С нагими мы впредь именами, или О святоотеческом православии
Бывает, что слово утрачивает смысл. Слово есть, оно употребляется, но всем понятно, что как бы понарошку. Например, "рыцарь". В наше время можно вполне официально стать рыцарем. Есть даже целое рыцарское государство с паспортами, марками, монетами и дипотношениями с Россией. Но все понимают, что эти рыцари не очень настоящие - ведь они не воюют, не состоят в феодальной иерархии, ну и вообще. А бывает наоборот. Понятие или явление остаётся неизменным, а слово-определение убегает куда-то на сторону. Один из примеров - "милиция". Милицией называли иррегулярные вооружённые формирования, ополченцев. В советские времена этим словом стали называть полицию, при том что понятие ополчения никуда не делось. Понятие осталось, а слово ушло.
Нечто подобное, как мне кажется, сейчас происходит с православием. Православие как таковое как было так и есть и никуда не денется до скончания века. А вот слово... Уже сейчас оно вызывает такие ассоциации, что без пояснений едва ли не противоречит само себе. Если на вопрос о моём уповании я отвечу, что я - православный, я буду почти уверен, что это вызовет у вопрошающих совсем не тот ассоциативный ряд, который мне хотелось бы спровоцировать. То же самое можно сказать и о близких по смыслу словах: церковь, святоотеческий, предание, традиционный.
Мы виноваты сами. Мы как-то привыкли к смыслу слов (вернее - осутствию смысла у слов), навязанному постмодернистской урлой. Они называли своё графоманство святоотеческим, свои реконструкторские игры - традицией, свои интеллектуальные перверсии - православием. Мы в ответ смотрели и улыбались, мы не верили, что эти фоменки и кашпировские могут восприниматься всерьез. Мы сперва повторяли украденные слова с иронией, потом привыкли сами, и как-то не заметили, что все вокруг тоже привыкли.
Но ведь если вспомнить, если вернуться к буквальному, точному пониманию слов, то традиционное, коренное, древнее православное христианство - это патриархи Павел и Афинагор, мать Мария и отец Сергий Желудков, владыки Антоний Блум и Михаил Мудьюгин, священники Александр Мень, Александр Шмеман, Павел Адельгейм, Михаил Шполянский, и множество им подобных. Они - подлинные столпы святоотеческой веры, которая "вселенную утверди". Их образ мысли и действия - это образ и мысли и действия святых отцов Церкви Христовой. Они разные между собой? Да. А что, святые отцы были одинаковые? Их слова чем-то отличаются от писаний отцов? Да. Но не больше, чем слова Иоанна Златоуста от слов Кирилла Александрийского, и уж точно не больше, чем дерево от семени - а именно таков было образ жизни Церкви, начертанный Христом. У них есть главное, что неразрывно связывает их с отцами Церкви - общность опыта святости и единство Духа Божия, что и делает их подлинными наследниками и продолжателями православного святоотеческого Предания. Постмодернисты же, которых мы по дурацкому смысловому смещению, по прилипшей иронии называем "православными" и "святоотечески-мыслящими" - это полюс, святым отцам в общем противоположный. Раздёргивание на бессмысленные цитаты, почитание мощей вместо духа, мифологизация и баснотворчество, - всё это на библейском языке называется "строить гробницы пророкам". Знаете, когда-то у язычников имелись священные блудницы. Это было дурно (наверно), но хотя бы искренне. Язычников сменили постмодернисты, и храмовая проституция сменилась храмовым труположеством. Так и живём.
(Первоначально запись была опубликована здесь).