Зошкин дом (часть 1)
Дом
Лежим мы, значит, с сестрой моей двоюродной, сводной, Зойкой в кровати. Лежим, смотрим в потолок. И тут она такая, как бы невзначай, заявляет, что дом, мол, который ей от бабки достался, проклят! Тихим таким голосом, спокойным, словно ей только что это в голову пришло. Ага, конечно.
А домик - сказка. Стены неровные, покосившиеся, толстые, но рассыпаются. Иконки разные, висят какие-то обереги, подковки, венички, портреты Пономаревой, Корвалана. Какие-то тетки певицы-ударницы, вырезанные из забытых газет. Вербочки сухие на кривых подоконниках. Стекла мутные, в штукатурке, свет как в калейдоскопе - глаза поломаешь, лучше даже не выглядывать. Полы скрипучие, громкие, куда не наступи, хотя и ковры везде постелены. Ковры почему-то липкие, к носкам прилипают. Шелуха в них, семки. Но я проверял, на носках, как ни странно, ничего не остается, все на коврах, все крепко втоптано. Макулатура. На полках книги задрипанные. В основном собрания сочинений Ленина - дядя у мамки моей украл, типа, все пятьдесят пять томов почитать взял. Ну понятно: сервант, сервиз, тумбочка, ваза. Так-то, всего одна комната и кухонька.
Кровлей бабка очень гордилась. Кровля металлическая, гулкая. В дождь словно под тазом прячешься. Но оно и успокаивает. Правда, громоотвода нет. Собственно, так бабка на тот свет и отправилась. Нашли ее обугленную перед телевизором. Канал полезла переключать, - ее и трахнуло. А телек старый - Электрон, до сих пор работает. Это, конечно, загадка. Мы еще, помню, ржали, что, мол, бабка себя в телек отправила.
Несмотря на всю эту хуйню, атмосфера в доме довольно расслабляющая. Дело в запахе. Пахнет весной и плесенью, хотя стены сухие. Зоиными духами пахнет, бабку тоже Зоя звали. Понятное дело, теперь и горелым воняет.
Вначале, как приходишь туда, так сразу глаза закрываются, спать хочется, ноги подкашивает, прям силы вытягивает. Приляжешь на кровать пружинную. Кровать мягкая-мягкая... и все. Все. Темнота. Провалился. Без снов. Просыпаешься через час и так словно десять часов проспал. Так что Зоя-малая зря нагнетает. Нормально там. Душевно. Я такие вещи сразу чувствую.
Ну да, там есть шорохи. Там постоянно что-то шуршит, скребется. То под полом, то в шкафу, то под кроватью, то над кроватью, то прямо в самой кровати. Но так это доски. Пружины скрипят, ржавчина. Я не знаю чему там еще шуршать. Старое все. Стены по швам трещат. Молодая Зоя, ну та же, сестра моя двоюродная, приводила Сашку-электрика громоотвод ставить, он в мышах разбирается. Он мышей по запаху чует. Мышей, крыс и прочих грызунов. Саша походил, пошмыгал носом и сказал - нет мышей. Нет, и все. Ну, а кто там еще может быть? Ежики?
Короче, я там спал пару раз, уже после того как бабку коротнуло. Так-то бабка меня и на порог не пускала. Всю семью мою ненавидела, карга старая. Так вот, я спал там, ее еще не закопали даже, и отлично высыпался. Лучше, чем в утробе матери. Словно родился заново. Не знаю, конечно, как оно там при бабке было. Тося, мамашка Зоина, она в дом даже зайти не могла, ей плохо становилось. Типа сознание теряет, тошнит. Я говорю, - так надо спать идти раз плохо. А он утверждает, что спать там не может. Спала там пару раз и мол домовой ей на грудь залазил. Она ему: - К добру или к худу? - а он такой ей в лицо дышит могилой и говорит: - К хууууууду, к хуууууудуууу. На следующую ночь опять, только уже иначе: проснулась от того, что чувствует - рука с кровати свисает, а кто-то за эту руку ее держит, и не просто держит, а под кровать, значит, тянет. Набрала воздуха, да как завизжит. Проснулись соседи. Проснулись, но не пошли никуда. Тупо сидели дома ждали чем закончится.
