третьих этажей, по которым можно бежать от пожара или погони. И набережная Арно больше не задворки - царство прачек, приспособлений для валяния сукна и садков для рыбы. И дома не стоят так тесно, что между ними пролегают лишь пешеходные тропы, на которых невозможно развернуться и двоим. Теперь улицы не перегораживают железными цепями, так запирали их раньше на ночь. Теперь мрачный дворец тирана не отделяют от города рвы. И вокруг Флоренции больше не высится три ряда крепостных стен… Но она сохранила свой строгий облик, свое глубокое недоверие к путнику и до сих пор чарует своей манерой смотреть на тебя сверху вниз, ибо заглянуть ей в лицо можно, лишь запрокинув голову. Она отстранена. И жизнь ее сокрыта от глаз. Это не Рим, который изначально мыслил город большими открытыми пространствами - площадями - форумами, марсовыми полями, местом общего сбора. Нет, Флоренция сразу жила за крепкими стенами, взирала с высоты башен, вероломно поджидала в щелях проулков, таилась в закрытых внутренних дворах. Улица была лишь изнанкой всему происходящему. Она не служила фоном, общественным интерьером, она несла исключительно функцию перехода и предоставляла человеку знающему укрытия, которые выручали его во время ведения боя. Флоренция - город, в котором каждый умел постоять за себя.
Очень кинематографичное описание, на фоне этого должны идти вступительные титры фильма; в этом описании разбросаны завязки микросюжетов, по крайней мере эпизодов. Автор видит город - а она истинная горожанка, она умеет видеть и понимать город; я не припомню у нее ни в книге, ни в ЖЖ каких-либо заметных описаний природы. Ее взгляд сфокусирован на движении, на действии, даже когда она рассматривает живопись:
Этот художественный прием, который вскоре станет распространенным - разорванная композиция, сделал меня соучастником действа, которое развернулось еще две тысячи лет назад. Я подняла глаза чуть выше. На фреске не было изображения креста. Было тело, в котором угас дух, но что именно случилось, нам не было рассказано. Вероятнее всего, изображенный холм неподалеку от богатого и защищенного города был Голгофой, и даже основание тяжелой деревянной балки было будто обозначено, но вместо креста над сценой оплакивания, на белом мраморном постаменте, возвышалась светлая женская фигура. Это снова была Дева Мария, только теперь во славе. Она раскидывала по сторонам руки, распахивала плащ, как я потом узнала, это называется плащ милосердия и подобные изображения называют Мадонна Мизерикордия. Полы тяжелой ткани поддерживали ангелы, и под этой защитой застыли в молении похоже что конкретные люди - слева почтенные мужчины, справа смиренные женщины. […] И… я. И меня художник заставил присутствовать там, в той словно застывшей в ожидании группе. Наравне с апостолами и укрытыми благодатью прославленными флорентийцами я свидетельствовала одной из страниц человеческой истории, я стояла у распятого Христа…
Она наблюдает действие с расстояния вытянутой руки, даже ближе - помните, как в "Игре Престолов" в своем видении Бран наблюдал войско мертвых и Короля Ночи, а тот внезапно обернулся и схватил его за руку? Вот с такого расстояния Инга Ильм наблюдает происходящее, причем и происходящее сейчас, и происходящее в прошлом:
Этот незабываемый опыт - находиться здесь и сейчас и одновременно несколько столетий назад.
Эта книга с полным основанием могла бы называться "Моя воображаемая Италия". Продолжим присматриваться к особенностям взгляда автора, ее воображения.
Во-первых, как мы уже отметили, сконцентрированность на действии. Иногда мне кажется, что она, как лягушка, нне видит неподвижного - вернее, даже в неподвижном прозревает движение. Если мне позволено будет сформулировать суть ее взгляда, то: "реальность есть то, что происходит" (привет Витгенштейну).
Небольшое замечание по поводу описания действия: что меньше всего требуется для описания действия? - Цвет. Я подсчитал, что во всей книге цветовые упоминания встречаются всего двадцать четыре раза (да, я зануда), причем всего семь раз одновременно используются два цвета (типа как в главе про Неаполь говрится о "кричащей пестроте ... зелененький в желтенькую крапинку" - видимо, произвело впечатление). Обычное же упоминание цвета это что-нибудь типа "мужчина в красном" - скорее отсылка к заметной детали, мог бы быть "мужчина в высокой шапке" или что подобное. Для описания действий цвет практически не нужен.
