Александр Поуп "Поэмы"
Книга четыреста восемьдесят вторая
Александр Поуп "Поэмы" (Alexander Pope)
М: Художественная литература, 1988 г., 240 стр.
http://www.lib.ru/POEZIQ/POUP/
Поэт, стилист, едкий острословец, а также эпизодический персонаж романа и фильма "Орландо" - Александр Поуп. Не думаю, что многие его читали, но многие слышали это имя - вернее, встречали в сносках и примечаниях к какому-нибудь английскому роману. Его сочинения в английском языке буквально разошлись на цитаты - в русском что-то похожее произошло с грибоедовским "Горем от ума". Это особый дар - афористическая речь, когда не специально сочиняется афоризм, а он естественно вычленяется из речи.
В эту книжечку (отлично изданную, надо заметить, - уменьшенный квадратненький формат, плотная бумага, двуцветная печать и гравированные заставки; тираж по советским временам мизерный, по нынешним громадный - 25 тыс. экземпляров; книга в отличном состоянии куплена мною в букинисте всего за пятьдесят рублей и потом обнаруженная в другом букинисте чуть дороже, но аж в двух экземплярах)... Итак, в эту книжечку вошли его пасторальные элегии (XVIII век как он есть), поэмы "Виндзорский лес" и "Похищение локона" (и другие), а также два "Опыта...", на котороых я и сосредоточусь. Читать английскую поэзию XVIII века в русских переводах XX века именно как поэзию - право, не совсем понятно зачем. А вот прочесть трактаты, изложенные в стихотворной форме, очень даже стоит.
Этих трактатов два, и первый из них - "Опыт о критике". Это декларация одновременно классицистской поэтики и для поэтов, и для критиков - определение роли и границ компетентности каждого из них. В некотором смысле Поуп уравнивает их - по крайней мере в требованиях к ним:
Талантом редкий наделен поэт,
У критика нередко вкуса нет;
А их должно бы небо одарить -
Всех, кто рожден судить или творить.
Впрочем, наличие таланта не столь обязательно для читателей, к ним требования мягче:
Все ж большинство, коль правду говорить,
Способно трезво мыслить и судить
Итак, поэтика классицизма. Поуп предлагает вдохновляться Природой - не в смысле пейзажа, а в смысле объективной реальности.
Природе следуй; так сужденье строй,
Как требует ее извечный строй.
Она непогрешима и ясна,
Жизнь, мощь, красу придать всему должна,
Наш свет, предмет всех помыслов и чувств,
Исток, мерило и предел искусств.
Искусство обретает всякий раз
В Природе матерьял свой без прикрас.
Природа как свобода: тот закон
Ее стеснил, что ею же рожден.
(вот, кстати, образец афористической речи - я понимаю англичан, которые расхватали его на цитаты)
Но классицизм не мыслим без спора о Древних и Новых - насколько поэт и художник могут привносить новое в свои творения или же они должны строго следовать классическим (античным?) образцам. Поуп тут скорее на стороне Новых, при должном уважении к Древним, разумеется:
Каноны древних принимай в расчет,
Кто верен им - Природе верен тот.
Но даже точных предписаний свод
Предусмотреть не может всех красот
Где в правилах означился пробел
(Все правила имеют свой предел),
Там допустимо вольностью блистать,
И вольность может предписаньем стать.
Но в чем же суть поэзии? В языке? (точка зрения скорее XX века, чем XVIII) - нет, ни в коем случае! Красоты слога ради красот Поупом отвергаются; поэзия нужна ради мысли (в следующем "Опыте..." мы увидим этого прямое воплощение), только мысль важна, поэтический язык по отношению к ней служебен:
Иному дела нет до смысла книг,
Такого восхищает лишь язык;
Расхваливает книжки этот фат,
Как дамы кавалеров, - за наряд
Все в равной мере ярко, все горит,
А лик Природы совершенно скрыт.
Но верный слог, как солнца ясный свет,
Сумеет просветлить любой предмет,
Отделать и позолотить его,
Не исказив при этом ничего.
Слова - лишь платье мысли; право, ей
Тем более подходят, чем скромней.