Район такой. Я вообще удивился, когда узнал, что там соседи есть. Район под снос последние пятьдесят лет. Ни одного фонаря. Ни разу свет ни в одном окне не видел. Чем эти соседи занимаются по вечерам? Между занавесками в окна смотрят? Авось погром опять или халява.
На похороны бабки вытянулись красавцы: женщины в халатах и тапках, что за водой в колонку, что в парашу, что под венец; мужчины в пиджаках и спортивных костюмах, всегда готовы бить олимпийские рекорды, бля. Но ночью сидели тише мышей, даже в милицию не позвонили. Хотя орала Тося как локомотив. А вот на бабкины похороны так повылазили, собрались под домом, любопытные, может чего достанется, «да, мы вот так и так, мы всю жизнь рядом прожили». Нахуй!!! Ничего им не досталось.
И так же в тот день, когда Зойкина мамка вопила, с утра, мрачные как зомби, обступили машину и спрашивают: - Чего, мол, кричали ночью, кто кричал? Может умер кто? Может есть работа для мародеров? Я им тогда так из окна машины и сказал, - Где вы, блядь, ночью все были, хули вы теперь смелые повылазили и рты пораскрывали? Идите, нахуй, домой! Они такие: - а Шо ты?.. А шо ты? Как ты со старшими разговариваешь? А как я, блядь, разговариваю? Как с ними вообще разговаривать?
Короче. С мамкой Зойкиной - Тосей, Антониной, то бишь, ничем не закончилось. Никого там не было. Хотя она клялась, что в этом месте, где ее домовой хватал или там еще какая сила нечистая, рука влажная была, красная, и пахла! Чем пахла? Да хер знает чем пахла. Это - синька! Они ж синячат на рынке каждый, блядь, божий, блядь, день. Все время бухие. Но, как бы там ни было, ей через пару недель барыги эту руку поломали, когда кольца за долги снять пытались. Кольца не отдала. Кольца Зойка сняла с нее, когда та под поезд попала, и опять же по синьке. Ну как? Совпадение? Колдовство? Ну, можно это колдовством называть... Конечно можно, я не спорю, можно винить в этом потусторонние силы, там, чертей, домовых. Но, если ты пьяный по путям телепаешь, то я даже не знаю, каким надо быть везучим волшебником, чтобы поезд тебя объехал.
А кольца Зойка так и носит. Зойка все на себя надевает. Кольца, сережки бабкины, все на себя надевает. Мол, чтобы ближе были, ведьмы эти. Я говорю: - Чего ж ты тогда вообще со мной таскаешься?. Ой ладно. Одним словом - претензий много. И у меня к ней, и у нее ко мне.
- Короче, - говорит мне, - дом проклят, людей в нем много умерло, горя много было. А тебе, - то бишь мне, - туда ни ногой ступать нельзя.
У меня аж мурашки по коже от ее голоса. Очень нежный голос. В каждом слове дыхание. Ласковая такая сучка, а ядовитая пиздец. Вдыхаю запах ее волос. Как будто ничего моложе и свежее не нюхал, хотя она голову два дня уже не мыла точно, у меня торчала. Ведьма.
Я говорю:
- Ты чо, малая, мне твой дом и не всрался. Ты уже как мамашка твоя, как ее мамашка. Запомни, татуху набей. Я там никоим боком не вписан. И, главное, нахуй он мне не нужен.
Тут я конечно, мальца припиздел. Не про «не нужен», ну правда нахуй не нужен. Но насчет не вписан. По бумагам - нет. Но дом-то мой дед строил. Наш дед строил. И там история совсем мутная, они его, как бы, у деда отжали, да и вообще с дедом стремно.
История такая: дед, мол, проигрался в карты, и проигрался как-то ну вообще, типа, пизда. И не мог домой вернуться к моей бабке, или боялся. Поэтому, он пошел к своей первой жене, к Зойке. К Зошкиной бабке. Которую, как я уже говорил, весной током уложило. Но та его, значит, на порог не пустила, и он в сарае лег спать. Лег бухой, в минус двадцать. Получил воспаление легких и приставился. Так мне Зошка говорила.