Во-вторых, какова форма вИдения действия? - У Инги Ильм оно отчетливо сюжетно: каждое ее описание это отчетливый сюжет или хотя бы эпизод; хоть сейчас бери камеру и снимай:
Но иногда мне хочется слышать только тот самый первый «ах!» - легкий трепет толпы при взгляде на Пантеон. Тогда я сажусь со стороны пешеходной улочки, что выводит сюда туристов, и подсматриваю за ними. Они замирают. Идут, идут, а потом вдруг увидят и встанут. […] До тех пор, пока человек не разучится узнавать Искусство - реагировать на него вот так, на физиологическом уровне, до тех пор, мне кажется, не все еще потеряно…
Уже на первых страницах книги, как только стала очевидной эта сюжетность взгляда, я сразу подумал: "вот оно, влияние актерской профессии!". Не долго я радовался своей прозорливости - в срередине книги, в части про Рим, автор сама объявляет об этом влиянии и анализирует его гораздо глубже:
Чрезвычайно любопытно, как пригодилась мне и первая - актерская профессия. Во-первых, артист очень восприимчив. […] В театре артист очень плотно работает со светом. Свет нужно чувствовать, чтобы не покидать его на сцене. […] То есть артист чувствителен к степени освещенности и исходя из нее выстраивает иерархию своих передвижений. Во-вторых, актер не просто заучивает тексты пьесы. Он раскладывает фразы, как партитуру на свое движение. Физическая память, память тела - очень надежный спутник. […] Два эти качества - восприимчивость к свету, к степени освещения, но главное - умение точно запоминать движение совместно с эмоцией, чувством, которое оно вызывает, позволили мне увлечься историей архитектуры. Я люблю рассматривать световые концепции, и мне легко запоминать телом. А архитектор - он как режиссер. Он предлагает тебе действовать в рамках выстроенной им мизансцены и работает с твоим восприятием с помощью смены эффектов. Единственное отличие от театра - научиться наблюдать за собой в моменты перехода из одной среды в другую, переживая ряд мельчайших событий.
Настоящая архитектура невероятно выразительна и передает нам очень большое количество информации на визуальном уровне, а уровне кодов и смыслов. Она драматична - способна вызывать резкую смену поведения или умонастроений, она демократична - принадлежит всем - мне и и каждому, кто заходит или даже проходит мимо, архитектура - мать всем искусствам: росписи, мозаика, скульптура - все это рождалось именно благодаря ей, а еще она долговечнее всех искусств, по крайней мере была так придумана, и подтверждением тому - те самые здания, которые за две тысячи лет почти не изменились…
Такой взгляд на архитектуру - одно из маленьких открытий этой книги (поверьте, их есть там).
Закончим на этом с как и перейдем к что.
Жанр этой книги трудноопределим. Подошли бы метафорические описания "дань восхищения" или "дар любви к Италии", но метафоры хороши постфактум, для тех, кто прочел книгу (и тогда нафига им читать эту мою рецензию?). Если говорить о книге в целом, то это смесь (к сожалению, далеко не всегда сплав) путевых заметок автора, экскурсов в историю города и "исторических анекдотов". Использование последних - сознательная установка автора, которую она обосновывает так:
Жаль, что история чаще всего воспринимается нами через скучные формулы про какие-то производства и их отношения, давно отгремевшие войны и их вероломства. Нам показывают глобальные процессы, пытаются пояснить их закономерности, и мы с уважением величаем это наукой, в то время как Время слагается из человеческих поступков. Каждый из них так или иначе несет в себе дыхание ушедших дней и может рассказать нам о теряющейся во тьме минувшего много больше солидного издания.
