ПО ЛЕЗВИЮ БРИТВЫ...
Навеяно постом http://kantora.livejournal.com/538319.html
Она - писатель, поэтому оперирует образами, я графоман, поэтому пишу только про себя, любимую.
Когда я развелась с 1 мужем,эйфория свободы меня просто ослепила. Мне было 24 года, и я была совершенная дурочка: думала, что все люди братья. И я, подобно освобождённой женщине Востока, понеслась вприпрыжку по дороге жизни вперёд, где меня ждало неминуемое, как мне казалось, неземное счастье.
Жизнь терпеливо ждала меня за первым же углом, чтоб выскочить передо мной, как сумасшедший эксгибиционист , и с размаху оголить свои безобразные чресла...
Сначала заболела моя 3-летняя дочь, попала в больницу в тяжёлом состоянии. Я осталась с этим совершенно одна, в городе никого из близких не было. В больницу меня с ней не положили, и я торчала под окнами палаты, находившейся на 1 этаже, полный день, прилипнув к решётке на окнах и скрашивая своей испуганной девочке ужас больничного существования. Уходила только на время дневного сна и тупо сидела в сквере, дожидаясь окончания тихого часа. Ни есть, ни пить я не могла и не хотела.
В один из дней ко мне подсел молодой человек и с участием спросил, чем я расстроена. Тогда не было понятия "лица кавказской национальности", мы не шарахались от "нерусских"... И меня прорвало: совершенно чужому человеку я поведала свои печали. Он внимательно слушал, глаза его, похожие на большие чёрные маслины, увлажнялись... Начал накрапывать дождь.
- Что тут сидеть? - сказал он,- поедем ко мне, я тебя накормлю виноградом, мне прислали с родины, он быстро восстановит твои силы.
И я...поехала. Ехали мы на троллейбусе очень долго. Первые тревожные повороты под ложечкой я ощутила, когда город кончился и за окнами троллейбуса замелькали деревянные дома и глухие пустыри.
Он привёл меня в старый и неуютный деревянный дом, посадил за стол... Страх уже медленно обвивал меня констрикторскими кольцами, но я ещё надеялась на интернационализм, советское воспитание и всеобщую человеческую любовь...Он принёс бутылку с чем-то прозрачным и налил в мутноватые стаканы.
- А где же виноград? - чирикнула я безмозглым воробышком.
- Это и есть виноград, - усмехнулся он,- это чача, она из винограда, пей!
И он попытался обнять меня, причём довольно решительно и со всей воспетой поэтами кавказской страстностью.
Тогда ещё не было ни Чикатило, ни других маньяков, но, хотя и с сильным опозданием, пришло понимание, что сейчас случится ужасное. Джигит горел, "как сорок тысяч батарей", и звать кого-то на помощь было бесполезно.
И тогда меня прорвало... Я кричала на него, взывая к чести мужчины-кавказца, ссылаясь на опыт житья в Сухуми, где хорошо знают, что такое совесть и честь женщины, говорила про больную дочь и накликала на его будущих детей несчастья за его поступок... При этом отбивалась с силой, достойной неслабого мирового рекорда.
И он...отступил. Обескураженный и красный, поправляя уже совсем рассупоненную одежду, сказал то, что навсегда отрезвило меня в смысле отношения ко всем людям как к братьям и вразумило на всю оставшуюся жизнь: "Ты же сама ко мне поехала...Я думал, ты для этого и села в сквер...Я же не насильник..." Опа!
Вот это мне повезло! Что не насильник... Но урок запомнила намертво: у мужчин ДРУГАЯ логика и ДРУГОЙ взгляд на все наши движения... Я-то, блаженная, думала, что нашла жилетку для своих соплей и слёз! А он совсем по-другому видел ситуацию... Разговор глухого со слепым...
Дремучесть моя, взращённая в стране, где "секса нет и быть не может"...
Дальше было вообще смешно: джигит сильно меня зауважал и запылал уже нежностью, проводив меня до дома и умоляя о свидании. Я, чувствуя близкое освобождение, готова была пообещать не то что свидание, а и свою отрезанную голову, приготовленную под соусом "сациви", - лишь бы добраться до дома и запереться на все замки.
Естественно, ни на какое свидание я не пошла, а по улицам стала перебегать татью, пугаясь всех мимо проходящих брюк.
Дочка вскоре выздоровела, а я, можно сказать, получила диплом "жизненных университетов" и глубокую зарубку на своём глупом носу...
А ведь всё могло обернуться совсем по-другому! Поэтому я так люблю и праздную своего Ангела-хранителя. И не делю людей на плохих и хороших по национальному произнаку.
