Про пионы.
"Бабочка-рыбочка, сядь, покури".
Это мне.
И бабочка-рыбочка это я.
А голос бабушкин.
Мне года четыре и я опять ускакала вперед по узкой тропинке в густом ромашково-васильковом поле. Если сеть на корточки, ромашки и васильки спрячут меня с головой. И бабушка, когда подойдет, будет говорить, что испугалась, потеряла меня. Я уже слишком большая, чтобы верить этому всерьез. И я уже слишком большая, чтобы не подыгрывать этой игре, которая не надоела нам за предыдущее лето. И не надоест. Сколько еще? Два года? Три? Больше.
И я сажусь на корточки. И заранее хитро улыбаюсь. Предвкушая, как подскочу на ноги вверх и напугаю бабушку.
Но сидеть долго никак нельзя. Впереди еще столько нужно разведать: вдруг, на рядах картофельных огородиков зацвела картошка? или вот, вдруг на том столбике сидит и удивленно смотрит на меня снегирь (да-да, летом! снегирь! я совершенно точно помню его упитанное красное брюшко и коготки на разметочном столбике картофельного участка). А еще лягушки. Редкий и тайный зверь лягушка. Но вдруг, вдруг повезет и выпрыгнет на тропинку именно в этот раз? А я тут сижу и теряю время.
С трудом дожидаюсь бабушку, выпрыгиваю из травы, "А вот и я!" и снова вперед по узкой ромашково-васильковой тропинке.
И снова: "Бабочка-рыбочка, сядь, покури". Мы идем на дачу.
На бабушкиной даче была огромная яблоня и качели ровно под ней, так что в августе, если сильно раскачаться и задевать ногами тяжелые от яблок ветки, эти самые яблоки сыпались градом вниз. А если никто не замечал, то мне за это даже не влетало. Но это август.
В июне же бабушкина дача - это пионы. Кусты пионов. Сначала бордовых. Потом их сменяли белые и розовые.
Белые были мне не интересны - слишком уж их любили муравьи, а такой конкуренции мне заранее выдерживать не хотелось.
Бордовые - слишком быстро отцветали, и я не успевала их полюбить.
А вот розовые...
Розовых было больше всего. И цвели они долго.
Мы срезали их охапками и уносили вечером домой.
Там пионы ставили в тяжеленные хрустальные вазы.
Стоять в вазах пионам не нравилось - уже спустя пару дней они начинали густым розовым дождем обсыпать лепестками все горизонтальные поверхности, до которых мог дотянуться ветер, пробравшийся с балкона.
С пионами можно было придумывать море всего.
Например, их длинные изогнутые лепестки напоминали женские ногти. Немного воды и мыла - и у меня уже чудо-маникюр. Правда, ненадолго.
А еще можно было представлять, что это все лепестки роз. Уж не знаю, чем так розы казались в детских глазах выше пионов, но представлять лепестки пионов розовыми было интереснее. И устраивать из них дождик. (А потом или быстро прятаться или добровольно собирать "лужи").
Еще из пионов можно было "варить еду". Для белого и бурого медведей, естественно. (вспомнила, что дома была фотография "полярника". Там меня поймали, когда мы с белым медведем "собрались" на северный полюс. Надо ее найти...)
Забавно, но сейчас фантазии "взрослого" уже не хватает, чтобы придумывать им новые применения. А вспомнить больше ничего не могу. Но ведь точно было, что. Ладно.
Мы с папой сидим на крыльце бабушкиной дачи. За папиной спиной дорожка, где слева качели, а справа высовывается веточка яблони. А за низким заборчиком спустя пару лет будут заросли крыжовника.
Как-то получилось что затем на долгие годы я потеряла к пионам всякий интерес.
Есть они и есть. Мама привозит их еще большими охапками с уже другой, большей, нашей дачи. А мне как-то все равно.
Внезапно же этот интерес вернулся два года назад. Сложно вспомнить, что его спровоцировало, но на эти цветы я посмотрела по-новому. Впервые я увидела в них именно цветы. Красивые, шикарные, какие-то очень романтично-настроенческие.
Тогда это новое восприятие вылилось в то, что пионами я оформила свадьбу младшего брата (вот тут http://thornni.livejournal.com/6818.html, но фотографии мне совсем оттуда сейчас не нравятся)
И по сей день я не могу проходить мимо кустов пионов равнодушно. Застреваю у них, как пчела. И смотрю.
При этом почему-то совершенно не понимаю, как пионы пахнут. И пахнут ли вообще.
Вот и сегодня утром по пути на работу пройти мимо не смогла. А пока фотографировала нахлынули эти воспоминания. И стали как клубочек разматываться-разматываться. И вдруг мне стало страшно опять их забыть.
Потому я пишу сейчас этот текст.