А батя мой утверждает, что до сарая это все правда, а дальше иначе было. Он только, дескать, в сарай зашел, поворачивается такой, а там Зойка - бабка, то есть тогда еще тетка, или девка, мне влом считать, сколько ей тогда лет было. Ну, в общем, зашел в этот сарай, поворачивается, а за ним в дверях Зойка - жена его бывшая стоит. Глаза белые, как у вурдалака, а в руках коса. И раз! Хуяк! Снесла ему косой башку. Башка покатилась. Такие вот дела - батяню моего если послушать. Кроме того он говорит, что дед к Зойке-бабке пошел только потому, что из-за нее ему в тот день не фартило. Но батя мой с головой давно не дружит, так что я Зошкину историю на веру принял. Во-первых, непонятно, откуда там коса? Что им там косить? Лопухи? Никогда не видел там косу. Во-вторых, зачем он пошел в сарай, если спать там не собирался? И последнее, откуда это батя знает? Его там не было, он это во сне видел много раз. Ага. Какого хуя вообще?! Мужик ушел к другой бабе, то есть к бабке моей ушел. Ну ушел и что? Ну и что за бред? Скорее бы уже его отравила из ревности, удавила бы ночью, но косой? Ее посадили бы...
Однако, с другой стороны, мудак не мудак, а в пользу батиной версии есть несколько очень косвенных свидетельств. Во-первых, кроме бати никто в моей семье на эту тему не говорит. Тупо молчат. Во-вторых, бабка у Зошки реально суровая была капец. В общем-то и все.
Я не лезу в это дерьмо! Мне своего хватает.
Короче, обратно возвращаюсь: лежим с Зойкой, и она такая, мол, - Нельзя тебе в дом. Я ей, - Отвали, подавись своим домом. А Зойка:
- Обожди, я не про то. Сон мне снился: включаю телевизор, а там лицо твое в телевизоре - бледное, мертвое, глаза гнилые, белые. И говоришь шепотом четыре раза: - Я в этот дом войду, четвертый раз последний. И плачешь кровью черной, и изо рта кровь черная и зубы черные.
И смотрит на меня, улыбается.
И вот, выходит так: первый раз я после бабкиной смерти заходил; второй раз, после Тосиных похорон; третий раз, когда электрика приводил, и потом завис у нее бухать аж на все выходные. Бля какие классные выходные были. И вот, стало быть, четвертый раз остался. И она, такая, улыбается, глаза закатывает, и слюну изо рта пускает, типа показывает, как кровь течет.
Что тут скажешь? Зошка гадкая с детства. Но мне в ней это и нравится, не боится вымазаться.
- Не приду, - говорю, - в твой дом, не ссы.
Хотя, опять же, дом нормальный.
Но она не слазит:
- Пока стоит дом, всем только хуже. Снесу его к ебеням, сожгу, ради тебя, цыпа. Чтоб ничего не случилось с тобой.
Я смеюсь. Говорю:
- Может телек просто выкинуть?
А она мне дальше, на полном серьёзе заливает. Залезла на меня и говорит: - Давай поженимся. Давай продадим все нахуй. Модуль на рынке, гаражи, хаты, огород. Нахуй все это! Поженимся и свалим из Вергунки.
-Шо, - говорю, - нашло на тебя вообще? Гаражи под шиномонтажку сдаются, копеечка капает нормально, и модуль тоже хорошо тебе дает, живешь в хуй не дуешь. Хаты? Ну а жить где? Дом - хуй с ним. Новый купим. А батю мне куда деть малахольного?
Она мне с таким раздражением, типа: - Батя твой заебал тебя давно, упадет в луганку - нихуя кроме тебя его никто не хватится, всем лучше будет, ему же в первую очередь.
- Не права ты, - говорю, - Зоя. Ему-то как раз лучше не будет, он-то как раз за жизнь свою дрожит более чем мы с тобой вместе взятые, только и делает что причащается, воду заряжает, всю квартиру обвесил иконами, не собирается никуда, прости господи. А я руки марать не буду, хотя денег на него уходит прилично. Мне вообще влом заниматься этими ебучими похоронами, так что, пусть оно тянется. Может, как-то само разрешится.
Она ухмыляется:
- Он тебя на бабки разводит, а у него их хватает, ты мне поверь, продаст он тебя - не моргнет глазом. Только мусора к нему придут, спросят, он их за руку возьмет, приведет, двери твои ключами откроет и пальцем на тебя покажет, перекрестится, а если про совесть вспомнит, то еще раз перекрестится, может на колени встанет, чтобы Иисусик сжалился. Только далеко Иисусик. Не про батю твоего Иисусик. Не к Иисиску твоему батику обращаться. Да ты и сам знаешь. Ты ж то в отличии от него не крещенный. - И смеется тут же. - Просто скажи мне, зая. Солнце мое, скажи мне и я все сама сделаю.
