Двенадцать лет я строю Империю! (часть 2)
Под катом вторая часть историй из Сальватера.
Первая часть тут. О чем вообще речь, можно почитать тут.
Огромный и подробно описанный скандал в лагере:
В тот же день было еще открытие церкви. Гвидо опять выступал в роли священника, первый и последний раз в этом лагере.
А вечером мы делали обход студентов. После отбоя инструктора заходили к студентам в комнаты, студенты радовались, что им официально можно не спать, и начинался разговор за жизнь. Целью разговора за жизнь было выяснить, что студентам нравится в лагере, а что не очень. И вообще - что витает в воздухе.
Результаты мы потом обсуждали с Джулиано. Он обещал, что никаких проблем у конкретных студентов не будет и вообще - каждый ведь имеет право на свое мнение.
Еще нам следовало отвечать на вопросы, объяснять, если что непонятно, успокаивать, если надо. Задушевная, в общем, беседа.
И черт меня принес на второй день лагеря в комнату, где жили, как я знала, Аньеза, Бьянка и еще какая-то девушка. Аньезу и Бьянку я знала сто лет, еще по «Итальяниссимо».
Третью девушку я вообще-то тоже немного знала. Только вот я об этом не догадывалась, потому что не знала, кто она. Темно было, а мне было все равно. Джулиано же не просил имен, он просил общие настроения лагеря.
Общее настроение этой комнаты было нормальным. Вот только им очень не нравилась церковь.
- Гвидо не имеет право проводить никакой службы, - раздалось в темноте. - Он же не священник.
Мы обсуждали эту тему минут пять. Три голоса сливались в один, и я не разбирала, кто из девчонок что говорит. Мы так увлеклись этой дискуссией, что я и не заметила, как закончилось время, выделенное на обход.
Прямо из этой комнаты я направилась в блок к Джулиано. Там сидели инструктора и делились своими впечатлениями. Мне тоже надо было чем-то поделиться.
До недовольной церковью комнаты мне ничего интересного не рассказали, после - уже тоже не рассказали… Конечно, если бы я думала, что со мной поделились чем-то страшным и секретным, я бы молчала как могила. К сожалению, я так не думала. Подумаешь, церковь не понравилась… тем более что никто не требовал отменить службы. Просто… настроения лагеря.
Ну я и рассказала Джулиано про эти настроения, сказав, что это комната, в которой живут Аньеза, Бьянка и еще кто-то. Император выслушал, улыбнулся, покивал, пошутил на эту тему, все засмеялись и начал говорить следующий инструктор.
Назавтра он уже не смеялся. После того как показали хронику вчерашнего дня, и собрался, как всегда, весь лагерь, Джулиано встал, и лицо его было серьезным.
Он говорил, что в лагере появились люди, недовольные происходящим. Он говорил, что не может работать, если ему не доверяют. Что не понимает такого отношения. Что ему вчера рассказали - и он не смотрел на меня - и что он не ожидал такого от некоторых людей - и он смотрел на Аньезу и Бьянку убийственным взглядом.
Он закончил тем, что сейчас еще покажут вчерашнюю церковь, и если здесь есть люди, недовольные происходящим, то будет честно, если они встанут и уйдут. Чтобы никто не мог сказать, что он оскорбляет чьи-то религиозные чувства.
Несмотря на то, что император повторил эту мысль не один раз, ни Аньеза, ни Бьянка уходить не собирались. На их лицах читались непонимание и обида. Они видели, что Джулиано упорно смотрит на них, и не понимали - почему на них?
В конце концов встала и вышла Костанца.
Теперь уже и Джулиано ничего не понимал. Во всем зале все понимала только я. И на месте остальных я бы себе не завидовала.
Аньеза и Бьянка вчера как раз большей частью молчали. Говорила Костанца, про которую я даже не знала, что она там живет. Когда она ушла, в моей бестолковой голове что-то щелкнуло, я узнала ее голос, вспомнила, кто третий в этой комнате, более-менее определила авторов реплик.
Только вот было уже поздно. Во-первых, я оклеветала совершенно напрасно двух своих друзей. Во вторых, если я сейчас и объясню все Джулиано, то плохо будет Костанце. Которая мне тоже ничего плохого не сделала.