Но чаще песни хвалят иль хулят
За строй созвучий, музыкальный лад;
Дарует Муза тысячу красот,
А слышат только, как она поет;
И как иные, приходя в собор,
Не Слову внемлют, слушают лишь хор,
Так дурачки стремятся на Парнас,
Чтоб там ласкал их слух прекрасный глас.
Изящный слог и меткие слова
Не плод удачи - дело мастерства
Но важен для стиха не только слог,
Звук должен быть созвучен смыслу строк
"Слова - лишь платье мысли" - замечательная декларация поэтики классицизма и философии Просвещения. Если выше высказана связь поэтики с познанием мира, то поэтика связана также и с этикой:
И с грустью вижу я, глядя вокруг:
Плохой поэт всегда неважный друг.
Весьма неожиданно в устах поэта звучат слова о принципиальной недолговечности поэзии:
Стихи живут недолго в наши дни,
Пусть будут своевременны они.
Тем лучшим временам пришел конец,
Когда века переживал мудрец;
Посмертной славы нет, увы, давно,
Лет шестьдесят - вот все, что нам дано;
Язык отцов для нас уж устарел,
И Драйдена ждет Чосера удел.
Вот интересно, насколько он оказался прав? Насколько его язык устарел? Читают ли его современные англичане? Потому что если посмотреть на русскую поэзию, то Пушкина читают уже двести лет и читают не любители прошлого - язык его поэзии вполне современен его читателям (это не значит, что язык его поэзии современен нынешним сочинителям, они пользуются другим поэтическим языком (языками)).
Но на этом оставим "Опыт о критике"; у меня были идеи сравнить декларируемую в нем поэтику со стихотворной поэтикой XIX века - к примеру, с "Творчеством" Верлена, но потом я решил, что лучше сравнивать поэтики в одном языке, т.е. отложил эту идею до прочтения Буало.
Вторая поэма, Opus magnum Поупа, - "Опыт о человеке". Это философская поэма в духе Просвещения. По прочтении (вернее, в процессе) я снял с полки философский энциклопедический словарь посмотреть, что там о Поупе пишут. Ничего не пишут, философом его, похоже, не считают. Вполне возможно - не знаю, насколько оригинальны его мысли; изложено, однако, складно. Эта поэма частично была переведена на русский в XIX веке и была весма известна - я недавно встречал в чьих-то биографиях или воспоминаниях упоминания о ней.
Антропология, изложенная в "Опыте о человеке", весьма любопытна. Эта поэма состоит из четырех частей - "эпистол". Прежде, чем переходить к их содержанию, рассмтрим вопрос о форме - вот что пишет Поуп об этом:
Я мог бы сделать это в прозе, но предпочел стих и даже рифму по двум причинам. Первая из них очевидна: принципы, максимы или заповеди в стихах и более поражают читателя сначала, и легче запоминаются потом; другая причина покажется странной, но она тоже истинная; я убедился, что, выражаясь таким образом, достигаю большей краткости, чем в прозе, а нет никакого сомнения: сила, как и изящество доводов и предписаний, во многом зависит от их сжатости.
По сути, прием поэтической сжатости, здесь использованный, можно, по аналогии с названием известной статьи Аверинцева, назвать "ритм как логика". Сжатость изложения во многом достигается за счет того, что автор не убеждает нас в каждом своем положении; поэтический ритм ведет нас вперед и мы рассматриваем не каждое отдельное утверждение, с которым мы могли бы поспорить или потребовать доказательств, но всю их совокупность, т.е. оцениваем всю картину мира автора по рассматриваемой теме. Стихотворная форма помогает нам воспринять это в целом.
Если вы полагаете, что такая форма не подходит для философских сочинений, то я вынужден вам напомнить, что одно из самых что ни есть философских сочинений - "Логико-философский трактат" Витгенштейна - использует тот же прием, только за счет не стихотворной, а афористической формы изложения.
Перейдем к содержанию "Опыта о человеке". Первая эпистола рассказывает "О природе и состоянии человека по отношению ко Вселенной". Наименее интересная часть поэмы, оканчивающаяся строкой "Поистине все хорошо, что есть". Место человека во Вселенной с точки зрения философии просвещения - не самое актуальное для современного человека; остальные эпистолы толкуют о внутреннем мире человека и психологии и потому более интересны.