- Косой его ебнешь?
Смеется словно колокольчик звенит. Кулачок разгибает и кулон мне показывает мутный.
Тут мне конечно не по себе стало. Кулон этот янтарный я и раньше видел. И разного дерьма про него наслушался. Попытался из-под нее выползти, но она еще крепче прижалась.
- Тихо, - говорит, - не дергайся, я ничего с ним не сделаю. Но ты просто скажи, что любишь только меня, и все. - и к глазу кулон подносит. - Видишь? Не моргаю! - И я не моргаю. Но мне жутковато стало, а она смеется, сука, своим тоненьким голосочком.
- Знаешь, - говорю, - Зоя, я в эту хуйню не особо верю. Но кулон этот я последний раз на бабке твоей видел. Когда она в гробу лежала. И я помню, что гроб закрыли и закопали.
- Так она мне его сама принесла. Зая, я тебе клянусь. Она мне завещала его. Я тебе клянусь. Она пришла ночью и говорит «На тебе, внученька, носи на здоровье». - И смеется.
Я ее с себя на пол сбросил.
- Ты, значит, выкопала могилу бабкину и сняла с нее украшения? Гадкая ты, Зойка.
Она вдруг как взвизгнет:
- Гадкая? Гадкая блядь?! Да?! - Между ног рукой провела а потом мне в лицо руку сунула, прямо в щеку ткнула.
- На вот тебе, гадкая! Чем пахнет? Сестроеб? Нравится же?!
Одеваться начала. Мрачная. Колготки. Юбку. Ни слова не говорит. Тишина. Только муха жужжит в окно бьется.
Я говорю, - Охуенно мы, мол, поговорили, сестренка. Я хочу нормальных здоровых детей. Нормальную здоровую семью, и хочу, чтобы у тебя была нормальная здоровая семья и нормальные здоровые дети. А то как-то херово все это, неправильно получается. На месте топчемся с тобой. Нихуя не развиваемся. Дальше не двигаемся. Только грыземся, как и все эти придурки. Я ж тебя люблю и всегда любить буду. Шо ты ко мне доебалась? Иди к Роме, он в тебе души не чает, каждый день жопу целовать готов, только чтобы ты рядом была, не уходила. Мы с тобой никуда не денемся. Все время по жизни рядом идем.
- Да?! - смотрит на меня зло, - Шо ты говоришь?! Рядом? Знаешь, у меня был бурьян в огороде. Я его чем только не травила. И вырывала, и заливала хуйней всякой. И поджигала. А он все не дох и не дох. Он кривой, сухой становился. Толстел, гнил, вонял, но не дох. Из него какие-то жуки ползли, опарыши, что с ним не делала, все хуже и хуже выглядел, в уебище какое-то превратился, но не дох. Вот такая вот семейка твоя.
Достала кулон, повернулась к окну, посмотрела сквозь камушек на солнце, и снова спрятала.
Пошла молча в коридор, обулась и дверью хлопнула. А я мокрый забил и спать лег. Суббота ёптель.
Просыпаюсь, подхожу к окну, смотрю муха на дне стакана воды лежит, дохлая понятно. Ну хуй знает.
Папаня.
Ну и все. Все. Неделю тишина. Я уже привыкать начал. Марина заходила пару раз. И уже вроде как Зоя мне снова нормальная. Ну, думаю, сама объявится, не буду теребить. Тут батя звонит, ноет какие же все пидарасы кругом! Какое у него предчувствие нездоровое. Сны ему страшные снятся и денег надо. Про деньги еще ладно, но про сны реально достало. Мне тоже всякое говно снится, но я его забываю. И чтобы забыть быстрее, поменьше пизжу об этом. А если драпчиком хорошим напаснуться перед сном, так вообще ничо не снится. Но бате же так не скажешь, поэтому я говорю: «Ты бухай поменьше».
«Да, я вообще не бухаю, только вино домашнее! Наливку!» Тралала, знаем эти песни, наслушались. «Зоя покойная приходила. Не хороший это знак, сынок. Ты, мол, случайно внучку ее не видел?» Пробивает, аналитик хуев. Может следит под окнами. Уже заебал пиздец. Терпение лопнуло. Ну сколько можно ей богу? Ебитесь сами! Тут эта короста мозги лечит, с другой стороны папаня.
