Люди стояли и заворожено смотрели на огромный огненный гриб с балконов. Радостные нарядно одетые девочки и мальчики шагали под музыку на первомайском параде. В это время правительство в панике эвакуировало своих детей. Они посылали за спецработниками, учеными. Праздник. Они заставали кого на даче, кого в городе, в кругу семьи. Им увеличивали зарплаты в четыре, в пять раз. Выбора отказаться не было. Те покидали дом зная - им не долго осталось жить. Взорвалась атомная электростанция под маленьким городком Чернобыль. У нас теперь жил Димка, мой двоюродный брат, которого увезли "подальше от радиации." Он с упоением поджигал мусорки и практиковался в игре "ножички" на нововыкрашенном деревянном полу. Димкины проделки служили отличной ширмой для моего слизывания с занятий и репетиций. Мама часто повторяла что у нее едва хватает сил на работу, стряпню, уборку и нас. Иногда нас двоих, а иногда троих, включая папу. Однако, вопреки логике, вскоре она усадила меня, что обычно означало предстоит серьезный разговор. Пока я перебирала в голове все за что мне может влететь, мама сделала сосредоточенное лицо, и спросила:
- Танечка, а ты хотела бы маленького братика?
- Вы мне сначала тетрадки купите. - угрюмо ответила я.
Когда мама пересказывает эту историю, она обязательно добавляет что тетрадки мне были нужны для школы. Ничего подобного. В то время я писала очень нудный рассказ, нет сагу даже, на несколько тетрадей, о брате и сестре, которые выжили при нападении немцев на их село. Они долго, очень долго, с разными проишедствиями и препятствиями искали дорогу к партизанам. Сестру конечно же звали Татьяной, а вот брата…
Вскоре мать подурнела, потяжелела. Лицо у нее осунулось и и на нем появились желтые пятна. Ей уже было недосуг гоняться за мной с ремнем. Она рассталась с иллюзией сделать из меня второго Моцарта. Учителя к тому времени махнули на меня рукой, и не пытались привить любовь к классической музыке. Только тетя Зина заставляла краснеть иногда, подходя ко мне во время репетиций хора и выставляя на посмешище мой неопрятный вид. И по прежнему ныло где-то под ложечкой во время контрольных сольфеджио - вот где вышли на чистую воду мамины гены на все сто.
Мы стояли под окнами маленького ургенченского роддома. Сердце мое колотилось. Я попрыгивала. Наконец в окне показалась мама, слабо улыбаясь. На руках она держала довольно увесистого младенца. Позже, собравшись у нас на квартире, родители и их друзья отмечали счастливое событие. Мама пеленала брата, а он дергал розовыми ножками. Кто-то спросил:
- Как назовете парня?
- Олег, Олег! - закричала я.- Так звали брата в моем рассказе.
- Не еврейское имя. - качнула головой мама.
- От чего же не еврейское? - возразил один из гостей - ведь написано же: как ныне сбирается вещий Олег отмстить неразумным хазэйрам.
Шутка вызвала бурный хохот, причем одинаковый среди евреев и не евреев. Возможно не помешала и не первая откупоренная бутылка Столичной. Имя закрепилось.
Вставала я теперь рано. В пять я вывозила брата - подышать воздухом. Позже начинало палить летнее солнце. Потом я бежала с пустым бидоном чтобы наполнить его свежим молоком. Его привозили каждое утро туркменки из близлежащего кишлака. Все это я делала с большой радостью. Теперь я была повелителем колясочки. Временами я давала подругам повозить. Временами во мне просыпались гены излишне опекающей еврейской мамы. Тогда девчонки провожали нас с братом вожделенным взглядом. Ведь ни у кого из них не было такого розовощекого малыша, с такими пухленькими ножками, и такой гладкой головкой. Я пела ему. В начале ужасно. Брат плакал. Мама научила меня петь тихо и нежно. Примерно в это-же время в музыкалке появилась Светочка. Светлана Николаевна была четвертая и очень молодая, только что из училища, преподавательница фортепиано. Видимо в ее облике всевышний, сжалясь надо мной, послал ангела - хранителя. Было это существо, как и положено ангелам, светловолосое и лучезарное. Естественно другие преподаватели скинули на нее самых трудных и нелюбимых учеников. Светочка никогда не бранила меня. Она лишь кротко напоминала:
- Танюшь, ты подстриги ногтики. Вот увидишь тебе так будет легче играть.
И чудо свершилось, и на следующий день я явилась с аккуратно постриженными ногтями. Вообще мне нравилось доставлять приятное Светлане Николаевне. Я души не чаяла в своей новой учительнице. И даже когда поселок роился обсуждением помолвки Светланы Николаевны и Сашки, я не ощутила ни капли ревности. Напротив. Все мы девчонки нашего двора немного вздыхали о Сашке. Два года назад он ушел в армию сопляком. А вернулся... Молодой солдат в форме. Неотразимый естественно. Но мы все, как одна, были одинакового мнения - по справедливости он должен был достаться именно Светлане Николаевне. Взрослые явно чего-то не допонимали. Одни говорили: "такая милая девушка, а выбрала себе какого-то жида." Другие-же наоборот осуждали: мол, "шикса. увела хорошего еврейского парня." Поди их пойми. Для нас это были просто Саша и Света. Вскоре, на ее уроках я начала играть ровнее. Произведения в моем репертуаре усложнялись. Я старалась и готовилась. И неизвестно куда бы это зашло, если бы родители не решили уехать в Америку.