Эпистола вторая - "О природе и состоянии человека по отношению к собственной индивидуальности". Вот тут очень интересно:
Ты посредине, такова судьба;
Твой разум темен, мощь твоя груба.
Для скептицизма слишком умудрен,
Для стоицизма ты не одарен;
Ты между крайностей, вот в чем подвох;
И ты, быть может, зверь, быть может, Бог
Вы думаете, тут противопоставляются тело и разум? Отнюдь нет, противопоставляются разум и страсти, явления одной природы:
Взыскует себялюбье близких благ,
А разум вдаль влечет за шагом шаг.
Для себялюбья данный миг верней,
Для разума грядущее ценней;
Соблазнами ты часто с толку сбит,
Прельщает себялюбье, разум бдит.
Надежный разум непоколебим,
Хоть себялюбье верх берет над ним;
Оно сильней, тем паче разум строг,
Чтобы его обуздывать он мог.
Ничего не напоминает? Мне - концепцию "быстрого и медленного мышления" Канемана или весьма наглядную концепцию Тима Урбана про "рационального человечка и обезьянку сиюминутного удовольствия" (посмотреть десятиминутное выступление Урбана на TEDе займет меньше времени, чем прочесть книгу Канемана).
Впрочем, параллель не совсем верная - у Поупа страсть скорее служит источником энергии:
Все страсти себялюбьем рождены
Пускай не бескорыстна, но чиста
Страсть, если в ней заметна правота,
Таким страстям не грех торжествовать,
Их можно добродетелями звать.
Наш кормчий - разум, чья бесспорна власть;
Для парусов, однако, ветер - страсть.
И Бога, и Природу почитай
И со страстями разум сочетай;
Любовь со счастьем связана в сердцах,
Сопутствует страданью скорбь и страх;
Из них составив правильную смесь,
Искусно разум свой уравновесь.
Далее он разбирает природу страстей и выискивает для них полезное применение (или, скорее, чего полезного источником они являются):
Привит нам свыше добрый черенок,
Который в страсти злое превозмог;
Так добродетель требует корней,
Чья дикость утонченности сильней.
Брюзгливость, хоть она душе вредит,
Порою мысль счастливую родит;
Лень - мать философических систем,
Гнев мужество рождает вместе с тем;
А похоть в пылком чаянье утех,
Став нежностью, прельщает женщин всех;
Пусть зависть - западня для подлецов,
Соперничество - школа храбрецов;
Так добродетель всюду и всегда -
Дитя гордыни или же стыда.
На этом закончим с обзором внутреннней природы человека и перейдем к третьей эпистоле - "О природе и состоянии человека по отношению к обществу". Тут Поуп, как и все философы Просвещения, пытается отыскать место человеческого общества в Природе, начиная с отличия человека от животных:
Животным не дал знания Творец
О том, что приближается конец;
Нам это знанье страшное дано,
С надеждой сочетается оно;
Как смерть нам, беззащитным, ни грози,
Она близка, но не видна вблизи;
Сей странный страх по воле Божества
Лишь, мыслящие знают существа.
Инстинкт и разум как бы заодно,
Когда достичь блаженства суждено;
...........
Пусть этот выше, тот не так уж плох;
Ум служит нам, инстинктом правит Бог.
Общество создано разумным человеком, в его основе разум, не инстинкт. Впрочем, человеком правит не только разум, но и страсть (см. вторую эпистолу), что отразилось на устройстве общества:
Кто возомнил, не чувствуя вины,
Что все для одного сотворены?
Кто подданных своих поработил
И мировой порядок извратил?
Так себялюбье правоте назло
К единоличной власти привело,
Чтобы потом во избежанье зол
Законом ограничить произвол;
Так, благосостояньем дорожа,
Все вместе избегали мятежа,
Самозащиту буйству предпочли,
И справедливей стали короли,
И Себялюбье свой смирило нрав,
Общественное с личным сочетав.
Последняя, четвертая эпистола, рассказывает "О природе и состоянии человека по отношению к счастью". Если сопоставлять с более поздними течениями философии, то это будет экзистенциализм, его вопросы об уделе человеческом и о смысле его бытия.
С тех пор как вездесущий строй возник,
Один бывает мал, другой велик;
Мудрее этот, и богаче тот,
На что напрасно ропщет сумасброд;
Бог справедлив, и мы признать должны,
Что в счастии счастливые равны.