Я не выдержал, говорю, мол, - Папа, ты приданое Тосино куда дел? Не деньги дедовы, не облигации, не сберкнижку с двадцатью рублями, не гараж, а вот приданое, которое он дочке собирал. Куда ты его дел? Украшения, полотенца, постельное, скатерти... Я ебу, что там было вообще. Я ничего из этого не видел. Они тебе претензий не предъявляли никаких, только хлам этот забрать хотели. Так вот, где он?
- Ах, так ты общаешься с ними, с выродками этими?
Вот с кем с ними? С дядей Женей, парализованным? С бабой Шурой, троюродной сестрой Тоси, которая в Новосветловке живет или с мужем ее гэбэшником поехавшим, который к кровати привязанный лежит, потому что говно по стенам размазывает. Или, может, с детьми его, алкашами? От них уже давно никого кроме Зошки, ударенной на всю голову, не осталось. Как, впрочем, и от нас. С кем с ними?!
- Да ты знаешь, что это за люди?!!! - взревел там реально. - Да ты знаешь, что они сделали?!!! Я их поубиваю всех! Я пошлю людей! Их закопают живьем! Они бога предали! Ты понимаешь!? Эти мрази бога предали!!! Они же униаты!
Я трубку повесил. Кого он пошлет? Каких людей, меня что ли? Какого бога? Какие, нахуй, униаты! Да для меня вы все выкресты.
Чо с этим делать? Что за кино?
Рома с космодрома.
В два часа дня звонят в дверь. Звонят, стучат. Я уже накуренный, дупля не кидаю. Открываю двери - стоит красавец. С порога перегарищем мне в лицо. - Хыыы…
- Рома, ты шо? Ты нормально?
Он мне в лицо рычит. Хватает меня за одежду.
- Убью тебя, пидар!
Я говорю:
- Ты шо блядь, халдей, проотвечался! За базаром следи!
Заваливает туша. Ломится.
- Зоя мне все рассказала. Я все знаю. Ты - мразь, я тебя убью!
Прет на меня. Тут мне ясно все стало. Вот оно, почему так тихо было.
Я ему, спокойно так:
- Я не знаю, что там Зоя тебе рассказала, но ты вначале заходи, выспись, потому что пьяному тебе пизды давать смысла нет, ты все равно нихуя не вспомнишь.
И двери закрываю, чтобы никто не слышал. Хотя кто, думаю, услышит? Тетя Люда на даче. Четвертый этаж на работе. Тетя Соня, со второго, тоже на даче. Паша с дочками? Хуй знает где они, уже пару дней двери не хлопали.
Но Рома тоже чуть себя в руки взял, типа с мыслями собрался, смотрит на меня в упор и говорит:
- Смотри мне в глаза и скажи, что ты ее не ебал!
Вот оно. Я думал уже много раз, что будет такой разговор, хоть с кем-то, или, что слухи поползут. Даже придумывал какие-то оправдания. Но потом я уже забыл, что я сказать-то хотел в таком случае, потому что это давно все началось. Ну как давно. Да не давно. НЕ давно. Это всегда так было. Типа, мы не знали поначалу, что что-то плохое делали. Нет, ну конечно, мы знали. Уже тогда знали, что так нельзя. Нам было то лет по семь-восемь, когда мы друг с другом начали. Дача, курочки, кролики. Потом спали вместе в обнимку. И она классная, нежная, прямо светится на солнце. И еще непонятно, что вообще с ней делать, но что-то хочется. А она тоже не понимает, что она хочет от тебя, только знает, что что-то хочет. И вы оба вообще нихера не понимаете, просто хорошо рядом, и ясно, что надо быть ближе. Надо просто быть совсем близко. Прикоснуться всем телом, каждой клеткой, каждым миллиметром кожи, и смотреть друг другу в глаза, потому что оторвать взгляд невозможно. И тогда хорошо. Ну, то есть, мы трахаться-то по настоящему только лет в десять начали. До этого только терлись и трогали друг друга. Понятное дело, что мы знали - так нельзя. Но в том-то и прикол, что на самом деле можно. Если оба хотят и никто не знает, то можно. И мы счастливы были. Да мы как Ромео блядь и Джульетта. Я даже в школе читал и потом Зое пересказывал. Ну и кому мы хуево сделали? Кому? Только нам все вечно мешали. Вот этот, например, стоит тут теперь. Поборник морали.
