L for Lucifer
Imagine Dragons - Gold
Его звали Ричард Виктор Лайон. Об этом знали все кругом, от посудомойки до Президента, и каждый, от посудомойки до Президента, был рад предложению посетить этот вечер или обслуживать его.
Мультимиллиардер, владелец многомиллионных корпораций, спонсор, меценат, ценитель принцесс и круассанов с шоколадом отмечал своё тридцатисемилетие с небывалым размахом. Сто четвёртый этаж Лайон Тауэр, включая неприличных размеров банкетный зал и приватные комнаты, распахнул свои двери для многочисленных гостей мистера Лайона, и вечерний Нью-Йорк играл огнями, жизнерадостно скалясь победителям.
Ричард снял с пальца перстень отца, украшенный изящной монограммой, спрятал его во внутренний карман пиджака и стер все границы между собой и сотней таких же мужчин, скрытых маскарадными масками. Ни имён, ни должностей, ни прошлого - только дорогие ткани, дорогие слова, дорогие вина и дешёвое послевкусие. Маскарад. Это была идея Джейсона, и с каждой секундой она нравилась Ричарду всё меньше и меньше. Пока его друг со сцены обещал угадавшему больше всех масок ужин с самим мистером Лайоном, Ричард пытался напиться в баре.
Это давно было бесполезным занятием. Алкоголь терял свой прекрасный пьянящий вкус, еда больше не казалась изысканной, женщины перестали быть красивыми, а музыка - обжигающей кровь. Жизнь отцветала, как старый пионовый куст, и Лайон не понимал, что ему с этим делать. Из бокала в нос пахнуло серой, и мужчина поморщился, бегло взглянув по сторонам. Судя по всему, этот запах больше никого не беспокоил.
Уж точно не этого блондина, рассказывающего ему, что он сделает с миллиардером, если получит его на ужин. И, конечно, не ту брюнетку, утверждавшую, что с этим парнем ни один здравомыслящий миллиардер за стол не сядет.
Пресно. Как же пресно жить.
Четыре недели назад Ричард пожертвовал несколько миллионов онкологическому центру. Три недели назад его «Lamb Industries» обошли по продажам отцовское наследие, «Lion Incorporated». Две недели назад он вложился в одну европейскую принцессу, а на прошлой неделе пробовал самый вкусный рисовый пудинг в мире. Ничто его не радовало. Его именем открывались любые двери, но всё, чего он касался, превращалось в золото - холодное и безвкусное. Окруженный картонными улыбками и фигурами с обложек журналов, испробовавший всё, что только доступно человеческому восприятию, слышавший со всех сторон хвалебные оды в свою честь, самый богатый человек мира, в котором правили только деньги, мечтал когда-нибудь остаться с пустыми счетами.
Но грёбанные деньги не заканчивались никогда. Что бы он ни делал, всё приносило ему прибыли, как бы ни тратился - всегда оставался в выигрыше.
Ричард подхватил бокал и направился к выходу из зала, лавируя между тесными смокингами и такими глубокими декольте, что цвет и форма спрятанных за ними сосков ни для кого не были загадкой. Все здесь хотели его денег, его внимания, его поваров. Как всегда. Как обычно. Интересно, меняется ли что-то хоть иногда?
Не отражаясь в запудренных зеркальных столиках, он исчез из виду, никем незамеченный - очередная маска, вовремя попавшаяся Ричарду Лайону на глаза, чтобы получить приглашение на его празднество. Прохладная пустота лестничного пролёта успокоила его, и Лайон поднялся на этаж выше, на смотровую площадку, и запер за собой дверь.
Жизнь теряла вкус в прямом смысле. Иногда ему казалось, что органы чувств отказывают ему. Размытые огни города внизу виделись ухмыляющейся гримасой, обжигающие холодом перила под ладонью казались мягкой подушкой, вместо запаха неба и солода в ноздри навязчиво лезла серная вонь. Ему давно стало сложно считать самому, и мелкие детали ускользали из внимания - может, у него повреждение мозга? Или просто усталость? Какая, к чёрту, разница. Так или иначе, это скоро закончится.
Но когда же это началось? Сидя на ледяных плитках пола и не видя ни единой звезды из-за яркого городского освещения, Ричард пытался вспомнить день, в который он был по-настоящему счастлив, по-настоящему чувствовал, по-настоящему дышал. И не мог.
Когда ему было семь, он подарил железную дорогу с тонкими хрупкими фургончиками и настоящим паровозом с крошечным паровым котлом сыну своей няни. Взамен на обещание показать, что у девочек под юбкой. В четырнадцать его учительница показала ему, что значит быть мужчиной, оставив себе на память часы, инкрустированные бриллиантами. В колледже ему всегда хватало дорогих ручек с золотыми перьями, чтобы выходить сухим из всех передряг. Так когда же его мир начал продаваться?
Ричард не мог сказать наверняка. Сколько он себя помнил, всё вокруг покупалось, продавалось, улыбалось картонными улыбками и прогибалось от одного его слова. И отец всегда говорил, что так и должно быть, что нет никого лучше Лайонов. Что они это заслужили. Чем? Случайной удачей? По большому счёту, Лайону-младшему было уже всё равно. Он вытащил из кармана перстень - любимейший отцовский артефакт - и бросил его за огораживающие край перила. А потом полез на них сам.
Сто пять этажей, триста пятьдесят метров. Он прыгал с такой высоты раньше, но обычно с парашютом, здоровой головой и без этого прилипчивого запаха серы, забивающегося под кожу. Несколько секунд свободного падения на то, чтобы вспомнить что-то прекрасное, захотеть жить заново и понять, что ничего уже не изменить.
Огни автомобилей службы спасения через эти несколько секунд светились ярче, чем погасшие над Нью-Йорком звезды.
А у запасного выхода из Лайон Тауэр нервно докуривал сигарету выставленный на улицу официант. Он опрокинул три подноса и перебил без счёта посуды, лишив себя, возможно, самого лучшего шанса в жизни.
Блеск под ногами привлёк его внимание, и он поднял с вылизанных тротуарных плиток тяжёлый перстень. Затравленно оглянувшись по сторонам, парень спрятал находку в карман, потушил сигарету и поторопился в метро. Кусочек золота жёг карман, и в неярком свете подземного перехода горе-официант всё-таки разглядел своё приобретение.
«Л» не обязательно значит «Лайон». Вот он, например, Лерман. Микки Лерман. И ему нужно чем-то платить за квартиру.
И Микки Лерман, пряча в кулаке перстень с тонкой монограммой, заспешил к метро, даже не замечая, как сильно вокруг пахнет серой.