АКСИО-9. Об одном известном законопроекте. Развязка (2b)
Часть-1 Часть-2a Часть-2b
Зинаида Серебрякова. В детской. 1913
АКСИО-9. Об одном известном законопроекте. Развязка
ИА Красная Весна | Юлия Крижанская, ИА Красная Весна / 15 февраля 2020
Против чего боремся, девочки?
Теперь перейдем к одному из главных вопросов нашего исследования - о том, что граждане считают насилием, а что они насилием не считают.
Вопрос «что такое насилие?» вообще довольно сложен. Вменяемых определений насилия найти не удалось: есть очень много частных определений, из которых никакой каши не сваришь и никаких практических выводов не сделаешь. Выше уже упоминалось, что при «всем богатстве выбора» представлений о насилии, в уголовном праве под насилием понимается только физическое насилие (которое по тому же уголовному закону и преследуется), хотя в законах присутствуют слова и о других видах насилия. Однако в силу отсутствующих или невнятных определений этих других видов насилия уголовное право ими воспользоваться не может.
У нас нет ни времени, ни возможности, ни места проводить теоретические исследования на тему «что есть насилие» в этой работе. Но вызывает колоссальное изумление тот факт, что и авторы, и сторонники законопроекта, в названии которого есть слово «насилие», не дали себе труд по-настоящему исследовать вопрос о том, что это такое. Вместо этого авторы и лоббисты гордо декларируют, что они дали разным видам насилия «четкие и предельно ясные формулировки и дефиниции», после чего выкатывают нечто такое:
«Экономическое насилие - умышленное лишение человека жилья, пищи, одежды, лекарственных препаратов, медицинских изделий или иных предметов первой необходимости, имущества, денежных средств, на которые он имеет предусмотренное законом право, а также умышленное уничтожение или повреждение имущества, либо иное причинение имущественного вреда; отказ содержать нетрудоспособных лиц, находящихся на иждивении; принуждение к тяжелому и вредному для здоровья труду».
Или такое:
«Психологическое насилие - умышленное унижение чести и (или) достоинства путем оскорбления или клеветы, высказывания угроз совершения семейно-бытового насилия по отношению к пострадавшему или его близким лицам, знакомым, преследование, изъятие документов, удостоверяющих личность, принуждение посредством угроз либо шантажа к совершению преступлений и (или) правонарушений, аморальному поведению или действиям, представляющим опасность для жизни или здоровья пострадавшего, а также физического или психического развития».
Мне лично эти определения ни четкими, ни предельно ясными не кажутся. Я не понимаю, например, является ли для моего сына автомобиль «предметом первой необходимости», и имеет ли он на него «предусмотренное законом право». Я не понимаю, не будет ли разбивание об пол телефона моей внучки, в котором она непрерывно пребывает, не обращая внимания более ни на что, «умышленным уничтожением или повреждением имущества» и «причинением имущественного вреда». Так же точно я не понимаю, не будет ли просьба к сыну наколоть дров или покрасить забор «принуждением к тяжелому и вредному для здоровья труду». Еще более непонятно, будет ли считаться «психологическим насилием», которое надо «профилактировать», восклицания в адрес ребенка: «Ах ты бессовестный поросенок!» и «Ну я тебе задам!» - поскольку в первом из них есть очевидные признаки и оскорбления, и клеветы, а во втором есть явная «угроза совершения семейно-бытового насилия». Такими вопросами можно было бы исписать десяток страниц - становится предельно понятно, почему в уголовном праве такими определениями не пользуются: себе дороже. Но лоббисты-то законопроекта о профилактике семейно-бытового насилия хотят на основании вот этих «предельно четких и ясных» определений решать судьбы людей!
Есть и другая сторона этой же проблемы - представления людей о насилии, а также допустимом и недопустимом насилии могут значительно различаться, и они различаются! К насилию все относятся плохо, но каждый понимает его по-своему. Поэтому так легко нагнать на общество ужас по поводу повсеместного насилия и так трудно реально определиться, как с ним с ним бороться.
Представления людей о том, что такое насилие, зависят от множества разных факторов: от культуры, в которой человек вырос, и от культуры, в которой он живет ныне, от его образования, его политических взглядов и пр. Каким образом можно пытаться бороться с таким многоликим и неопределенным насилием - просто непонятно.
Выяснению вопроса о том, что есть насилие с точки зрения граждан, а что насилием не является, в АКСИО-9 был посвящен вопрос № 18:
«Концепция законопроекта «О профилактике семейно-бытового насилия» вводит некоторые новые представления о насилии - так как «обычное» насилие преследуется по Уголовному кодексу и для него не нужен специальный закон. Согласны ли Вы с тем, что нижеперечисленные виды поведения можно считать насилием и карать за него, то есть по жалобе одного из членов семьи или по доносу третьих лиц можно за такое поведение наказывать без суда и следствия:
• вторгаться в семью для выявления насилия;
• насильственно разделять членов семьи (включая отбирание детей и выписывание охранного ордера, который запрещает члену семьи проживание в собственном доме);
• запрещать членам семьи приближаться друг к другу;
• насильственно «оказывать психологическую помощь», заставлять участвовать в программах «по управлению гневом» и пр.?»
Ответы оказались такими (табл. 3-6).