Наверное, Поуп читал Декарта - это его в счастии счастливые равны очень напоминает начало декартова "Рассуждения о методе": Здравомыслие есть вещь, распределенная справедливее всего; каждый считает себя настолько им наделенным, что даже те, кого всего труднее удовлетворить в каком-либо другом отношении, обыкновенно не стремятся иметь здравого смысла больше, чем у них есть.
Однако, продолжим о счастье как цели человеческой жизни:
И если счастье людям суждено,
То не на внешнем зиждется оно.
Есть у Фортуны разные дары;
Кто счастлив, кто несчастлив до поры,
Но есть Надежда так же, как и страх;
Отсюда равновесие в мирах.
Гнушаемся мы нынешним всегда;
Все в будущем: и радость, и беда.
Для доброго Блаженство - лишь звено,
Где с горним дольнее сопряжено;
Поймет он, что душе в конце пути
Вселенную нельзя не обрести,
Так что возлюбит Бога только тот,
Кто человеческий возлюбит род.
Природою нам знанье внушено:
С Блаженством Добродетель заодно,
И лучший путь к Блаженству - это труд
На благо тех, что на земле живут.
Лишь в обществе Господень зрим завет:
Ты счастлив, если счастлив твой сосед.
И в конце четвертой эпистолы Поуп конспективно собирает мысли о природе человека воедино:
Разоблачил я выспреннюю лесть
И доказал: все хорошо, что есть;
Страсть с Разумом соединить не грех;
Себя мы любим, если любим всех;
Со счастьем добродетель заодно;
Познать нам лишь самих себя дано.
Такой вот Opus magnum Александра Поупа. По прочтении я, кажется, поверил, что это сочинение могло быть популярно в России в XIX веке - что-то до сих пор вполне современно. Извесно, что это сочинение было переведено не целиком, и потому можно подумать над вопросом, а что, какие части тогда перевели? Была ли это отдельно вторая эпистола, к примеру, или же были переведены отрывки из всех эпистол - так сказать, конспект? Тема для размышления интересная, тем более что узнать правильный ответ (что на самом деле тогда было переведено), скорее всего, не составит особого труда.
Александр Поуп "Поэмы" (Alexander Pope)
М: Художественная литература, 1988 г., 240 стр.
http://www.lib.ru/POEZIQ/POUP/
Поэт, стилист, едкий острословец, а также эпизодический персонаж романа и фильма "Орландо" - Александр Поуп. Не думаю, что многие его читали, но многие слышали это имя - вернее, встречали в сносках и примечаниях к какому-нибудь английскому роману. Его сочинения в английском языке буквально разошлись на цитаты - в русском что-то похожее произошло с грибоедовским "Горем от ума". Это особый дар - афористическая речь, когда не специально сочиняется афоризм, а он естественно вычленяется из речи.
В эту книжечку (отлично изданную, надо заметить, - уменьшенный квадратненький формат, плотная бумага, двуцветная печать и гравированные заставки; тираж по советским временам мизерный, по нынешним громадный - 25 тыс. экземпляров; книга в отличном состоянии куплена мною в букинисте всего за пятьдесят рублей и потом обнаруженная в другом букинисте чуть дороже, но аж в двух экземплярах)... Итак, в эту книжечку вошли его пасторальные элегии (XVIII век как он есть), поэмы "Виндзорский лес" и "Похищение локона" (и другие), а также два "Опыта...", на котороых я и сосредоточусь. Читать английскую поэзию XVIII века в русских переводах XX века именно как поэзию - право, не совсем понятно зачем. А вот прочесть трактаты, изложенные в стихотворной форме, очень даже стоит.
Этих трактатов два, и первый из них - "Опыт о критике". Это декларация одновременно классицистской поэтики и для поэтов, и для критиков - определение роли и границ компетентности каждого из них. В некотором смысле Поуп уравнивает их - по крайней мере в требованиях к ним:
Талантом редкий наделен поэт,
У критика нередко вкуса нет;
А их должно бы небо одарить -
Всех, кто рожден судить или творить.
Впрочем, наличие таланта не столь обязательно для читателей, к ним требования мягче:
Все ж большинство, коль правду говорить,
Способно трезво мыслить и судить
Итак, поэтика классицизма. Поуп предлагает вдохновляться Природой - не в смысле пейзажа, а в смысле объективной реальности.