Она - писатель, поэтому оперирует образами, я графоман, поэтому пишу только про себя, любимую.
Когда я развелась с 1 мужем,эйфория свободы меня просто ослепила. Мне было 24 года, и я была совершенная дурочка: думала, что все люди братья. И я, подобно освобождённой женщине Востока, понеслась вприпрыжку по дороге жизни вперёд, где меня ждало неминуемое, как мне казалось, неземное счастье.
Жизнь терпеливо ждала меня за первым же углом, чтоб выскочить передо мной, как сумасшедший эксгибиционист , и с размаху оголить свои безобразные чресла...
Сначала заболела моя 3-летняя дочь, попала в больницу в тяжёлом состоянии. Я осталась с этим совершенно одна, в городе никого из близких не было. В больницу меня с ней не положили, и я торчала под окнами палаты, находившейся на 1 этаже, полный день, прилипнув к решётке на окнах и скрашивая своей испуганной девочке ужас больничного существования. Уходила только на время дневного сна и тупо сидела в сквере, дожидаясь окончания тихого часа. Ни есть, ни пить я не могла и не хотела.
В один из дней ко мне подсел молодой человек и с участием спросил, чем я расстроена. Тогда не было понятия "лица кавказской национальности", мы не шарахались от "нерусских"... И меня прорвало: совершенно чужому человеку я поведала свои печали. Он внимательно слушал, глаза его, похожие на большие чёрные маслины, увлажнялись... Начал накрапывать дождь.
- Что тут сидеть? - сказал он,- поедем ко мне, я тебя накормлю виноградом, мне прислали с родины, он быстро восстановит твои силы.
И я...поехала. Ехали мы на троллейбусе очень долго. Первые тревожные повороты под ложечкой я ощутила, когда город кончился и за окнами троллейбуса замелькали деревянные дома и глухие пустыри.
Он привёл меня в старый и неуютный деревянный дом, посадил за стол... Страх уже медленно обвивал меня констрикторскими кольцами, но я ещё надеялась на интернационализм, советское воспитание и всеобщую человеческую любовь...Он принёс бутылку с чем-то прозрачным и налил в мутноватые стаканы.
- А где же виноград? - чирикнула я безмозглым воробышком.
- Это и есть виноград, - усмехнулся он,- это чача, она из винограда, пей!
И он попытался обнять меня, причём довольно решительно и со всей воспетой поэтами кавказской страстностью.
Тогда ещё не было ни Чикатило, ни других маньяков, но, хотя и с сильным опозданием, пришло понимание, что сейчас случится ужасное. Джигит горел, "как сорок тысяч батарей", и звать кого-то на помощь было бесполезно.
И тогда меня прорвало... Я кричала на него, взывая к чести мужчины-кавказца, ссылаясь на опыт житья в Сухуми, где хорошо знают, что такое совесть и честь женщины, говорила про больную дочь и накликала на его будущих детей несчастья за его поступок... При этом отбивалась с силой, достойной неслабого мирового рекорда.
И он...отступил. Обескураженный и красный, поправляя уже совсем рассупоненную одежду, сказал то, что навсегда отрезвило меня в смысле отношения ко всем людям как к братьям и вразумило на всю оставшуюся жизнь: "Ты же сама ко мне поехала...Я думал, ты для этого и села в сквер...Я же не насильник..." Опа!
Вот это мне повезло! Что не насильник... Но урок запомнила намертво: у мужчин ДРУГАЯ логика и ДРУГОЙ взгляд на все наши движения... Я-то, блаженная, думала, что нашла жилетку для своих соплей и слёз! А он совсем по-другому видел ситуацию... Разговор глухого со слепым...
Дремучесть моя, взращённая в стране, где "секса нет и быть не может"...
Дальше было вообще смешно: джигит сильно меня зауважал и запылал уже нежностью, проводив меня до дома и умоляя о свидании. Я, чувствуя близкое освобождение, готова была пообещать не то что свидание, а и свою отрезанную голову, приготовленную под соусом "сациви", - лишь бы добраться до дома и запереться на все замки.
Естественно, ни на какое свидание я не пошла, а по улицам стала перебегать татью, пугаясь всех мимо проходящих брюк.
Дочка вскоре выздоровела, а я, можно сказать, получила диплом "жизненных университетов" и глубокую зарубку на своём глупом носу...
А ведь всё могло обернуться совсем по-другому! Поэтому я так люблю и праздную своего Ангела-хранителя. И не делю людей на плохих и хороших по национальному произнаку.