Как легко убедиться, «в среднем по больнице» большинство граждан не считает насилием, требующим вмешательства со стороны общества, ни «экономическое», ни «психологическое», ни «воспитательное» насилие, и даже в вопросе о самом страшном «сексуальном» насилии (которым российское общество запугивают давно и постоянно) относительное большинство граждан (42%) не считает это насилием, заслуживающим вмешательства общества, и почти в два раза меньше (22%) тех, кто считает это не внутренним делом семьи, а преступлением общественно опасным.
Здесь хотелось бы сделать одну важную оговорку. При написании анкеты в вопросе о «сексуальном насилии» авторы имели в виду только отношения между супругами или партнерами, но в явном виде это в вопросе не прописано (что является ошибкой). Судя по результатам, большинство граждан поняли вопрос так же, как понимали и авторы анкеты, - что это вопрос об отношениях супругов или партнеров. Однако часть респондентов, хотя и меньшая, поняла этот вопрос иначе, более широко (и это мы знаем не теоретически, а по отчетам проводивших опрос интервьюеров) - в том смысле, что имеется в виду сексуальное насилие в отношении несовершеннолетних. Понятно, что к такому сексуальному насилию отношение у людей совершенно иное, нежели к «сексуальному насилию» в отношениях между супругами. В результате всего этого - и ошибки при формулировке вопроса, и разного вследствие этой ошибки понимания вопроса респондентами - мы получили в ответах «гремучую смесь»: какая-то часть этих ответов - про супругов и партнеров, какая-то - про несовершеннолетних. Соответственно, нужно помнить об этой смеси и понимать, что если бы все отвечали про супругов или партнеров, то результаты были бы гораздо больше сдвинуты в сторону «ненасилия», а если бы все отвечали про несовершеннолетних, то они были бы однозначно в пользу «насилия».
Анализ различий в представлениях о насилии в зависимости от возраста респондентов (рис. 25-28) заставляет глубоко задуматься. Из рисунков легко заметить, что молодое поколение в разы более, если так можно выразиться, «нарциссично», чем старшие поколения. Так, например, по вопросу о «психологическом» насилии самая младшая группа респондентов в 11 раз (!) чаще, чем самая старшая группа, склонна считать это насилие требующим вмешательства общества, по вопросу о «воспитательном» насилии - почти в 10 раз чаще, по «сексуальному насилию» - более чем в 3 раза чаще. Прямо поколение принцесс и принцев на горошине!
Если серьезно, то из полученных данных видно, что уважение и чуткость к себе растет в России вместе с уменьшением возраста людей. Чем моложе человек - тем более трепетно он относится к вопросам насилия, что означает, что тем более ценным и хрупким он себе представляется. Так что прогресс индивидуалистских представлений (в ущерб коллективистским) в России налицо.
От пола респондентов представления о насилии зависят не так значительно, как от возраста (рис. 29-32). Тем не менее легко видеть, что по всем видам «насилия» женщины проявляют большую чувствительность и большую склонность считать факты «насилия» внутрисемейным делом. Хотя всё равно в большинстве случаев большинство женщин все-таки считает вмешательство общества в семью с целью предотвращения исследуемых «видов насилия» неверным.
Вполне закономерным выглядит рост трепетности в отношении к исследуемым «видам насилия» вместе с высотой положения социального слоя, на который ориентируется респондент (рис. 33-36). «Понятно ведь», что чем выше положение человека в обществе, тем он «ценнее» во всех смыслах, поэтому то, что не считается насилием в отношении «низов», должно быть признано о-го-го каким насилием в отношении «верхов». Однако, хотя отличия между представлениями различных социальных слоев о насилии и заметны не вооруженным статистикой взглядом, и статистически значимы, картина общества в целом выглядит довольно однообразной и монолитной: большинство во всех социальных слоях предложенные для оценки «насилия» таковыми не считает. Вероятно, к огорчению лоббистов законопроекта.
Интересны результаты о различиях в восприятии разных «видов насилия» в зависимости от политической ориентации опрошенных (рис. 37-40).
Первое, что бросается в глаза, - это прямо-таки чужеродность и, можно сказать, враждебность группы респондентов «радикально-либеральной» политической ориентации всей остальной выборке и приверженцам всех остальных политических ориентаций. Из приведенных рисунков видно, что буквально по всем исследуемым «видам насилия» весь народ шагает не в ногу, и только либералы - в ногу: среди них в разы больше, чем среди поклонников других политических ориентаций, склонных считать что ни попало «насилием».
Второе, что вызывает интерес, - одинаковый порядок следования групп с разной политической ориентацией в рисунках. Этот порядок таков: наиболее чувствительны к «насилию» всегда «либералы», за ними - «социал-демократы», потом в порядке снижения чувствительности идут всегда «националисты», «консерваторы» и «коммунисты». Ясно, что такая стойкая последовательность не может быть случайной. Вероятно, различные политические платформы привлекают людей не только декларируемыми ценностями, но и неким социокультурным кодом, который относительно латентный. Конечно, сторонники либерализма и прочие антисоветчики легко сделают вывод о том, что в этой зависимости проявляется врожденная склонность коммунистов к тоталитаризму, к ГУЛАГу и миллиардам жертв политических репрессий. Но это будет поспешный и неверный вывод, потому что рядом с «коммунистами» и с близкими к ним значениями на всех рисунках можно видеть сторонников «консервативно-государственнической» политической ориентации, которые по степени либеральности недалеко ушли от «либералов» и, согласно нашему многолетнему опыту исследования этого вопроса, состоят на 95% из членов партии «Единая Россия», а на 5% - из ее же сторонников. А эти люди не склонны к тоталитаризму и ГУЛАГу, а наоборот, склонны (и на деле осуществляют движение) к рыночному капитализму, парламентской демократии и т. п. Почему же они оказались рядом с «коммунистами» в вопросах о «насилии»? Выскажем предположение, что тут дело в наличии государственнической позиции у сторонников обеих политических ориентаций. Государственническая позиция, хочешь не хочешь, несет в себе и представления о возможной защите государства от внешних и внутренних врагов (что без какого-то насилия малопредставимо), и представления о необходимости государством управлять. А любое управление, согласитесь, - это частично насилие, поскольку это умение сделать так, чтобы люди не шли, куда вздумается, и не делали, что придет в голову, а шли, куда нужно, и делали то, что нужно управляющему. В нашем случае - что нужно государству. Государства без управления не бывает (ну как минимум пока не бывало в истории), и если человек - сторонник государства, то, скорее всего, не должен болезненно реагировать на одно только звучание слова «насилие». В общем-то, именно это мы и можем наблюдать в результатах нашего исследования.