Природе следуй; так сужденье строй,
Как требует ее извечный строй.
Она непогрешима и ясна,
Жизнь, мощь, красу придать всему должна,
Наш свет, предмет всех помыслов и чувств,
Исток, мерило и предел искусств.
Искусство обретает всякий раз
В Природе матерьял свой без прикрас.
Природа как свобода: тот закон
Ее стеснил, что ею же рожден.
(вот, кстати, образец афористической речи - я понимаю англичан, которые расхватали его на цитаты)
Но классицизм не мыслим без спора о Древних и Новых - насколько поэт и художник могут привносить новое в свои творения или же они должны строго следовать классическим (античным?) образцам. Поуп тут скорее на стороне Новых, при должном уважении к Древним, разумеется:
Каноны древних принимай в расчет,
Кто верен им - Природе верен тот.
Но даже точных предписаний свод
Предусмотреть не может всех красот
Где в правилах означился пробел
(Все правила имеют свой предел),
Там допустимо вольностью блистать,
И вольность может предписаньем стать.
Но в чем же суть поэзии? В языке? (точка зрения скорее XX века, чем XVIII) - нет, ни в коем случае! Красоты слога ради красот Поупом отвергаются; поэзия нужна ради мысли (в следующем "Опыте..." мы увидим этого прямое воплощение), только мысль важна, поэтический язык по отношению к ней служебен:
Иному дела нет до смысла книг,
Такого восхищает лишь язык;
Расхваливает книжки этот фат,
Как дамы кавалеров, - за наряд
Все в равной мере ярко, все горит,
А лик Природы совершенно скрыт.
Но верный слог, как солнца ясный свет,
Сумеет просветлить любой предмет,
Отделать и позолотить его,
Не исказив при этом ничего.
Слова - лишь платье мысли; право, ей
Тем более подходят, чем скромней.
Но чаще песни хвалят иль хулят
За строй созвучий, музыкальный лад;
Дарует Муза тысячу красот,
А слышат только, как она поет;
И как иные, приходя в собор,
Не Слову внемлют, слушают лишь хор,
Так дурачки стремятся на Парнас,
Чтоб там ласкал их слух прекрасный глас.
Изящный слог и меткие слова
Не плод удачи - дело мастерства
Но важен для стиха не только слог,
Звук должен быть созвучен смыслу строк
"Слова - лишь платье мысли" - замечательная декларация поэтики классицизма и философии Просвещения. Если выше высказана связь поэтики с познанием мира, то поэтика связана также и с этикой:
И с грустью вижу я, глядя вокруг:
Плохой поэт всегда неважный друг.
Весьма неожиданно в устах поэта звучат слова о принципиальной недолговечности поэзии:
Стихи живут недолго в наши дни,
Пусть будут своевременны они.
Тем лучшим временам пришел конец,
Когда века переживал мудрец;
Посмертной славы нет, увы, давно,
Лет шестьдесят - вот все, что нам дано;
Язык отцов для нас уж устарел,
И Драйдена ждет Чосера удел.
Вот интересно, насколько он оказался прав? Насколько его язык устарел? Читают ли его современные англичане? Потому что если посмотреть на русскую поэзию, то Пушкина читают уже двести лет и читают не любители прошлого - язык его поэзии вполне современен его читателям (это не значит, что язык его поэзии современен нынешним сочинителям, они пользуются другим поэтическим языком (языками)).
Но на этом оставим "Опыт о критике"; у меня были идеи сравнить декларируемую в нем поэтику со стихотворной поэтикой XIX века - к примеру, с "Творчеством" Верлена, но потом я решил, что лучше сравнивать поэтики в одном языке, т.е. отложил эту идею до прочтения Буало.
Вторая поэма, Opus magnum Поупа, - "Опыт о человеке". Это философская поэма в духе Просвещения. По прочтении (вернее, в процессе) я снял с полки философский энциклопедический словарь посмотреть, что там о Поупе пишут. Ничего не пишут, философом его, похоже, не считают. Вполне возможно - не знаю, насколько оригинальны его мысли; изложено, однако, складно. Эта поэма частично была переведена на русский в XIX веке и была весма известна - я недавно встречал в чьих-то биографиях или воспоминаниях упоминания о ней.