Телевизор я смотрела как в тумане. За это время я успела осознать со всей ясностью, что лучшим инструктором всех времен и народов мне уже не стать.
Не совру, если скажу, что меня в тот момент это мало волновало, тем более что это звание уже получил Гвидо и мне не очень-то хотелось с ним конкурировать. Меня тогда волновали большей частью три человека - Аньеза, Бьянка и Костанца. Такой виноватой я себя раньше не чувствовала никогда. И тут уж было не до моей карьеры.
Когда выключили телевизор, к Джулиано бросились трое - я, Аньеза и Бьянка.
- Джулиано, нам нужно поговорить!! - сказали мы почти хором.
Потом мы сидели вчетвером в блоке у Джулиано, я объясняла ситуацию, ссылаясь на темноту и собственную дурость. Сколько раз я извинилась, я не считала. Но помню, что перед девчонками я извинялась чаще.
Когда я увидела, что император больше не сердится ни на кого из присутствующих, за исключением меня, я вздохнула с огромным облегчением. Поговорив с Аньезой и Бьянкой еще минут десять на отвлеченные темы, Джулиано отпустил их с миром. Они, правда, еще не поняли, что на них больше не сердятся, но я это почувствовала. За полгода я неплохо научилась различать интонации Джулиано.
Когда за ними закрылась дверь, мне пришлось извиняться по второму кругу. Повторяя «Извините, извините, извините», я гадала, почему Джулиано вообще понадобилось раздувать такой скандал из ерунды, даже не поговорив еще раз со мной.
Впрочем, идиоткой я себя все равно считала и извинялась искренне.
Больше всего меня удивляло то, что Джулиано и не думал сердиться на Костанцу. Он даже заявил, что будет защищать ее в случае, если кто-нибудь будет ее обижать. Почему-то считать, что Гвидо не имеет права проводить мессу, не могли исключительно люди, хорошо знакомые Джулиано. Костанце, как новенькой, это было можно.
Пока я извинялась вслух и удивлялась про себя, пришли остальные инструктора. Взгляд Джулиано от этого не потеплел.
Разговор начался с меня - по третьему кругу, но потом он сошел с наезженной колеи. Мысль Джулиано ушла куда-то в неземную даль. Получалось, что весь лагерь катится ко всем чертям, и вообще - судьба Центра под угрозой.
Тут я перестала, честно говоря, что-нибудь понимать. Почему если Костанце, которая, кстати, ни в чем не виновата, не понравилась церковь, то наша империя под угрозой развала?
Джулиано не объяснял, он просто рассуждал - весьма отвлеченно. Наконец он сказал:
- Ну ведь у всего инструкторского корпуса нет никакой общей цели! Что вы тут вообще делаете?!
Мы все неосторожно сказали, что общая цель у нас, бесспорно, есть. После чего пытались ее сформулировать битых полчаса. Мы начали с «успешного проведения лагеря» и закончили «личностным ростом студентов». Первый пункт вызвал у Джулиано лишь легкую усмешку, последний пункт его добил.
- Вы что же, думаете, что меня интересует какой-то там личностный рост студентов?!
Мы думали. Мы все это слышали на пройденных в разные годы курсах инструкторов. Личностный рост, культура Европы, иностранные языки… Все эти привычные слова не помогали.
- Какая культура Европы? Причем тут иностранные языки? Неужели даже ты не можешь сформулировать? - посмотрел император на Гвидо.
Он не мог. И никто не мог.
Когда через полчаса императору надоело, что мы упорно повторяем «язык, культура Европы, личностный рост», и верим, что именно это цель существования Центра, он сформулировал сам:
- Цель этого Центра - построить империю. Двенадцать лет я строю империю, а все вокруг занимаются тем, что старательно разрушают все, что мне удается создать!! Главная проблема этого Центра - в том, что никто не разделяет моих целей!
Бенуа засыпал в своем кресле, Гвидо сидел с отсутствующим видом, Кассио пытался делать вид, что записывает.
Мне записывать было не надо - слова Джулиано навсегда остались в моей голове. Впрочем, они там все равно не укладывались. Я миллион раз слышала от Джулиано, что вся игра в империю - лишь средство для того, чтобы мы лучше выучили иностранный язык. Теперь вдруг оказалось, что все как раз наоборот.