Характерно, что представления о насилии значительно отличаются у людей, которые живут с родителями или по разным причинам одни, без семьи, и гражданами, которые живут в полной семье - в браке (рис. 41-44).
Каждый может убедиться, что люди, живущие одни или с родителями, значительно чаще, чем граждане, живущие в полных семьях, склонны расценивать предложенные «виды насилия» как именно насилие, требующее вмешательства общества (хотя тех, кто говорит «это насилие», среди живущих в неполных семьях всё равно меньшинство).
По нашим данным видно, что каким-то образом жизнь в браке и полной семье способствует, так сказать, более взвешенному подходу к пониманию насилия. И в целом это, наверное, естественно: живущий одиноко человек волей-неволей сконцентрирован на себе любимом, потому что больше не на ком. И в связи с этим он, естественно, более внимателен и заботлив к себе, поэтому предложенные «насилия» чаще кажутся ему ужасными и нетерпимыми. Если же человек живет с родителями - ему еще сложнее отвлечься от себя, так как он обязательно является центром или одним из фокусов вселенной его родителей.
Та же самая зависимость наблюдается и между мнениями о насилии и числом детей в семье респондента (рис. 45-48). Чем больше детей у человека, тем реже он склонен всё что попало воспринимать как насилие. А чем меньше детей - тем чаще он готов согласиться считать насилием любые намеки на него. Вероятно, механизм тут примерно такой: больше детей - больше различного жизненного опыта, больше ответственности и меньше «легкости в мыслях необыкновенной», поэтому готовность назначить «насилием» любой чих резко сокращается.
Зависимость представлений человека о насилии от того, насколько часто человек сталкивается с семейно-бытовым насилием в своей семье или в своем окружении (по вопросу № 13), с одной стороны, тривиальна, а с другой - весьма поучительна и полезна для понимания сложности обсуждаемой нами проблемы (рис. 49-52).
Тривиально то, что чем чаще человек сталкивается с домашним насилием в своей жизни или вокруг себя, тем более он этим вопросом обеспокоен и тем чаще поэтому он склонен оценивать любое поведение как насилие.
Поучительно же то, что если человек склонен, как насилие больший спектр поведения, чем другие люди, то он и «сталкиваться с насилием» будет гораздо чаще, чем другие. То есть это в некотором смысле замкнутый круг: во всем склонен видеть насилие - поэтому буду находить его на каждом шагу - значит, всякое поведение - это насилие - оказываюсь буквально окружен насилием, оно повсюду. Что в этой последовательности восприятий и оценок - курица, а что - яйцо, и что чему предшествует, предлагаю решить читателям.
В нашем исследовании выявилась и зависимость мнений о насилии от отношения к НКО как потенциальному участнику его профилактики (рис. 53-56). Если человек за НКО - он чаще считает различное поведение насилием, если против НКО - реже. В данном случае тоже не вполне понятно, что причина, а что следствие, но связь между этими факторами, очевидно, имеет место.
Тот же замкнутый круг и та же мутная диалектика курицы с яйцом видна и в целом во всех вопросах, касающихся попытки измерить, что же люди понимают под насилием и каким образом это их понимание сказывается на восприятии ими конкретного поведения других людей в реальной жизни. И в целом понятно, что изменение или усиление любого звена цепи неминуемо раскручивает эту спираль «насилия» в описанном замкнутом круге. Причем не важно, в каком звене произошло изменение: может, насилия вокруг стало больше, а может, обсуждения насилия в СМИ стало больше, а может, кто-то проталкивает некий закон в пользу «социально-ориентированных» НКО, и поэтому из каждого утюга выглядывают клоуны и клоунессы с нарисованными фингалами под глазами и порезами на разных частях тела. Во всех этих случаях результат будет один и тот же: всё больше действий (или бездействия) общество станет именовать «насилием», чувствительность к «насилию» повысится, поэтому «насилия» станет больше, что повлечет за собой еще большее расширение понимания насилия, чувствительность к «насилию» еще возрастет… В общем, на колу мочало, начинай сначала.
Все эти рассуждения - не к тому, что надо замалчивать случаи насилия, или не надо обсуждать насилие в СМИ и т. д. Они просто для понимания, что в человеческом обществе ничто не бывает бесплатно. Например, благородно хочешь искоренить насилие, поэтому начинаешь его обсуждать на всех углах и даже платишь из собственного кармана за соответствующую информационно-пропагандистскую кампанию… А насилия становится только больше. Человеческое общество - слишком сложная система, чтобы пытаться решить его проблемы (даже из благородных побуждений!) с наскока - это всегда кончается печально.