Читать эти исторические вставки интересно, но часто они все же выглядят именно вставками. Если какую претензию и можно высказать, то не к этим (интересным!) описаниям, а в компоновке целого. Чтобы не быть голословным - еще пара цитат:
Ренессансная уникальная городская культура, наблюдать явления которой интереснее всего на примере Флоренции, почти совершенно стерла сословные различия. Здесь, пребывая бок о бок, богач и бедняк разделяли судьбу дома. Ели одно и то же, одинаково спали - поближе к огню. И на узких улочках сообща защищали честь. И всякий дом, даже самый скромный, состоял из огромного количества челяди, людей из очень разных социальных слоев, доверенных лиц - каждого в своем вопросе. Многое нам уже просто невозможно себе представить - например, город держал человека, в чьи обязанности входило будить ночами тех хозяек, которые решили ставить тесто… Семьи внутри дома сосуществовали рядом многими поколениями, рождались и умирали.
Nobilis - замечательный, справедливый. Так теперь обозначается знать. Республика выводит для себя и понятия чести. Человек чести получал право на известность - примыкал к nobilis. Известность, слава в те времена возносила высокие подвиги, достойные похвалы современников и вечной славы потомству. И это не пустые слова. Это конкретные критерии, согласно которым оценивался всякий человеческий поступок. Исходя из общего блага лучи славы направлялись на одно действующее лицо или другое. […] Воинские и правительственные доблести отмечали наградами. Гения увенчивали лаврами. Эта древняя традиция отмечать особое достижение увенчанием и сегодня живет в Италии. Студенты после вручения дипломов, завершив свое отрочество, идут по городу в венках. Точнее, до утра тут в них и бродят…
Знать - это современники, чьи труды или деяния ты не можешь не знать, и к чьей судьбе ты жаждешь иметь отношение, этого добиваешься. Так возникает понятие идеального общественного человека - кортиджиано. Дословно - придворный, на деле же эта страта объединяла по большей части как молодых, так и зрелых деятельных мужчин, владеющих определенными знаниями и навыками. Для начала это был человек по нашим меркам высокообразованный. Помимо знакомства с основополагающими идеями науки и различными школами мировоззрений, непременным было знание нескольких языков и умение судить о произведениях искусства. Он искусен в танце, беге, плаванье и борьбе. Кроме того, кортиджиано обычно воспитывался при дворе, так и получал свое прозвание, ибо он непременно владел комплексом так называемых «рыцарских упражнений» - он воин. Но война не его мир, он по зову прибывал в отряды государя только во имя чести. Он был вполне свободен, держался самостоятельно, руководствовался принципами справедливости. А еще - хорошо играл хотя бы на одном из музыкальных инструментов. Но! Об этом никто не должен был знать.
Книга состоит из трех частей - Флоренция, Рим, Неаполь. Большинство цитат, что я привел, взяты из "Флоренции", часть из "Рима". Как я уже говорил, они различаются по стилю. "Флоренция" и "Неаполь" - это заметки туриста, пусть даже этот турист знает об истории городу поболе аборигенов (искусствоведческое образование автора тому порукой). Причем в случае Флоренции это чистое восхищение, ну а Неаполь - автор описывает свое посещение Неаполя примерно как описывал бы посещение цыганского табора (спасибо, Инга, теперь я точно знаю, что в Неаполь я ехать не хочу). Но и в том и в другом случае - заметки туриста.
Совсем иные отношения у автора с Римом. Автор давно (сколько, лет десять?) живет в Риме, так что и знает город, как житель, и чувствует город как житель.
Тут надо сказать еще вот о чем: Инга Ильм - мастер искусства жизни. Она умеет проживать момент, воспринимая его во всей полноте. Для этого не надо много - это может быть просто чашка утреннего кофе (в редком отзыве на эту книгу не упомиаются эти пара страниц "Флоренции", посвященных чашке кофе; не избежал этого и я). Это редкое умение, в котором она достигла высот (боюсь, я не смогу подтвердить это цитатами - это чувствуется то ли между строк, то ли надо цитировать страницами; в общем, прочитавший книгу поймет, о чем я). И одного из высших достижений этого искусства она достигла в том, чтобы жить в Риме. Есть такое практически непереводимое английское слово "serendipity" - отдаленно его можно перевести как "синхронистичность". Так вот, Инга Ильм и город Рим серендипны друг другу, между ними установился некий синхронизм. Неожиданно, спонтанно и деликатно город преподносит именно ту деталь, которой не хватало для полного единения с моментом - но и она, в свою очередь, ощущает нехватку именно той детали, которую город может дать. Наблюдать за их взаимосерендипностью - волшебно, это совершенно особое удовольствие. Кстати, это сильно влияет и на стиль изложения - в римской части книги история действительно органично вплетена в рассказ, потому что она органично вплетена в жизнь города и в жизнь автора в городе, в Риме.