Пока я пыталась переварить информацию, Джулиано возмущался, что никто никогда ничего не пишет об этом Центре.
- Я каждый день слышу от самых разных людей, что Центр оказал огромное влияние на их жизнь. Но никто об этом не пишет. Никто не пишет никаких статей. Никто вообще ничего не пишет!
Через пару часов Джулиано отпустил нас со словами, что если мы ничего не предпримем, то этот лагерь станет последним в истории Центра. Кроме того, он добавил, что вечером должно состояться казино, как и было запланировано ранее. Только вот ранее не было запланировано, что организатор казино Гвидо будет полдня пытаться вместе с нами найти общие цели. Времени оставалось мало…
Тогда уже стало ясно, что что-то предпринимать должны сальватерианцы - притронная организация, в которую входили Элис, Гвидо и Фабрицио. Организация была создана уже довольно давно, но сделано ей еще ничего не было. Это-то и беспокоило Джулиано, а все остальное - церковь, мы с Костанцей, отсутствие статей и общих целей - все это было лишь предлогами. Так, к слову пришлось.
Но формально начала всю эту историю я, и именно мне досталась вся слава. За ужином, как мне рассказывали, Джулиано говорил про меня очень долго и очень нехорошо. Ко мне подбегали люди и просили не переживать. Я и не переживала - с ужина я сбежала сразу после проговора, попросив у Джулиано разрешения помочь Гвидо в организации казино.
Еще один огромный скандал в лагере в день именин Джулиано:
Телеграмму от имени итальянцев мы писали вместе с Лучией. Решили пригласить императора в аудиторию Фабрицио, накрыть там стол и устроить праздник. Было только непонятно, во сколько этот праздник должен состояться. Решили, что в десять. Сразу после того, как итальянцы посмотрят свой вечерний фильм.
Вечером, когда мы закончили смотреть фильм и императора поздравили французы, устроив прямо в коридоре небольшой спектакль, выяснилось, что, во-первых, уже пол-одиннадцатого, а во-вторых, немцы тоже хотели позвать Джулиано к себе и даже пожарили баварские сосиски.
Пока немцы договаривались с нами об объединении наших усилий, и мы перетаскивали их сосиски в нашу аудиторию с готовыми столами, вином и мороженым, Джулиано заперся у себя в блоке.
В одиннадцать перед блоком императора шумела огромная толпа. Там были все инструктора, почти все преподаватели и целая куча студентов. Зигфрид играл на синтезаторе и громко что-то пел. Все обсуждали, что происходит, где Джулиано, почему он не выходит, будет ли праздник и не остынут ли сосиски.
В одиннадцать десять несколько преподавателей во главе с Элис вошли в блок Джулиано, чтобы напомнить ему о празднике, остывающих сосисках и выяснить, что вообще происходит.
- Вон отсюда! - раздалось через пару минут. - И вообще, нельзя ли потише, вы мешаете мне поговорить с единственным нормальным человеком.
Джулиано сидел у себя в комнате, разговаривал с Ричардом, и ему было плевать на сосиски.
За пять минут до отбоя показался мрачный Ричард. Мы набросились на него с вопросами.
- Лучше вам всем лечь спать, - сказал брат и ушел к себе в номер.
Дверь открылась вновь, и император сказал:
- Отбой! Всем спать, через полчаса я приду и проверю, все ли легли! Всех преподавателей попрошу ко мне!
Дверь за преподавателями и Джулиано закрылась; студенты, недоуменно переговариваясь, разошлись по своим блокам, мы остались сидеть перед императорским блоком.
До нас доносилось:
- Кто это организовал?! Кто ЭТО организовал?!
- М-да, - заметил Бенуа. - Сейчас нам тоже будет весело.
- Угу, - ответила я, зевнув.
Скандалы, не скандалы, а спать нам все равно хотелось. Бенуа подумал, махнул рукой и растянулся на стоящей в холле деревянной скамейке.
- Когда нас начнут убивать, разбудите меня, ладно?