Такой хоккей нам не нужен!
Перейдем к последнему вопросу - о том, нужен ли, с точки зрения граждан в России, закон, подобный активно продвигаемому законопроекту «о профилактике семейно-бытового насилия». Мы уже приводили основной результат по данному вопросу (табл. 7).
Как легко видеть, практически половина опрошенных (49,3%) считает, такой закон нам, России, не нужен. А что такой закон нужен, считает только четверть респондентов (25,4%), то есть почти в два раза меньше. И еще столько же граждан (25,3%) не имеют определенного мнения по этому вопросу.
Если бы мы жили в государстве по-настоящему демократическом, в котором народ решает, что ему надо, а что нет, а законодатели бы только оформляли и исполняли волю народа, то на этом обсуждение уже поднадоевшего нам законопроекта можно было бы и закончить. Но… мы живем в другом государстве. Поэтому обсудим, от чего зависит мнение граждан о том, нужен нам этот пресловутый закон или нет.
Главное, от чего зависит мнение людей о нужности и своевременности законопроекта, - это их, так сказать, чувствительность к насилию и представления о том, что есть насилие, а что таковым не является. На рис. 57 представлены средние значения обобщенного индекса по вопросу № 18. Индекс считался таким образом: по вопросам 18.1-18.4 для каждого человека считался суммарный показатель: если респондент признавал что-то насилием, требующим общественного внимания, то он получал +1, если не признавал насилием, получал -1, если сомневался или не отвечал, - 0. Затем все оценки по каждому человеку суммировались. Таким образом у каждого респондента получался обобщенный показатель по вопросу № 18, который, как понятно, теоретически мог оказаться в диапазоне от -4 до +4. А затем эти индексы усреднялись в разных группах респондентов.
Каждый может убедиться, глядя на рис. 57, что мнения о нужности в России закона о семейно-бытовом насилии находятся в строгой зависимости от того, как человек понимает насилие. Чем более он чувствителен к насилию (то есть склонен большее число видов поведения считать насилием), тем с большей вероятностью он будет считать, что закон нужен. Чем менее человек чувствителен к насилию (то есть не согласен назначать насилием всё подряд), тем с большей вероятностью он будет считать, что закон не нужен.
Поскольку большинство респондентов (а значит, и большинство граждан России) к тем «видам насилия», о которых пекутся его авторы и лоббисты, оказались не очень чувствительны (обращаем внимание на то, что во всех группах респондентов значение индекса - отрицательное), то и закон представляется гражданам России ненужным.
Вот, собственно, и всё, что следует знать об отношении граждан России к законопроекту «о профилактике семейно-бытового насилия». Как говорится, тут и сказочке конец, а кто слушал - молодец.
Источник: rossaprimavera.ru
Оксана Пушкина:
- Объясняю. Вот здесь столкнулось два поколения. Юля [Норкина] права в чем? Конечно, меняется все в нашем мире, в нашей стране. Кто ко мне сегодня примкнул? И кто ко мне приходит в Думу? И с кем я беседую в университетах, разъезжаю по стране и так далее. Это дети. Это 25 плюс. Это ребята. Это женщины и мужчины, которые не хотят жить так, как жили их родители. И есть опрос. И он не в нашу пользу, не в пользу наших с вами лет. И родительского опыта, так сказать. Дети не хотят жить в такой формации, где кто сильный, тот и смелый. Они хотят уважения.
Оксана Пушкина: закон о домашнем насилии поддержали МВД и Колокольцев, они подставили нам руку и плечо // Радио «Комсомольская Правда», 27.12.2019
См. также:
- 08.02.2020 АКСИО-9. Об одном известном законопроекте // tekstus
Осведомленными о законопроекте в разной степени считают себя только треть респондентов, остальные две трети в вопросе, как говорили в школьные годы, «плавают». Такая явно недостаточная осведомленность по очень острому вопросу - отличная почва для манипуляций общественным сознанием и мнением
Виктор Попков. Семья
- 29.11.2019 16:25 Беседы и запреты: как в России остановят домашнее насилие // tekstus
Каким будет федеральный закон о домашнем насилии в России
- 27.12.2019 Открытое письмо Оксане Пушкиной: чьи интересы Вы представляете в России? // ИА REGNUM
Уважаемая Оксана Викторовна! В ходе пресс-конференции по законопроекту о домашнем насилии, состоявшейся в пресс-центре МИЦ «Известия» 24 декабря [1], Вы отметили, что законодательство о профилактике домашнего насилия уже работает в 144 странах, а в России такого закона до сих пор нет. А так как все страны «договорились» принять особое законодательство «касаемо социального здоровья нации», такой закон необходимо разработать. При этом Вы посетовали, что, возможно, Вам придется оправдываться. <...>
- 06.01.2020 Как террариум единомышленников защищал «семейное насилие» - репортаж // tekstus
Перед Новым Годом неожиданно прошла пресс-конференция лоббистов закона «о семейном насилии». Неожиданность мероприятия объяснима. 19 декабря, во время большой пресс-конференции, президент призвал обсудить с общественностью, нужен ли закон о профилактике семейно-бытового насилия. То есть не продавливать закон, запугивая граждан ужасными цифрами несуществующего «кошмарного насилия» в российских семьях, а обсудить. Пришлось соавторам закона идти в люди, изображать обсуждение.
