Возвращаясь к главной войне Ивана Васильевича...
Всписнулось тут под влиянием обсуждения поста о главной войне Ивана свет Васильича нашого Terriblе’я и написанием заявки на грант. Экспромт, так сказать, в продолжение…
Хельмут Мольтке-старший, прошу любить жаловать:
Размышляя над тем, какая же война для Ивана была главной, вспомнилась нечто от Хельмута нашего Мольтке, который старший. Сей муж, облеченный многими достоинствами, как изрек таковую мудрую мысль о том, что «если соображения, принятые за основание, оказываются неверными, то вся работа пропадает: даже одна ошибка, сделанная при первоначальном сосредоточении, едва ли может быть исправлена в течение всей кампании…».
Фюрстенбергова монетка, а на ней, надо полагать, он самый и есть:
И почему-то мыслится, что сия фраза очень даже приложима к той самой незнаменитой знаменитой Ливонской войне Ивана Грозного, о которой сломано столько копий. Почему? Я таки уверен в том, что для Ивана эта война была случайной и в его планы (во всяком случае, в том масштабе, который она приняла впоследствии) никак не входила. Что такое Ливония на фоне тех грандиозных планов, которые реализовывал или намеревался реализовать Иван? Да так, ничто и звать ее никак. Две проблемы, которые стояли перед молодым царем в середине 50-х гг. - крымский вопрос и литовский. Что до первого - об этом я уже неоднократно писал во всяких разных формах (и в книжке, и в разных обзорах и прочее), однако еще раз повторюсь. После того, как правительство «Избранной рады» (если таковое таки водилось, в чем я сильно сомневаюсь, ибо кто такие Сильвестр и Адашев по сравнению с боярами, заседавшими в Думе? Да никто, так, пыль земная, прах, людишки подлые, немногим лучше собак) взяло курс на завоевание, именно завоевание, а не посажение на казанском столе хана-марионетки и превращения Казани в покорного московской воли марионетки, противоречия между Москвой и Кыркором стремительно вышли на новый уровень враждебности и о мирном разрешении этого конфликта речи быть и не могло. Речь шла о животе, и тут Девлет-Гирей, даже если и очень хотел бы замириться с Иваном, не мог пойти против воли партии войны при своем дворе, если хотел сохранить и власть, и живот свой. Понимая это, Иван и его бояре пробуют самые разные методы, от кнута до пряника с тем, чтобы иметь свободные руки для окончательного разрешения литовского вопроса. И вот тут вопрос - а кто виноват в том, что крымский вопрос дошел до стадии не просто кипения, а взрыва? Во всяком случае, Иван точно в этом не виноват, ибо его власть в конце 40-х гг. была еще очень и очень сильно ограничена, и мне представляется, что он не так уж и был не прав, когда писал князиньке-бегунцу, «что же убо и ваша победа, яже Днепром и Доном? Колико убо злая истощания и пагуба християном содеяшеся, сопротивным же не малыя досады! Об Иване же Шереметеве что изглаголати? Еже по вашему злосоветию, а не по нашему хотению, случися такая пагуба православному християньству».Одним словом, выходит, что казанская победа оказалась в каком-то смысле пирровой, обозлив татар и обеспечив надолго недоверие и неприязнь со стороны крымцев, которые в действиях Москвы на южном направлении видели тайный подвох и подготовку завоевания Крыма.
Злой гений Ивана свет Васильича - Сигизмунд Август (специально подобрал самый отвратный его портрет):
И надо полагать, что на все это с большим удовлетворением взирали Сигизмунд II и паны-рада, коим проблемы Москвы в отношениях с татарскими юртами были маслом по сердцу - пока Москва была связан а войной с ними, можно было, не опасаясь резких телодвижений с ее стороны, обделывать свои делишки, в том числе и в отношении Ливонии. Подчеркну, что первыми к поглощению Ливонии приступили именно они, а Иван был вынужден подключиться к этому процессу, опасаясь, во-первых, упустить момент поживиться за счет больного человека Европы (и не надо морализаторства - ах, какой Иван нехороший, ах, он агрессор, кровожад и тиран - другие вели себя ничуть не лучше!), а во-вторых, зачем способствовать тому, что твой наследственный враг не только усилится сам, но и создаст тебе серьезные проблемы - все-таки, что ни говори, а Ливония выступала одним из важнейших посредников в торговле Московии с Западом, и перекрыть этот путь значило нанести России немалый ущерб.