Антропология, изложенная в "Опыте о человеке", весьма любопытна. Эта поэма состоит из четырех частей - "эпистол". Прежде, чем переходить к их содержанию, рассмтрим вопрос о форме - вот что пишет Поуп об этом:
Я мог бы сделать это в прозе, но предпочел стих и даже рифму по двум причинам. Первая из них очевидна: принципы, максимы или заповеди в стихах и более поражают читателя сначала, и легче запоминаются потом; другая причина покажется странной, но она тоже истинная; я убедился, что, выражаясь таким образом, достигаю большей краткости, чем в прозе, а нет никакого сомнения: сила, как и изящество доводов и предписаний, во многом зависит от их сжатости.
По сути, прием поэтической сжатости, здесь использованный, можно, по аналогии с названием известной статьи Аверинцева, назвать "ритм как логика". Сжатость изложения во многом достигается за счет того, что автор не убеждает нас в каждом своем положении; поэтический ритм ведет нас вперед и мы рассматриваем не каждое отдельное утверждение, с которым мы могли бы поспорить или потребовать доказательств, но всю их совокупность, т.е. оцениваем всю картину мира автора по рассматриваемой теме. Стихотворная форма помогает нам воспринять это в целом.
Если вы полагаете, что такая форма не подходит для философских сочинений, то я вынужден вам напомнить, что одно из самых что ни есть философских сочинений - "Логико-философский трактат" Витгенштейна - использует тот же прием, только за счет не стихотворной, а афористической формы изложения.
Перейдем к содержанию "Опыта о человеке". Первая эпистола рассказывает "О природе и состоянии человека по отношению ко Вселенной". Наименее интересная часть поэмы, оканчивающаяся строкой "Поистине все хорошо, что есть". Место человека во Вселенной с точки зрения философии просвещения - не самое актуальное для современного человека; остальные эпистолы толкуют о внутреннем мире человека и психологии и потому более интересны.
Эпистола вторая - "О природе и состоянии человека по отношению к собственной индивидуальности". Вот тут очень интересно:
Ты посредине, такова судьба;
Твой разум темен, мощь твоя груба.
Для скептицизма слишком умудрен,
Для стоицизма ты не одарен;
Ты между крайностей, вот в чем подвох;
И ты, быть может, зверь, быть может, Бог
Вы думаете, тут противопоставляются тело и разум? Отнюдь нет, противопоставляются разум и страсти, явления одной природы:
Взыскует себялюбье близких благ,
А разум вдаль влечет за шагом шаг.
Для себялюбья данный миг верней,
Для разума грядущее ценней;
Соблазнами ты часто с толку сбит,
Прельщает себялюбье, разум бдит.
Надежный разум непоколебим,
Хоть себялюбье верх берет над ним;
Оно сильней, тем паче разум строг,
Чтобы его обуздывать он мог.
Ничего не напоминает? Мне - концепцию "быстрого и медленного мышления" Канемана или весьма наглядную концепцию Тима Урбана про "рационального человечка и обезьянку сиюминутного удовольствия" (посмотреть десятиминутное выступление Урбана на TEDе займет меньше времени, чем прочесть книгу Канемана).
Впрочем, параллель не совсем верная - у Поупа страсть скорее служит источником энергии:
Все страсти себялюбьем рождены
Пускай не бескорыстна, но чиста
Страсть, если в ней заметна правота,
Таким страстям не грех торжествовать,
Их можно добродетелями звать.
Наш кормчий - разум, чья бесспорна власть;
Для парусов, однако, ветер - страсть.
И Бога, и Природу почитай
И со страстями разум сочетай;
Любовь со счастьем связана в сердцах,
Сопутствует страданью скорбь и страх;
Из них составив правильную смесь,
Искусно разум свой уравновесь.
Далее он разбирает природу страстей и выискивает для них полезное применение (или, скорее, чего полезного источником они являются):
Привит нам свыше добрый черенок,
Который в страсти злое превозмог;
Так добродетель требует корней,
Чья дикость утонченности сильней.