Зинаида Серебрякова. В детской. 1913
АКСИО-9. Об одном известном законопроекте. Развязка
ИА Красная Весна | Юлия Крижанская, ИА Красная Весна / 15 февраля 2020
Против чего боремся, девочки?
Теперь перейдем к одному из главных вопросов нашего исследования - о том, что граждане считают насилием, а что они насилием не считают.
Вопрос «что такое насилие?» вообще довольно сложен. Вменяемых определений насилия найти не удалось: есть очень много частных определений, из которых никакой каши не сваришь и никаких практических выводов не сделаешь. Выше уже упоминалось, что при «всем богатстве выбора» представлений о насилии, в уголовном праве под насилием понимается только физическое насилие (которое по тому же уголовному закону и преследуется), хотя в законах присутствуют слова и о других видах насилия. Однако в силу отсутствующих или невнятных определений этих других видов насилия уголовное право ими воспользоваться не может.
У нас нет ни времени, ни возможности, ни места проводить теоретические исследования на тему «что есть насилие» в этой работе. Но вызывает колоссальное изумление тот факт, что и авторы, и сторонники законопроекта, в названии которого есть слово «насилие», не дали себе труд по-настоящему исследовать вопрос о том, что это такое. Вместо этого авторы и лоббисты гордо декларируют, что они дали разным видам насилия «четкие и предельно ясные формулировки и дефиниции», после чего выкатывают нечто такое:
«Экономическое насилие - умышленное лишение человека жилья, пищи, одежды, лекарственных препаратов, медицинских изделий или иных предметов первой необходимости, имущества, денежных средств, на которые он имеет предусмотренное законом право, а также умышленное уничтожение или повреждение имущества, либо иное причинение имущественного вреда; отказ содержать нетрудоспособных лиц, находящихся на иждивении; принуждение к тяжелому и вредному для здоровья труду».
Или такое:
«Психологическое насилие - умышленное унижение чести и (или) достоинства путем оскорбления или клеветы, высказывания угроз совершения семейно-бытового насилия по отношению к пострадавшему или его близким лицам, знакомым, преследование, изъятие документов, удостоверяющих личность, принуждение посредством угроз либо шантажа к совершению преступлений и (или) правонарушений, аморальному поведению или действиям, представляющим опасность для жизни или здоровья пострадавшего, а также физического или психического развития».
Мне лично эти определения ни четкими, ни предельно ясными не кажутся. Я не понимаю, например, является ли для моего сына автомобиль «предметом первой необходимости», и имеет ли он на него «предусмотренное законом право». Я не понимаю, не будет ли разбивание об пол телефона моей внучки, в котором она непрерывно пребывает, не обращая внимания более ни на что, «умышленным уничтожением или повреждением имущества» и «причинением имущественного вреда». Так же точно я не понимаю, не будет ли просьба к сыну наколоть дров или покрасить забор «принуждением к тяжелому и вредному для здоровья труду». Еще более непонятно, будет ли считаться «психологическим насилием», которое надо «профилактировать», восклицания в адрес ребенка: «Ах ты бессовестный поросенок!» и «Ну я тебе задам!» - поскольку в первом из них есть очевидные признаки и оскорбления, и клеветы, а во втором есть явная «угроза совершения семейно-бытового насилия». Такими вопросами можно было бы исписать десяток страниц - становится предельно понятно, почему в уголовном праве такими определениями не пользуются: себе дороже. Но лоббисты-то законопроекта о профилактике семейно-бытового насилия хотят на основании вот этих «предельно четких и ясных» определений решать судьбы людей!
Есть и другая сторона этой же проблемы - представления людей о насилии, а также допустимом и недопустимом насилии могут значительно различаться, и они различаются! К насилию все относятся плохо, но каждый понимает его по-своему. Поэтому так легко нагнать на общество ужас по поводу повсеместного насилия и так трудно реально определиться, как с ним с ним бороться.
Представления людей о том, что такое насилие, зависят от множества разных факторов: от культуры, в которой человек вырос, и от культуры, в которой он живет ныне, от его образования, его политических взглядов и пр. Каким образом можно пытаться бороться с таким многоликим и неопределенным насилием - просто непонятно.
Выяснению вопроса о том, что есть насилие с точки зрения граждан, а что насилием не является, в АКСИО-9 был посвящен вопрос № 18:
«Концепция законопроекта «О профилактике семейно-бытового насилия» вводит некоторые новые представления о насилии - так как «обычное» насилие преследуется по Уголовному кодексу и для него не нужен специальный закон. Согласны ли Вы с тем, что нижеперечисленные виды поведения можно считать насилием и карать за него, то есть по жалобе одного из членов семьи или по доносу третьих лиц можно за такое поведение наказывать без суда и следствия:
• вторгаться в семью для выявления насилия;
• насильственно разделять членов семьи (включая отбирание детей и выписывание охранного ордера, который запрещает члену семьи проживание в собственном доме);
• запрещать членам семьи приближаться друг к другу;
• насильственно «оказывать психологическую помощь», заставлять участвовать в программах «по управлению гневом» и пр.?»
Ответы оказались такими (табл. 3-6).
Как легко убедиться, «в среднем по больнице» большинство граждан не считает насилием, требующим вмешательства со стороны общества, ни «экономическое», ни «психологическое», ни «воспитательное» насилие, и даже в вопросе о самом страшном «сексуальном» насилии (которым российское общество запугивают давно и постоянно) относительное большинство граждан (42%) не считает это насилием, заслуживающим вмешательства общества, и почти в два раза меньше (22%) тех, кто считает это не внутренним делом семьи, а преступлением общественно опасным.