Можно ли было рассчитывать на прочный мир с Литвой? Наверно, да, но на ее, Литвы, условиях. А эти условия были таковы, что на них Иван Грозный ни за что не пошел бы! Отдать панам Смоленск? А больше ничего не надо? А ведь требование возврата Смоленска было не единственным. А еще и проблема с признанием нового титула Ивана - Жигимонт категорически отказывался идти на такой шаг, и как быть тогда с порухой государевой чести (не последнее дело, кстати говоря, в то время)! Одним словом, Вильно оставался врагом Москвы, отнюдь не желавшим ей добра, и втягивание Москвы в полномасштабную войну с Кыркором было встречено в Ваильно проста таки в восторгом - жадный как скорпион Жигимонт даже решил не скупиться на богатые поминки бусурманину, чтобы тот воевал с «московским» подольше, а он, Жигимонт, пока проворачивал бы свои гешефты и имел бы немалый профит (опять вспомнил про Позвольский договор).
И он тоже был очень даже не прочь поживиться ливонинкой - Густав I Васа:
И что мы имеем в сухом осадке? Возвращаясь к словам Мольтке-старшего и к выделенному в них месту. Представим себе, что, как пишут некие истореГи (например, некий г-н Янов или А. Труайя) «оттуда», что де русское вторжение в Ливонию стало проявлением некоей присущей варварской Московии «латентной тенденции» «славянской гегемонии» и «секретной империалистической мечтой». И Хорошкевич туда же - вот мол, де, экспедиция Шигалея зимой 1558 г. была широко задуманным предприятием, но, выходит, что к счастью (для кого, правда, вопрос), она не задалась. И что же? Ну уж нет, извините-подвиньтесь, господа! Отправив в набег максимум 15 тыс., а на деле, скорее всего, и того меньше людей, без тяжелой артиллерии, с минимумом пехоты, Иван собирался завоевать Ливонию? «Не смешите мои тапочки!» (с). Мы было бы интересно посмотреть, что было бы с Ливонией, если бы в декабре 1557 г. Иван Грозный всерьез решил заняться ливонским вопросом (если бы для него эта война была бы главной) и завоевать Ливонию «от моря и до моря», а не разводить жадных и тупых ливонцев на бабки. Скажите, могла бы Ливонская конфедерация противопоставить что-либо равноценное 40-50-тыс. рати во главе с самим царем, обильно оснащенной тяжелой и легкой артиллерией, припасами, закаленной в боях и походах, ведомой опытными и знающими командирами (государев поход, как никак, положение обязывает, с меньшими силами государю в поход итить нельзя)? По-моему, ответ очевиден. В кампанию 1577 г., когда Россия была давно не на пике свое военной мощи, имея вполовину меньше людей, Иван Грозный без особого труда оккупировал большую часть Ливонии (фактически, только Рига и Та-а-ал-л-л-ли-и-ин-н-н остались не в его руках). А в 1558 г.? Ведь тогда даже те же Рига и Ревель были городами, обнесенными устаревшей фортификацией. И если бы Иван поставил бы перед собой такую цель, то все решилось бы в ходе одной кампании, и что Сигизмунд, что мужицкий король Густав который Ваза, что датский Кристиан могли бы хлопать себя ушами по щекам и щелкать зубами - Иван поставил бы их перед свершившимся фактом, и сделать ничего с ним они не могли.
Еще один претендент на ливонское наследство - датский король Кристиан III:
Но чтобы это случилось, нужно было бы решить два вопроса - крымский, который возник как следствие казанского, и, конечно же, литовский. Здесь, в этих двух проблемах, и коренится, по моему, корень всех зол и бед Ивана лично и всей России в общем.