Социальный капитал и идеологические ориентации
В последнем номере Pro & Contra интересная статья Льва Гудкова. Очень рекомендую.
Социальный капитал и идеологические ориентации
http://www.carnegie.ru/proetcontra/?fa=49069
Лев Гудков Pro et Contra, том 16, №3, май-июнь 2012
Массовые демонстрации и акции протеста, начавшиеся в Москве в декабре 2011 года и продолжающиеся до сих пор, равно как и ответные, пропутинские митинги, сделали очевидной разнородность социального пространства России. Сегодня еще неясно, как будет развиваться протестное движение, сможет ли оно повлиять на структуру государственного управления. Трудно оценить как социально-политические ресурсы протестующих, так и силу сопротивления им со стороны власти и поддерживающих ее групп. Очевидно, однако, что интересы сторон принципиально различны, причины для массового недовольства не устранены (и неустранимы), готовность высшего руководства к диалогу отсутствует. Это означает, что ситуация будет неизбежно становиться все более конфликтной. Развертывание этой коллизии определит социально-политические сюжеты предстоящего десятилетия в России и - тем самым - коридор возможностей для продолжения курса на модернизацию страны.
Векторы эволюции основных сегментов российского общества существенно различны: одни из них движутся в направлении европеизации, другие стагнируют, третьи медленно, но необратимо деградируют.
Успешная эволюция системы предполагает, что идеи вестернизации и демократии (ценностные представления, задающие направление развития, тяга к изменениям) отвечают характеру групповых и институциональных интересов влиятельных кругов. Новые социальные формы - партии, движения, организации, инициирующие процессы институционализации изменений, - возникают именно благодаря подобному соединению идей и интересов. Однако такая институциональная «завязка» в истории авторитарных или посттоталитарных режимов случается редко и всегда в ситуации раскола интересов политической и поддерживающей ее интеллектуальной элиты, с одной стороны, и бюрократии (как было, например, во время горбачёвской перестройки) - с другой. Гораздо чаще группы интересов и «идеологи» (интеллектуалы и политики, предлагающие программы преобразований) индифферентны по отношению друг к другу. Материальные интересы тех, кто так или иначе зависит от власти (бизнес, особенно крупный; социальные группы, включенные в процессы интенсивной вертикальной мобильности; средний состав чиновничества, академическая и научная среда, деятели культуры и т. п.), тяготеют к сохранению статус-кво, принуждая других (индивидов, группы) адаптироваться к существующему социальному порядку. Обычно «идеологи» недоучитывают интересы тех, кто стоит за сохранение существующего положения вещей, и переоценивают потенциал изменений. Организационная слабость оппонентов господствующих групп вынуждает большинство населения сопротивляться переменам или принимать их пассивно, приспосабливаться к ним, не меняя своих основных представлений, моральных норм, образа жизни.
Идея перехода от авторитарного или тоталитарного режима к открытому обществу была идеальной «дорожной картой» представлений о будущем страны в 1990-е годы. Но в настоящее время подобная схема представляется неадекватной для понимания положения дел, сложившегося к концу 2000-х, и еще менее продуктивной в качестве метода сценарного прогнозирования развития страны на ближайшие 10-12 лет.
Это заключение может быть подкреплено следующими аргументами:
После того как завершилось формирование путинского режима, Центр не просто сменил символический вектор политики - произошла стерилизация потенциала модернизаторов, в массовом сознании была дискредитирована сама идея необходимости трансформации институциональной системы (а значит - вытеснены из него все мысли о будущем страны, направленности ее развития). Представления, присущие Периферии, были приняты Центром как системообразующие символические структуры; тем самым функциональные отношения Центр - Периферия оказались радикально перевернуты: провинциальные, вторичные по своей идеологии лидеры, институты и политические программы (исполнительная власть, полицейский контроль, распределение) оказались символами целого, определяющими характер, приоритеты и цели для всей общественной системы (возращение к прошлому, восстановление великой державы). При этом собственно функции Центра - артикуляция ценностей и целеполагание (а также их механизмы: открытые дискуссии, политические партии, парламент) - были подавлены и остались в рудиментарном, недоразвитом состоянии.
В каждой такой ситуации вынужденного социального перелома или разлома прежних структур происходит отбор худших по своим социальным (человеческим) качествам людей во власть; худших в том смысле, что их ресурсом является способность к нарушению прежних норм или свобода от моральных ограничений. В ситуации дезориентированности (в пространстве возможностей), без моральных авторитетов и направляющих, всегда идет выравнивание по худшему из вариантов.
Интересы путинского режима (самосохранение, с одной стороны, и присвоение государственных доходов - c другой) потребовали - в соответствии с массовыми ожиданиями - усиления прежних перераспределительных функций бюрократического государства. Легитимность господства в этой новой ситуации обязана уже не идеям изменения и интеграции с Западом, а «стабильности» и «социальному государству», дополненных великодержавным традиционализмом и «консервативной модернизацией» (а по существу - идеологией антиреформизма). Популистская демагогия путинского «социального государства» (национальные программы, систематическое повышение социальных выплат, помощь молодым и многодетным семьям и т. п.) стала важнейшим фактором, обеспечивающим доверие к власти среди больших групп населения, ее социальным капиталом. .