Здесь хотелось бы сделать одну важную оговорку. При написании анкеты в вопросе о «сексуальном насилии» авторы имели в виду только отношения между супругами или партнерами, но в явном виде это в вопросе не прописано (что является ошибкой). Судя по результатам, большинство граждан поняли вопрос так же, как понимали и авторы анкеты, - что это вопрос об отношениях супругов или партнеров. Однако часть респондентов, хотя и меньшая, поняла этот вопрос иначе, более широко (и это мы знаем не теоретически, а по отчетам проводивших опрос интервьюеров) - в том смысле, что имеется в виду сексуальное насилие в отношении несовершеннолетних. Понятно, что к такому сексуальному насилию отношение у людей совершенно иное, нежели к «сексуальному насилию» в отношениях между супругами. В результате всего этого - и ошибки при формулировке вопроса, и разного вследствие этой ошибки понимания вопроса респондентами - мы получили в ответах «гремучую смесь»: какая-то часть этих ответов - про супругов и партнеров, какая-то - про несовершеннолетних. Соответственно, нужно помнить об этой смеси и понимать, что если бы все отвечали про супругов или партнеров, то результаты были бы гораздо больше сдвинуты в сторону «ненасилия», а если бы все отвечали про несовершеннолетних, то они были бы однозначно в пользу «насилия».
Анализ различий в представлениях о насилии в зависимости от возраста респондентов (рис. 25-28) заставляет глубоко задуматься. Из рисунков легко заметить, что молодое поколение в разы более, если так можно выразиться, «нарциссично», чем старшие поколения. Так, например, по вопросу о «психологическом» насилии самая младшая группа респондентов в 11 раз (!) чаще, чем самая старшая группа, склонна считать это насилие требующим вмешательства общества, по вопросу о «воспитательном» насилии - почти в 10 раз чаще, по «сексуальному насилию» - более чем в 3 раза чаще. Прямо поколение принцесс и принцев на горошине!
Если серьезно, то из полученных данных видно, что уважение и чуткость к себе растет в России вместе с уменьшением возраста людей. Чем моложе человек - тем более трепетно он относится к вопросам насилия, что означает, что тем более ценным и хрупким он себе представляется. Так что прогресс индивидуалистских представлений (в ущерб коллективистским) в России налицо.
От пола респондентов представления о насилии зависят не так значительно, как от возраста (рис. 29-32). Тем не менее легко видеть, что по всем видам «насилия» женщины проявляют большую чувствительность и большую склонность считать факты «насилия» внутрисемейным делом. Хотя всё равно в большинстве случаев большинство женщин все-таки считает вмешательство общества в семью с целью предотвращения исследуемых «видов насилия» неверным.
Вполне закономерным выглядит рост трепетности в отношении к исследуемым «видам насилия» вместе с высотой положения социального слоя, на который ориентируется респондент (рис. 33-36). «Понятно ведь», что чем выше положение человека в обществе, тем он «ценнее» во всех смыслах, поэтому то, что не считается насилием в отношении «низов», должно быть признано о-го-го каким насилием в отношении «верхов». Однако, хотя отличия между представлениями различных социальных слоев о насилии и заметны не вооруженным статистикой взглядом, и статистически значимы, картина общества в целом выглядит довольно однообразной и монолитной: большинство во всех социальных слоях предложенные для оценки «насилия» таковыми не считает. Вероятно, к огорчению лоббистов законопроекта.
Интересны результаты о различиях в восприятии разных «видов насилия» в зависимости от политической ориентации опрошенных (рис. 37-40).
Первое, что бросается в глаза, - это прямо-таки чужеродность и, можно сказать, враждебность группы респондентов «радикально-либеральной» политической ориентации всей остальной выборке и приверженцам всех остальных политических ориентаций. Из приведенных рисунков видно, что буквально по всем исследуемым «видам насилия» весь народ шагает не в ногу, и только либералы - в ногу: среди них в разы больше, чем среди поклонников других политических ориентаций, склонных считать что ни попало «насилием».
Второе, что вызывает интерес, - одинаковый порядок следования групп с разной политической ориентацией в рисунках. Этот порядок таков: наиболее чувствительны к «насилию» всегда «либералы», за ними - «социал-демократы», потом в порядке снижения чувствительности идут всегда «националисты», «консерваторы» и «коммунисты». Ясно, что такая стойкая последовательность не может быть случайной. Вероятно, различные политические платформы привлекают людей не только декларируемыми ценностями, но и неким социокультурным кодом, который относительно латентный. Конечно, сторонники либерализма и прочие антисоветчики легко сделают вывод о том, что в этой зависимости проявляется врожденная склонность коммунистов к тоталитаризму, к ГУЛАГу и миллиардам жертв политических репрессий. Но это будет поспешный и неверный вывод, потому что рядом с «коммунистами» и с близкими к ним значениями на всех рисунках можно видеть сторонников «консервативно-государственнической» политической ориентации, которые по степени либеральности недалеко ушли от «либералов» и, согласно нашему многолетнему опыту исследования этого вопроса, состоят на 95% из членов партии «Единая Россия», а на 5% - из ее же сторонников. А эти люди не склонны к тоталитаризму и ГУЛАГу, а наоборот, склонны (и на деле осуществляют движение) к рыночному капитализму, парламентской демократии и т. п. Почему же они оказались рядом с «коммунистами» в вопросах о «насилии»? Выскажем предположение, что тут дело в наличии государственнической позиции у сторонников обеих политических ориентаций. Государственническая позиция, хочешь не хочешь, несет в себе и представления о возможной защите государства от внешних и внутренних врагов (что без какого-то насилия малопредставимо), и представления о необходимости государством управлять. А любое управление, согласитесь, - это частично насилие, поскольку это умение сделать так, чтобы люди не шли, куда вздумается, и не делали, что придет в голову, а шли, куда нужно, и делали то, что нужно управляющему. В нашем случае - что нужно государству. Государства без управления не бывает (ну как минимум пока не бывало в истории), и если человек - сторонник государства, то, скорее всего, не должен болезненно реагировать на одно только звучание слова «насилие». В общем-то, именно это мы и можем наблюдать в результатах нашего исследования.