Брюзгливость, хоть она душе вредит,
Порою мысль счастливую родит;
Лень - мать философических систем,
Гнев мужество рождает вместе с тем;
А похоть в пылком чаянье утех,
Став нежностью, прельщает женщин всех;
Пусть зависть - западня для подлецов,
Соперничество - школа храбрецов;
Так добродетель всюду и всегда -
Дитя гордыни или же стыда.
На этом закончим с обзором внутреннней природы человека и перейдем к третьей эпистоле - "О природе и состоянии человека по отношению к обществу". Тут Поуп, как и все философы Просвещения, пытается отыскать место человеческого общества в Природе, начиная с отличия человека от животных:
Животным не дал знания Творец
О том, что приближается конец;
Нам это знанье страшное дано,
С надеждой сочетается оно;
Как смерть нам, беззащитным, ни грози,
Она близка, но не видна вблизи;
Сей странный страх по воле Божества
Лишь, мыслящие знают существа.
Инстинкт и разум как бы заодно,
Когда достичь блаженства суждено;
...........
Пусть этот выше, тот не так уж плох;
Ум служит нам, инстинктом правит Бог.
Общество создано разумным человеком, в его основе разум, не инстинкт. Впрочем, человеком правит не только разум, но и страсть (см. вторую эпистолу), что отразилось на устройстве общества:
Кто возомнил, не чувствуя вины,
Что все для одного сотворены?
Кто подданных своих поработил
И мировой порядок извратил?
Так себялюбье правоте назло
К единоличной власти привело,
Чтобы потом во избежанье зол
Законом ограничить произвол;
Так, благосостояньем дорожа,
Все вместе избегали мятежа,
Самозащиту буйству предпочли,
И справедливей стали короли,
И Себялюбье свой смирило нрав,
Общественное с личным сочетав.
Последняя, четвертая эпистола, рассказывает "О природе и состоянии человека по отношению к счастью". Если сопоставлять с более поздними течениями философии, то это будет экзистенциализм, его вопросы об уделе человеческом и о смысле его бытия.
С тех пор как вездесущий строй возник,
Один бывает мал, другой велик;
Мудрее этот, и богаче тот,
На что напрасно ропщет сумасброд;
Бог справедлив, и мы признать должны,
Что в счастии счастливые равны.
Наверное, Поуп читал Декарта - это его в счастии счастливые равны очень напоминает начало декартова "Рассуждения о методе": Здравомыслие есть вещь, распределенная справедливее всего; каждый считает себя настолько им наделенным, что даже те, кого всего труднее удовлетворить в каком-либо другом отношении, обыкновенно не стремятся иметь здравого смысла больше, чем у них есть.
Однако, продолжим о счастье как цели человеческой жизни:
И если счастье людям суждено,
То не на внешнем зиждется оно.
Есть у Фортуны разные дары;
Кто счастлив, кто несчастлив до поры,
Но есть Надежда так же, как и страх;
Отсюда равновесие в мирах.
Гнушаемся мы нынешним всегда;
Все в будущем: и радость, и беда.
Для доброго Блаженство - лишь звено,
Где с горним дольнее сопряжено;
Поймет он, что душе в конце пути
Вселенную нельзя не обрести,
Так что возлюбит Бога только тот,
Кто человеческий возлюбит род.
Природою нам знанье внушено:
С Блаженством Добродетель заодно,
И лучший путь к Блаженству - это труд
На благо тех, что на земле живут.
Лишь в обществе Господень зрим завет:
Ты счастлив, если счастлив твой сосед.
И в конце четвертой эпистолы Поуп конспективно собирает мысли о природе человека воедино:
Разоблачил я выспреннюю лесть
И доказал: все хорошо, что есть;
Страсть с Разумом соединить не грех;
Себя мы любим, если любим всех;
Со счастьем добродетель заодно;
Познать нам лишь самих себя дано.
Такой вот Opus magnum Александра Поупа. По прочтении я, кажется, поверил, что это сочинение могло быть популярно в России в XIX веке - что-то до сих пор вполне современно. Извесно, что это сочинение было переведено не целиком, и потому можно подумать над вопросом, а что, какие части тогда перевели? Была ли это отдельно вторая эпистола, к примеру, или же были переведены отрывки из всех эпистол - так сказать, конспект? Тема для размышления интересная, тем более что узнать правильный ответ (что на самом деле тогда было переведено), скорее всего, не составит особого труда.