Социальный капитал и идеологические ориентации
http://www.carnegie.ru/proetcontra/?fa=49069
Лев Гудков Pro et Contra, том 16, №3, май-июнь 2012
Массовые демонстрации и акции протеста, начавшиеся в Москве в декабре 2011 года и продолжающиеся до сих пор, равно как и ответные, пропутинские митинги, сделали очевидной разнородность социального пространства России. Сегодня еще неясно, как будет развиваться протестное движение, сможет ли оно повлиять на структуру государственного управления. Трудно оценить как социально-политические ресурсы протестующих, так и силу сопротивления им со стороны власти и поддерживающих ее групп. Очевидно, однако, что интересы сторон принципиально различны, причины для массового недовольства не устранены (и неустранимы), готовность высшего руководства к диалогу отсутствует. Это означает, что ситуация будет неизбежно становиться все более конфликтной. Развертывание этой коллизии определит социально-политические сюжеты предстоящего десятилетия в России и - тем самым - коридор возможностей для продолжения курса на модернизацию страны.
Векторы эволюции основных сегментов российского общества существенно различны: одни из них движутся в направлении европеизации, другие стагнируют, третьи медленно, но необратимо деградируют.
Успешная эволюция системы предполагает, что идеи вестернизации и демократии (ценностные представления, задающие направление развития, тяга к изменениям) отвечают характеру групповых и институциональных интересов влиятельных кругов. Новые социальные формы - партии, движения, организации, инициирующие процессы институционализации изменений, - возникают именно благодаря подобному соединению идей и интересов. Однако такая институциональная «завязка» в истории авторитарных или посттоталитарных режимов случается редко и всегда в ситуации раскола интересов политической и поддерживающей ее интеллектуальной элиты, с одной стороны, и бюрократии (как было, например, во время горбачёвской перестройки) - с другой. Гораздо чаще группы интересов и «идеологи» (интеллектуалы и политики, предлагающие программы преобразований) индифферентны по отношению друг к другу. Материальные интересы тех, кто так или иначе зависит от власти (бизнес, особенно крупный; социальные группы, включенные в процессы интенсивной вертикальной мобильности; средний состав чиновничества, академическая и научная среда, деятели культуры и т. п.), тяготеют к сохранению статус-кво, принуждая других (индивидов, группы) адаптироваться к существующему социальному порядку. Обычно «идеологи» недоучитывают интересы тех, кто стоит за сохранение существующего положения вещей, и переоценивают потенциал изменений. Организационная слабость оппонентов господствующих групп вынуждает большинство населения сопротивляться переменам или принимать их пассивно, приспосабливаться к ним, не меняя своих основных представлений, моральных норм, образа жизни.
Идея перехода от авторитарного или тоталитарного режима к открытому обществу была идеальной «дорожной картой» представлений о будущем страны в 1990-е годы. Но в настоящее время подобная схема представляется неадекватной для понимания положения дел, сложившегося к концу 2000-х, и еще менее продуктивной в качестве метода сценарного прогнозирования развития страны на ближайшие 10-12 лет.
Это заключение может быть подкреплено следующими аргументами:
- реформаторы (или «модернизаторы», если обозначать их на языке поздних 2000-х) оказались оттеснены от инструментов власти, изолированы от СМИ и других каналов влияния на общество;
- они потеряли связь с материальными интересами больших масс населения (обеспечение существования, безопасности и рост потребления) или не сумели достойно их представлять в публичном поле;
- надежды (или иллюзии) большинства населения на улучшение жизни перехвачены властью.
После того как завершилось формирование путинского режима, Центр не просто сменил символический вектор политики - произошла стерилизация потенциала модернизаторов, в массовом сознании была дискредитирована сама идея необходимости трансформации институциональной системы (а значит - вытеснены из него все мысли о будущем страны, направленности ее развития). Представления, присущие Периферии, были приняты Центром как системообразующие символические структуры; тем самым функциональные отношения Центр - Периферия оказались радикально перевернуты: провинциальные, вторичные по своей идеологии лидеры, институты и политические программы (исполнительная власть, полицейский контроль, распределение) оказались символами целого, определяющими характер, приоритеты и цели для всей общественной системы (возращение к прошлому, восстановление великой державы). При этом собственно функции Центра - артикуляция ценностей и целеполагание (а также их механизмы: открытые дискуссии, политические партии, парламент) - были подавлены и остались в рудиментарном, недоразвитом состоянии.
В каждой такой ситуации вынужденного социального перелома или разлома прежних структур происходит отбор худших по своим социальным (человеческим) качествам людей во власть; худших в том смысле, что их ресурсом является способность к нарушению прежних норм или свобода от моральных ограничений. В ситуации дезориентированности (в пространстве возможностей), без моральных авторитетов и направляющих, всегда идет выравнивание по худшему из вариантов.
Интересы путинского режима (самосохранение, с одной стороны, и присвоение государственных доходов - c другой) потребовали - в соответствии с массовыми ожиданиями - усиления прежних перераспределительных функций бюрократического государства. Легитимность господства в этой новой ситуации обязана уже не идеям изменения и интеграции с Западом, а «стабильности» и «социальному государству», дополненных великодержавным традиционализмом и «консервативной модернизацией» (а по существу - идеологией антиреформизма). Популистская демагогия путинского «социального государства» (национальные программы, систематическое повышение социальных выплат, помощь молодым и многодетным семьям и т. п.) стала важнейшим фактором, обеспечивающим доверие к власти среди больших групп населения, ее социальным капиталом. .