Характерно, что представления о насилии значительно отличаются у людей, которые живут с родителями или по разным причинам одни, без семьи, и гражданами, которые живут в полной семье - в браке (рис. 41-44).
Каждый может убедиться, что люди, живущие одни или с родителями, значительно чаще, чем граждане, живущие в полных семьях, склонны расценивать предложенные «виды насилия» как именно насилие, требующее вмешательства общества (хотя тех, кто говорит «это насилие», среди живущих в неполных семьях всё равно меньшинство).
По нашим данным видно, что каким-то образом жизнь в браке и полной семье способствует, так сказать, более взвешенному подходу к пониманию насилия. И в целом это, наверное, естественно: живущий одиноко человек волей-неволей сконцентрирован на себе любимом, потому что больше не на ком. И в связи с этим он, естественно, более внимателен и заботлив к себе, поэтому предложенные «насилия» чаще кажутся ему ужасными и нетерпимыми. Если же человек живет с родителями - ему еще сложнее отвлечься от себя, так как он обязательно является центром или одним из фокусов вселенной его родителей.
Та же самая зависимость наблюдается и между мнениями о насилии и числом детей в семье респондента (рис. 45-48). Чем больше детей у человека, тем реже он склонен всё что попало воспринимать как насилие. А чем меньше детей - тем чаще он готов согласиться считать насилием любые намеки на него. Вероятно, механизм тут примерно такой: больше детей - больше различного жизненного опыта, больше ответственности и меньше «легкости в мыслях необыкновенной», поэтому готовность назначить «насилием» любой чих резко сокращается.
Зависимость представлений человека о насилии от того, насколько часто человек сталкивается с семейно-бытовым насилием в своей семье или в своем окружении (по вопросу № 13), с одной стороны, тривиальна, а с другой - весьма поучительна и полезна для понимания сложности обсуждаемой нами проблемы (рис. 49-52).
Тривиально то, что чем чаще человек сталкивается с домашним насилием в своей жизни или вокруг себя, тем более он этим вопросом обеспокоен и тем чаще поэтому он склонен оценивать любое поведение как насилие.
Поучительно же то, что если человек склонен, как насилие больший спектр поведения, чем другие люди, то он и «сталкиваться с насилием» будет гораздо чаще, чем другие. То есть это в некотором смысле замкнутый круг: во всем склонен видеть насилие - поэтому буду находить его на каждом шагу - значит, всякое поведение - это насилие - оказываюсь буквально окружен насилием, оно повсюду. Что в этой последовательности восприятий и оценок - курица, а что - яйцо, и что чему предшествует, предлагаю решить читателям.
В нашем исследовании выявилась и зависимость мнений о насилии от отношения к НКО как потенциальному участнику его профилактики (рис. 53-56). Если человек за НКО - он чаще считает различное поведение насилием, если против НКО - реже. В данном случае тоже не вполне понятно, что причина, а что следствие, но связь между этими факторами, очевидно, имеет место.
Тот же замкнутый круг и та же мутная диалектика курицы с яйцом видна и в целом во всех вопросах, касающихся попытки измерить, что же люди понимают под насилием и каким образом это их понимание сказывается на восприятии ими конкретного поведения других людей в реальной жизни. И в целом понятно, что изменение или усиление любого звена цепи неминуемо раскручивает эту спираль «насилия» в описанном замкнутом круге. Причем не важно, в каком звене произошло изменение: может, насилия вокруг стало больше, а может, обсуждения насилия в СМИ стало больше, а может, кто-то проталкивает некий закон в пользу «социально-ориентированных» НКО, и поэтому из каждого утюга выглядывают клоуны и клоунессы с нарисованными фингалами под глазами и порезами на разных частях тела. Во всех этих случаях результат будет один и тот же: всё больше действий (или бездействия) общество станет именовать «насилием», чувствительность к «насилию» повысится, поэтому «насилия» станет больше, что повлечет за собой еще большее расширение понимания насилия, чувствительность к «насилию» еще возрастет… В общем, на колу мочало, начинай сначала.
Все эти рассуждения - не к тому, что надо замалчивать случаи насилия, или не надо обсуждать насилие в СМИ и т. д. Они просто для понимания, что в человеческом обществе ничто не бывает бесплатно. Например, благородно хочешь искоренить насилие, поэтому начинаешь его обсуждать на всех углах и даже платишь из собственного кармана за соответствующую информационно-пропагандистскую кампанию… А насилия становится только больше. Человеческое общество - слишком сложная система, чтобы пытаться решить его проблемы (даже из благородных побуждений!) с наскока - это всегда кончается печально.