Я, конечно, долбоебу этому нихуя объяснять не собираюсь. Вообще ни перед кем оправдываться не собираюсь. Говорю ему:
- Тут пасха скоро. Ты не ори. Я не знаю, что сеструха моя тебе наплела. Давай, пошли на балку выйдем, ты мне все расскажешь. Я тебе расскажу, а там если что и поговорим как пацаны.
Он, вроде как, проникся немного, но все равно видно - запал хороший.
- Ну пойдем, - говорит, - пизды тебе давать.
Я двери открыл. Мы выходим, и я такой думаю: «Пизды тебе давать?!», сука, вообще охуел. Чмо. «Пизды давать», вымыкнул меня вообще.
Сеня спит бухой. Паша с дочками точно не дома. С четвертого все на работе. Пятый, пожалуй, еще нихуя не слышит. А если и слышит, кто им блядь поверит. Там одни звери живут, и Александра Иванна - судья, но она тоже на даче. Да и вообще. Сеня? Сеня с мусорами говорить не станет. Да и он бухой все время. Лида с сыном? Да плевать на Лиду и дурачка ее.
Рома идет впереди меня по лестнице. Выключил сука.
И тут на меня прямо озарение снизошло. Вот этот самый момент. Ни секундой позже. Я говорю ему тихо, - «Слышь ты, лошара, чмо, слышь, это все правда. Ты чепушило. Я ебу ее уже лет двадцать, невесту твою.»
Он ко мне, охуевший, даже обернуться не успел. Я ему в спину ногой саданул. Он пьяный, в развороте даже зацепиться ни за что не смог, грохнулся с лестницы как мешок с дерьмом. Башкой на решетку оконную. Аккурат виском. Охуеть подфартило. Треск такой смачный. Кость? Шея? Стена? Я не знаю. Сука, окно! Окно треснуло, это ж никто уже новое не вставит. И башка его тупая тоже треснула. Штукатурка посыпалась. Готов.
Лежит хрипит по-тихоньку, терпила. Из башки кровяка вытекает.
Я такой, «Ебать, Ромыч, вставай, братан, пасха же завтра! Братишка! Не умирай!», на весь подъезд. Ясен пепел, никто не вышел никуда. Сеня бухает. Баба Соня на даче, баба Люда на даче, погода хорошая. Давай звонить в скорую - так и так, пацан наебнулся, приезжайте быстрее. Пацана как положить то? Искусственное дыхание? Чо делать? Массаж сердца? Я нихуя не умею. Спасите пацана. Вообще, конечно, ржака. Я не особо пиздеть умею. Тут Рома прав. В глаза мне сложно. Но если начал, то прямо вот поверить могу в то, что говорю.
Скорая сорок минут ехала. Может, чтобы перестраховаться. Я, конечно, постарался к их приезду. И туда и сюда, сбегал в соседний подъезд, там Леша - врач футбольный. Говорю - выручай, беда, шурин наебнулся. Перед тем как к Леше бежать, я Ромычу нос закрыл. Во рту у него и так кровяка была. Подождал минут пять. Подергал он левой ножкой и затих, откинулся. Не знаю вообще, в сознании он был или нет? Когда Леша пришел, Рома уже не хрипел.
Я такими вещами еще никогда не занимался. Ну, почти. Я, вот, рассказываю, словно каждый день такое. Но на самом деле, Рома мой первый и последний, ну, зарекаться не буду, но до Ромы я людей не мочил. Ну, то есть, вот так, как бы, непосредственно. А это, блядь, просто вдохновение было! Чувствую - вот оно. Надо сейчас делать и получится. Сделал и получилось. Все.
Куртку его говнарскую почистил. Скорая приехала, оформили Романа Батьковича. Участковый, опера, вся хуйня - несчастный случай, поскользнулся. Сука, трагедия. Упаковали Ромочку.
Тока бы этот петух не рассказал никому, прежде чем прийти. Но чувствую, что нет. Ну а кому расскажешь такое? Хех. Но все равно, страшно стало, даже с богом заговорил.
- Господи, - говорю, - хоть бы он не рассказал никому. Сойдет мне это с рук - ей богу пойду в церковь свечку поставлю за упокой дебилу этому.