Бенуа уснул, а мы с Лилу вспомнили, что наверху накрыт замечательный стол. Мы переглянулись и дружно рванули наверх. В аудитории Фабрицио беспомощно таяло стоявшее на столах мороженое, выдыхалось открытое вино, все еще остывали сосиски и засыхал хлеб.
Когда мы, схватив по сосиске и по бутерброду, вернулись, Бенуа все еще спал, а за дверью все еще кричал Джулиано.
Где-то через полчаса Джулиано отправил преподавателей проверять, уснули ли студенты, и обрушил свой гнев уже на нас.
Мы ничего не пожелали организовывать. Мы все пустили на самотек. Мы все, судя по всему, решили, что если студенты поздравят императора сами, то и хорошо, а если не поздравят, то и ладно.
- Кто занимался организацией того, что происходило здесь час назад? - вопрошал Джулиано. - Кто?
- Вы превратили мои именины в лишний повод не лечь спать после отбоя. Это подрыв авторитета. Вы думаете, студенты легли спать? Вы взбудоражили мне весь лагерь!
- Почему я получаю телеграмму, что я должен прийти в аудиторию Фабрицио, прихожу туда, а там нет никого, кроме самого Фабрицио, который объясняет мне, что мои именины тут никого не интересуют и вообще я сам мало что из себя представляю?! Фабрицио, впрочем, уже приносил свои извинения и ссылался на головную боль и температуру, но все же можно было почувствовать, что ты сказал что-то не так!
Что же сказал Фабрицио императору, так и осталось для меня тайной, покрытой мраком. А Джулиано тем временем переключился на меня.
- А наша замечательная синечулочная почта приносит мне открыточки и считает, что на этом ее обязанности заканчиваются. И телеграммы у нас существуют только для итальянцев!
Конечно, именно я была виновата в том, что все остальные бланки для телеграмм просто невозможно найти, даже перерыв все шкафы, полки и коробки, которых десятки в Центре. А бланки для телеграмм нельзя сделать, их можно только привезти из страны.
Просить прощения за то, что я не слетала быстренько в Германию, Францию и Великобританию, я не стала.
Джулиано сказал, что отменит все именины к чертовой матери, потому что с такой почтой и при таком отношении они все равно не имеют смысла, выслушал вернувшихся преподавателей, которые сказали, что все студенты спокойно спят; сказал, что единственный человек в этом лагере, который разделяет его точку зрения, - это Ричард, и отправил нас спать.
Спать мы, конечно, легли не без удовольствия.
Скандал, как и все остальные многочисленные скандалы этого лагеря, рассказывать о которых у меня нет никакого желания, утих после всеобщих извинений.
Один из последних скандалов лагере лично для меня с небольшим вступлением, иллюстрирующим тот факт, что еще за полчаса до заявлений о том, что я никуда не гожусь и как человек, и как работник, Джулиано нахваливал меня и называл одним из самых перспективных людей в Центре.
За четыре дня до конца лагеря состоялось собрание студентов, которые собирались ехать в лагерь инструкторов.
- В инструктора, - сказал Джулиано, - должны идти только люди с крепкими нервами. Поняв, что он опять что-то натворил и что мой гнев будет ужасен, инструктор должен не из окна выбрасываться, а попытаться все исправить. И не бояться брать на себя ответственность.
Мы опять говорили о поездке в Италию.
- Точно поедут Гвидо, Кассио, Кристина-Вирджиния и я. Вы можете к нам присоединиться, - сказал Джулиано. Подумал и добавил: - Кристина и Вирджиния, если кто не знает, - это одно и то же лицо.
Думаю, впрочем, что все знали. За десять минут до этого Джулиано рассуждал о моем переходе в итальянский мир и работе в следующем лагере инструктором и программ-менеджером.
Он говорил это все, смотрел на меня и улыбался.
А на следующий день, когда я зачем-то зашла в императорский блок, он меня убил. Он практически размазал меня по полу этого блока, единственного из всех покрытого ковром. Я узнала, что такого отвратительного инструктора он никогда ранее не видел и вряд ли когда увидит. Что мной недовольны абсолютно ВСЕ преподаватели и ВСЕ инструктора.
Студенты, само собой, тоже.