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
Книжки прочитаны, книжки описаны. Я не буду их сравнивать - я построил эти рецензии так, чтобы показать, что взгляды авторов в чем-то совпадают (хотя бы в искренней любви к Италии), в чем-то противополоны, но они имеют очень похожую структуру, т.е. в своей глубине, в скелетной основе, они изоморфны.
Действие, произведенное на меня этими книгами, различно. После книги Вернон Ли захотелось посетить Италию и полюбоваться этими пейзажами. И захотелось сходить в хороший музей и посмотреть итальянскую ренессансную живопись. Книга Инги Ильм желания посетить Италию не вызвала (в отношении меня не удивительно - я могу вписаться в пейзаж, но сомневаюсь, что смогу вписаться в сюжет), зато очень захотелось читать книги про итальянское Возрождение. В книге есть список рекомендованной литературы - примерно половина этих книг стоит у меня на полках ни разу не открытая, но мне, блин, захотелось купить еще несколько штук! Надеюсь, несколько купленных книг утолили этот зуд и я все же что-ньть из них открою и прочту. Но это я отвлекся о своем, о наболевшем.
Хотелось бы сказать и о других книгах этих авторов. Из моих описаний может сложиться впечатление, что Вернон Ли была неспособна к сюжету - это совершенно не так; она известна также "готическими" или привиденческими рассказами - вот они в составе разных сборников более-менее постоянно издаются. Два таких рассказа включены и в эту книгу, и об одном из них - "Святой Евдемон и его апельсиновое дерево" - я и хочу рассказать. Помните новеллу Проспера Мериме "Венера Илльская"? Впервые этот сюжет я услышал в самой подходящей обстановке - ночью в пионерском лагере, когда мы, мальчишки, рсассказывали "страшные истории". Одна из таких историй была про выкопанную из земли медную статую Венеры, которой на палец один из парней надел кольцо, а она ночью пришла к нему и задушила в объятиях. Что делает Вернон Ли с этим сюжетом: она меняет этого парня на Святого Франциска Асизского (здесь он носит имя Св. Евдемона, но мы-то его узнали!) - и посмотрите, как волшебно преображается этот сюжет!
В общем, я собрал себе все ее привиденческие рассказы и повести, распечатал/переплел - по осени прочту.
Из эссе ее в 1902 году в изд-ве Сабашниковых выходила ее книга "Италия. Театр и музыка", но ее я пока не нашел - а хотелось бы, мож у кого есть скан?
Что до inga_ilm, то у нее вышла вторая книга "ПоТегуРим" - сборник ее постов о Риме. Эту книгу я еще не читал, только отрывки в ее ЖЖ, но ожидаю, что она будет еще интересней первой - хотя бы потому, что это только о Риме, с которым, как я уже сказал, у автора совсем особые отношения. К тому же изначально фрагментарная структура книги должна сработать в плюс.
Завершить эту парную рецензию (я бы даже сказал "сравнительную", привет Плутарху) я хочу вот этой цитатой:
Есть одно или два места для каждого, где он может жить всегда, никогда не теряя восхищения, удивления и благодарности. […]
Первообразом всех таких мест является Рим. Его легендарная власть над сердцами не может быть измерена даже теми наиболее преданными его поклонниками, которые стремятся к нему, чтобы насладиться как праздником его Genius Loci. Нужны месяцы и годы, чтобы действительно оценить, как необычайно все мелочи и заботы обыденной жизни нисколько не умаляют этой власти Рима над сердцами, но подчиняются ей, низводя до надлежащей незначительности, исчезают в серьезности и ясности Рима и в той уверенности, которую Рим молчаливо внушает, подобно немногим, редким людям, что жизнь, хотя и коротка, заслуживает однако того, чтобы прожить ее бережно и изящно.
Полагаю, по стилю вы догадались, кто из авторов этих книг ее написал; на самом деле это не важно - мне кажется, что подписаться под ней могли бы они обе.