Такой хоккей нам не нужен!
Перейдем к последнему вопросу - о том, нужен ли, с точки зрения граждан в России, закон, подобный активно продвигаемому законопроекту «о профилактике семейно-бытового насилия». Мы уже приводили основной результат по данному вопросу (табл. 7).
Как легко видеть, практически половина опрошенных (49,3%) считает, такой закон нам, России, не нужен. А что такой закон нужен, считает только четверть респондентов (25,4%), то есть почти в два раза меньше. И еще столько же граждан (25,3%) не имеют определенного мнения по этому вопросу.
Если бы мы жили в государстве по-настоящему демократическом, в котором народ решает, что ему надо, а что нет, а законодатели бы только оформляли и исполняли волю народа, то на этом обсуждение уже поднадоевшего нам законопроекта можно было бы и закончить. Но… мы живем в другом государстве. Поэтому обсудим, от чего зависит мнение граждан о том, нужен нам этот пресловутый закон или нет.
Главное, от чего зависит мнение людей о нужности и своевременности законопроекта, - это их, так сказать, чувствительность к насилию и представления о том, что есть насилие, а что таковым не является. На рис. 57 представлены средние значения обобщенного индекса по вопросу № 18. Индекс считался таким образом: по вопросам 18.1-18.4 для каждого человека считался суммарный показатель: если респондент признавал что-то насилием, требующим общественного внимания, то он получал +1, если не признавал насилием, получал -1, если сомневался или не отвечал, - 0. Затем все оценки по каждому человеку суммировались. Таким образом у каждого респондента получался обобщенный показатель по вопросу № 18, который, как понятно, теоретически мог оказаться в диапазоне от -4 до +4. А затем эти индексы усреднялись в разных группах респондентов.
Каждый может убедиться, глядя на рис. 57, что мнения о нужности в России закона о семейно-бытовом насилии находятся в строгой зависимости от того, как человек понимает насилие. Чем более он чувствителен к насилию (то есть склонен большее число видов поведения считать насилием), тем с большей вероятностью он будет считать, что закон нужен. Чем менее человек чувствителен к насилию (то есть не согласен назначать насилием всё подряд), тем с большей вероятностью он будет считать, что закон не нужен.
Поскольку большинство респондентов (а значит, и большинство граждан России) к тем «видам насилия», о которых пекутся его авторы и лоббисты, оказались не очень чувствительны (обращаем внимание на то, что во всех группах респондентов значение индекса - отрицательное), то и закон представляется гражданам России ненужным.
Вот, собственно, и всё, что следует знать об отношении граждан России к законопроекту «о профилактике семейно-бытового насилия». Как говорится, тут и сказочке конец, а кто слушал - молодец.
Источник: rossaprimavera.ru
Оксана Пушкина:
- Объясняю. Вот здесь столкнулось два поколения. Юля [Норкина] права в чем? Конечно, меняется все в нашем мире, в нашей стране. Кто ко мне сегодня примкнул? И кто ко мне приходит в Думу? И с кем я беседую в университетах, разъезжаю по стране и так далее. Это дети. Это 25 плюс. Это ребята. Это женщины и мужчины, которые не хотят жить так, как жили их родители. И есть опрос. И он не в нашу пользу, не в пользу наших с вами лет. И родительского опыта, так сказать. Дети не хотят жить в такой формации, где кто сильный, тот и смелый. Они хотят уважения.
Оксана Пушкина: закон о домашнем насилии поддержали МВД и Колокольцев, они подставили нам руку и плечо // Радио «Комсомольская Правда», 27.12.2019
См. также:
- 08.02.2020 АКСИО-9. Об одном известном законопроекте // tekstus
Осведомленными о законопроекте в разной степени считают себя только треть респондентов, остальные две трети в вопросе, как говорили в школьные годы, «плавают». Такая явно недостаточная осведомленность по очень острому вопросу - отличная почва для манипуляций общественным сознанием и мнением
Виктор Попков. Семья
- 29.11.2019 16:25 Беседы и запреты: как в России остановят домашнее насилие // tekstus
Каким будет федеральный закон о домашнем насилии в России
- 27.12.2019 Открытое письмо Оксане Пушкиной: чьи интересы Вы представляете в России? // ИА REGNUM
Уважаемая Оксана Викторовна! В ходе пресс-конференции по законопроекту о домашнем насилии, состоявшейся в пресс-центре МИЦ «Известия» 24 декабря [1], Вы отметили, что законодательство о профилактике домашнего насилия уже работает в 144 странах, а в России такого закона до сих пор нет. А так как все страны «договорились» принять особое законодательство «касаемо социального здоровья нации», такой закон необходимо разработать. При этом Вы посетовали, что, возможно, Вам придется оправдываться. <...>
- 06.01.2020 Как террариум единомышленников защищал «семейное насилие» - репортаж // tekstus
Перед Новым Годом неожиданно прошла пресс-конференция лоббистов закона «о семейном насилии». Неожиданность мероприятия объяснима. 19 декабря, во время большой пресс-конференции, президент призвал обсудить с общественностью, нужен ли закон о профилактике семейно-бытового насилия. То есть не продавливать закон, запугивая граждан ужасными цифрами несуществующего «кошмарного насилия» в российских семьях, а обсудить. Пришлось соавторам закона идти в люди, изображать обсуждение.