- И даже Элис, которая всегда тебя защищала, говорит, что ты не учишься, потому что работаешь, а не работаешь, потому что учишься.
И работала я отвратительно с самого первого дня.
На почте у меня ужасающий бардак.
Студенты не пишут друг другу письма. Почта в лагере вообще практически не работает.
Он не видит, чтобы кто-нибудь ходил со значками.
Тут, к счастью, вмешался Кассио и заметил, что по его мнению, итальянцы со значками ходят.
- Ну ладно, значки ты продаешь. Но…
Список того, что я сделала не так, был бесконечным.
Не всегда можно получить необходимые канцтовары. Скотч и ножницы, конечно же, в особенности.
И вообще, Джулиано еще на Велье понял, что наша почта совершенно не осознает, чем она в этом лагере, собственно, занимается.
Но с другой стороны, он от меня такого не ожидал.
Хотя биржевиком я тоже была отвратительным.
И вообще:
- Кристина, в этом году ты провела в Центре больше времени, чем все остальные, вместе взятые. Скажи, пожалуйста, что ты сделала за это время?
У меня было странное ощущение, что лучшие из моих друзей собрались вместе, прижали меня спиной к стенке, приставили к горлу нож и хором вопросили:
- Кристи, скажи-ка, каков сухой остаток нашего с тобой общения?! Дружба с тобой приносит нам слишком мало пользы. Не пора ли тебе что-нибудь ДЕЛАТЬ по этому поводу?
А Джулиано говорил, говорил и говорил. Он не ждал от меня ответов на свои вопросы. Он не ждал от меня объяснений.
Он все уже решил за меня. И то немногое, что я все-таки ухитрялась вставлять в свое оправдание, его ужасно раздражало.
- Ты постоянно объясняешь мне, почему ты чего-то не сделала, вместо того чтобы что-нибудь делать!!
Когда тебя убивают, делать что-либо уже поздно. Зато самое время говорить «Извините». Много раз, желательно дрожащим голосом и с честным выражением глаз. Можно еще добавить «Джулиано, я была не права».
И я делала так. Но, к сожалению, только тогда, когда считала, что я не права. А извиняться на полном автомате в ответ на любые обвинения я так и не научилась. Вместо этого я интересовалась, что я сделала не так. И, конечно, оправдывалась.
- Обстоятельств не существует! - говорил Джулиано и смотрел на меня неодобрительно.
Небольшая церемония в Центре:
Ричард вступил в сальватерианцы и в Eccoy.
Теперь Джулиано считался не только учителем итальянского, но и его Учителем вообще. По жизни.
- Джулиано, - произнес мой брат с невероятно серьезным лицом. - Я вверяю вам мою судьбу.
Мне стало жутковато от этой формулировки.
Женственность и девичья аккуратность:
Следующие несколько минут, показавшиеся мне несколькими часами, Джулиано развивал мысль о том, КАКОЙ я биржевик. Выяснилось, что биржа в минувшем году стоила бедному императору огромного количества нервных клеток. Видимо, осознал он это лишь сейчас.
Иначе как объяснить тот факт, что весь этот год Джулиано повторял на все лады, какая я замечательная, сам предложил мне работать инструктором и двадцать один из двадцати четырех дней лагеря строил планы о моей работе программ-менеджером?
Но теперь получалось, что хорошей работы Джулиано от меня и не ждал. Еще на Велье ему стало ясно…
Сидящие в баре десять человек, каждого из которых я считала своим другом, внимательно слушали, что я из себя представляю. Они даже позабыли про арбуз.
- Да, Кристина, - не преминул Зигфрид согласиться с императором, - работала ты не лучшим образом. И вообще, почему у тебя на почте был такой бардак?
Я попыталась донести до него, а также до Джулиано мысль, что в нашей комнате было довольно тесно, вещей у двух служб было ДОВОЛЬНО много, а времени было ДОВОЛЬНО мало.
- То, что тебе было тесно, Кристина, - нравоучительно заметил Зигфрид, - лишь означало, что тебе нужно было чаще убираться, раза три в день.
Действительно, и как я сама не сообразила, что тех пяти свободных часов, что я по дурости своей тратила на сон, как раз хватило бы на трехразовую уборку?
