Мелодия Жизни, Рассказ - продолжение (9)
Учителя в музыкалке не были от меня без ума. В строгих коридорах этого храма искуству я не вписывалась в ряды старательных музыкальных девочек с белыми бантиками в косичках. Возможно они и отчислили бы меня, к моей неудержимой радости. Видимо энтузиазм мамы и папы был таков, что смутил учителей. Они не пожелали развеивать их грезы о моем талантливом будущем. И началось.
- Таня! Я уже в десятый раз тебя спрашиваю! В каком году родился Гайдн!
На одиннадцатый раз имя великого композитора начало асоциироваться у меня со словом "гад." Пугал Хачатурян с его невыносимыми шестнадцатыми. Бетховен уносил за собой. Учителя терпели меня. Я понимала их превосходство над собой и тоже терпела. Алина Аркадьевна была женщиной запоминающейся. На плечах у нее всегда шаль цыганского узора. Она сама похожа на цыганку, с ее иссиня черными длинными локонaми. Волосы она не собирает в пучок, а просто откидывает назад.
- Опять стучишь! Еще три дня назад я тебе сказала. Подстреги ногти!
У нее жилистые натруженные пальцы и кольцо с большим рубином. Ее рука взлетает легко и приземляется ударом об мою кисть.
- Ровно играй!
Она отодвигает меня. Душа ее разрывается над произведением, как стон, выражая неизбежность времяпровождения с нерадивой ученицей. Она как будто пытается вбить в мою непроходимо тупую башку: вот так звучит стокатто, вот так играют пианиссимо! У нас не было много учителей фортепиано в школе - всего три. Видимо Алина Аркадьевна была страстная женщина. Во время уроков со мной, она очень быстро заводилась. Так или иначе, за меня взялась Елена Петровна. Это была женщина не молодая, грузная, с витками варикозных вен на ногах. Она входила в комнату, всегда в старомодном цветастом платье и ярких бусах, и усаживалась поудобнее, не собираясь скоро вставать. Я нарушала ее планы. К тому-же я ерзала, поглядывала в окно, путала ноты. Она тяжело подымалась. Было непонятно злиться она из за того что я не дала ей отдохнуть, из за моей несносной игры, или из за еще чего.
- Как ты сидишь! У тебя будет горб. Это я тебе гарантирую.
Я, конечно, живо представляла себя с горбом. Мне становилось жутко. Я выпрямляла спину струной, но совершенно забывала про клавиши. Елену Петровну сменила Наталья Александровна. Она невзлюбила мои пальцы. Не ногти, которые продолжали раздражать всех, а именно пальцы. Они действительно были, хотя и тонкие, предназначенные именно для игры на фортепиано как многие пророчествовали маме, но какие то бестолковые. Первый почти всегда брал не ту ноту. Третий и четвертый путались и цеплялись как липкая вермишель. Пятый же вообще торчал к верху, мешая сложить кисть в злосчастную “коробочку”.
- Мячик, мячик представь! - кричала взвинченная Наталья Петровна. - Ты держишь мячик! Всеми пальцами! - Но мое обычно богатое воображение почему-то покидало меня в те минуты.Однажды я пришла домой и заревела. Наталья Александровна была неистова в тот день. Она все не унималась. Моя кисть не хотела складываться в положенную конфигурацию, хоть ты тресни. Ногти же я не стригла не из принципа. Просто когда я наконец-то кое-как расправлялась с музыкой, на седьмом небе от счастья я забывала обо всем. Окрыленная я неслась на улицу. Отхватить свой кусок солнца в затухающем дне. Вошел отец. Он был обеспокоен.
- Что случилось, котенок?
- Зачем мне все это? - взвыла я обреченно.
- Все это?
- Да, эта...эта гадкая музыка!
- Ааа. Это. Ничего. В жизни пригодится.
- Ага. А еще ты говорил мне что туркменский обязательно в жизни пригодится.
- И туркменский пригодится. - утешил меня отец.
- Ага, а еще... а еще...
- А еще они называли тебя земляным червяком - перебил он меня и засмеялся.