И уже все, дописала.
Это мне.
И бабочка-рыбочка это я.
А голос бабушкин.
Мне года четыре и я опять ускакала вперед по узкой тропинке в густом ромашково-васильковом поле. Если сеть на корточки, ромашки и васильки спрячут меня с головой. И бабушка, когда подойдет, будет говорить, что испугалась, потеряла меня. Я уже слишком большая, чтобы верить этому всерьез. И я уже слишком большая, чтобы не подыгрывать этой игре, которая не надоела нам за предыдущее лето. И не надоест. Сколько еще? Два года? Три? Больше.
И я сажусь на корточки. И заранее хитро улыбаюсь. Предвкушая, как подскочу на ноги вверх и напугаю бабушку.
Но сидеть долго никак нельзя. Впереди еще столько нужно разведать: вдруг, на рядах картофельных огородиков зацвела картошка? или вот, вдруг на том столбике сидит и удивленно смотрит на меня снегирь (да-да, летом! снегирь! я совершенно точно помню его упитанное красное брюшко и коготки на разметочном столбике картофельного участка). А еще лягушки. Редкий и тайный зверь лягушка. Но вдруг, вдруг повезет и выпрыгнет на тропинку именно в этот раз? А я тут сижу и теряю время.
С трудом дожидаюсь бабушку, выпрыгиваю из травы, "А вот и я!" и снова вперед по узкой ромашково-васильковой тропинке.
И снова: "Бабочка-рыбочка, сядь, покури". Мы идем на дачу.
На бабушкиной даче была огромная яблоня и качели ровно под ней, так что в августе, если сильно раскачаться и задевать ногами тяжелые от яблок ветки, эти самые яблоки сыпались градом вниз. А если никто не замечал, то мне за это даже не влетало. Но это август.
В июне же бабушкина дача - это пионы. Кусты пионов. Сначала бордовых. Потом их сменяли белые и розовые.
Белые были мне не интересны - слишком уж их любили муравьи, а такой конкуренции мне заранее выдерживать не хотелось.
Бордовые - слишком быстро отцветали, и я не успевала их полюбить.
А вот розовые...
Розовых было больше всего. И цвели они долго.
Мы срезали их охапками и уносили вечером домой.
Там пионы ставили в тяжеленные хрустальные вазы.
Стоять в вазах пионам не нравилось - уже спустя пару дней они начинали густым розовым дождем обсыпать лепестками все горизонтальные поверхности, до которых мог дотянуться ветер, пробравшийся с балкона.
С пионами можно было придумывать море всего.
Например, их длинные изогнутые лепестки напоминали женские ногти. Немного воды и мыла - и у меня уже чудо-маникюр. Правда, ненадолго.
А еще можно было представлять, что это все лепестки роз. Уж не знаю, чем так розы казались в детских глазах выше пионов, но представлять лепестки пионов розовыми было интереснее. И устраивать из них дождик. (А потом или быстро прятаться или добровольно собирать "лужи").
Еще из пионов можно было "варить еду". Для белого и бурого медведей, естественно. (вспомнила, что дома была фотография "полярника". Там меня поймали, когда мы с белым медведем "собрались" на северный полюс. Надо ее найти...)
Забавно, но сейчас фантазии "взрослого" уже не хватает, чтобы придумывать им новые применения. А вспомнить больше ничего не могу. Но ведь точно было, что. Ладно.
Мы с папой сидим на крыльце бабушкиной дачи. За папиной спиной дорожка, где слева качели, а справа высовывается веточка яблони. А за низким заборчиком спустя пару лет будут заросли крыжовника.
Как-то получилось что затем на долгие годы я потеряла к пионам всякий интерес.
Есть они и есть. Мама привозит их еще большими охапками с уже другой, большей, нашей дачи. А мне как-то все равно.
Внезапно же этот интерес вернулся два года назад. Сложно вспомнить, что его спровоцировало, но на эти цветы я посмотрела по-новому. Впервые я увидела в них именно цветы. Красивые, шикарные, какие-то очень романтично-настроенческие.
Тогда это новое восприятие вылилось в то, что пионами я оформила свадьбу младшего брата (вот тут http://thornni.livejournal.com/6818.html, но фотографии мне совсем оттуда сейчас не нравятся)
И по сей день я не могу проходить мимо кустов пионов равнодушно. Застреваю у них, как пчела. И смотрю.
При этом почему-то совершенно не понимаю, как пионы пахнут. И пахнут ли вообще.
Вот и сегодня утром по пути на работу пройти мимо не смогла. А пока фотографировала нахлынули эти воспоминания. И стали как клубочек разматываться-разматываться. И вдруг мне стало страшно опять их забыть.
Потому я пишу сейчас этот текст.
И уже все, дописала.