- И вообще, - спросил вдруг император, - а почему, скажи на милость, почта жила вместе с костюмерной?!
Он успел спросить об этом первым. Следовательно, отвечать за размещение людей по комнатам тоже предстояло мне.
Пока я переваривала эту информацию, Джулиано завершил краткую характеристику моей личности вопросом:
- И вообще, ну скажите, в ком больше женственности, во мне или в ней? Ну или по крайней мере девичьей аккуратности?
В баре повисла тишина.
Тогда император сам ответил на свой вопрос.
- Думаю, что то, что во мне, бесспорно.
Никто, собственно, и не заспорил.
Прощание с Центром:
Я уже хотела тоже убежать домой, и зашла в бар, чтобы попрощаться, как Джулиано вдруг потребовал, чтобы я срочно дала ему список телефонов всех студентов.
Список телефонов тоже составляла почта, черт знает почему не администратор. Об этом я узнала, как ни странно, еще в лагере. Повезло. Сообщил мне об этом, само собой, не Джулиано. Император определенно считал, что я - телепатка самого высокого класса и все, что я должна делать, знаю и сама. О списке мне сообщила Элис, а я, как и полагалась, попросила всех преподавателей составить список телефонов группы на последнем занятии.
Всем преподавателям я напоминала об этом по два раза. Четверо из них отдали мне списки еще в лагере, Марк забыл и честно сказал мне об этом. Французы поэтому писали мне свои телефоны в автобусе.
Бригитт, немка, сказала, что список есть и что она отдаст мне его, как только приедем в Москву.
Не отдала. Она его потеряла.
Поэтому список все еще не был готов. У меня не было телефонов немцев. До завтра можно было что-нибудь придумать.
- Джулиано, - сказала я, стоя в дверях бара, - можно, я принесу вам список завтра?
Джулиано сидел за столом и ел арбуз. После моих слов он вскочил, и встав на расстоянии двадцати сантиметров от меня, заорал. Он не сказал, не закричал, он именно заорал, так громко, как только мог.
Если коротко, то принести список завтра было нельзя.
Но Джулиано не был настолько краток. Он вспомнил, как он разбирал почту. И не ту почту, которая приехала из лагеря и которой занималась я. Нет, вообще всю сальватерианскую почту. В частности, испанскую, которой в прошлом году занимались совсем другие люди.
И испанские марки с конвертами, судя по всему, находились в особенно ужасном состоянии.
- Почему ты уехала в лагерь, оставив почту в ТАКОМ состоянии?! - орал Джулиано.
Так я узнала, что должна была разбирать и испанскую почту. Думать, почему должна и почему никто мне об этом не говорил, было некогда. Джулиано взмахнул рукой и остановил ладонь прямо перед моим лицом.
И, глядя на меня в упор, с трудом удерживаясь от того, чтобы врезать мне, проорал:
- ЧТО Я РАЗБИРАЛ?! ПЕРЕЧИСЛЯЙ!!
Я смотрела на Джулиано круглыми глазами, удивленная и испуганная слишком сильно, чтобы отвечать. Кроме того, я просто не знала, что же разбирал император в мое отсутствие.
- ПЕРЕЧИСЛЯЙ!!!
- Я не знаю, что вы разбирали.
- КАК ТЫ СМЕЕШЬ МНЕ ЛГАТЬ?!!! ПЕРЕЧИСЛЯЙ!!!
Молчание было ему ответом. В углу боялся вздохнуть над недоеденным арбузом случайно оказавшийся в баре Ренцо.
Джулиано взял меня за плечи и толкнул в распахнутые двери бара.
- И ОТКУДА ЗДЕСЬ ВЗЯЛАСЬ ЭТА ТУПАЯ ДЕВИЦА?! ВОН ОТСЮДА!!!
Это были последние слова, услышанные мной от Джулиано.
Первая часть тут. О чем вообще речь, можно почитать тут.
Огромный и подробно описанный скандал в лагере:
В тот же день было еще открытие церкви. Гвидо опять выступал в роли священника, первый и последний раз в этом лагере.
А вечером мы делали обход студентов. После отбоя инструктора заходили к студентам в комнаты, студенты радовались, что им официально можно не спать, и начинался разговор за жизнь. Целью разговора за жизнь было выяснить, что студентам нравится в лагере, а что не очень. И вообще - что витает в воздухе.
Результаты мы потом обсуждали с Джулиано. Он обещал, что никаких проблем у конкретных студентов не будет и вообще - каждый ведь имеет право на свое мнение.
Еще нам следовало отвечать на вопросы, объяснять, если что непонятно, успокаивать, если надо. Задушевная, в общем, беседа.
И черт меня принес на второй день лагеря в комнату, где жили, как я знала, Аньеза, Бьянка и еще какая-то девушка. Аньезу и Бьянку я знала сто лет, еще по «Итальяниссимо».
Третью девушку я вообще-то тоже немного знала. Только вот я об этом не догадывалась, потому что не знала, кто она. Темно было, а мне было все равно. Джулиано же не просил имен, он просил общие настроения лагеря.
Общее настроение этой комнаты было нормальным. Вот только им очень не нравилась церковь.
- Гвидо не имеет право проводить никакой службы, - раздалось в темноте. - Он же не священник.
Мы обсуждали эту тему минут пять. Три голоса сливались в один, и я не разбирала, кто из девчонок что говорит. Мы так увлеклись этой дискуссией, что я и не заметила, как закончилось время, выделенное на обход.
Прямо из этой комнаты я направилась в блок к Джулиано. Там сидели инструктора и делились своими впечатлениями. Мне тоже надо было чем-то поделиться.
До недовольной церковью комнаты мне ничего интересного не рассказали, после - уже тоже не рассказали… Конечно, если бы я думала, что со мной поделились чем-то страшным и секретным, я бы молчала как могила. К сожалению, я так не думала. Подумаешь, церковь не понравилась… тем более что никто не требовал отменить службы. Просто… настроения лагеря.
Ну я и рассказала Джулиано про эти настроения, сказав, что это комната, в которой живут Аньеза, Бьянка и еще кто-то. Император выслушал, улыбнулся, покивал, пошутил на эту тему, все засмеялись и начал говорить следующий инструктор.
Назавтра он уже не смеялся. После того как показали хронику вчерашнего дня, и собрался, как всегда, весь лагерь, Джулиано встал, и лицо его было серьезным.
Он говорил, что в лагере появились люди, недовольные происходящим. Он говорил, что не может работать, если ему не доверяют. Что не понимает такого отношения. Что ему вчера рассказали - и он не смотрел на меня - и что он не ожидал такого от некоторых людей - и он смотрел на Аньезу и Бьянку убийственным взглядом.
Он закончил тем, что сейчас еще покажут вчерашнюю церковь, и если здесь есть люди, недовольные происходящим, то будет честно, если они встанут и уйдут. Чтобы никто не мог сказать, что он оскорбляет чьи-то религиозные чувства.
Несмотря на то, что император повторил эту мысль не один раз, ни Аньеза, ни Бьянка уходить не собирались. На их лицах читались непонимание и обида. Они видели, что Джулиано упорно смотрит на них, и не понимали - почему на них?
В конце концов встала и вышла Костанца.
Теперь уже и Джулиано ничего не понимал. Во всем зале все понимала только я. И на месте остальных я бы себе не завидовала.
Аньеза и Бьянка вчера как раз большей частью молчали. Говорила Костанца, про которую я даже не знала, что она там живет. Когда она ушла, в моей бестолковой голове что-то щелкнуло, я узнала ее голос, вспомнила, кто третий в этой комнате, более-менее определила авторов реплик.
Только вот было уже поздно. Во-первых, я оклеветала совершенно напрасно двух своих друзей. Во вторых, если я сейчас и объясню все Джулиано, то плохо будет Костанце. Которая мне тоже ничего плохого не сделала.
Телевизор я смотрела как в тумане. За это время я успела осознать со всей ясностью, что лучшим инструктором всех времен и народов мне уже не стать.
Не совру, если скажу, что меня в тот момент это мало волновало, тем более что это звание уже получил Гвидо и мне не очень-то хотелось с ним конкурировать. Меня тогда волновали большей частью три человека - Аньеза, Бьянка и Костанца. Такой виноватой я себя раньше не чувствовала никогда. И тут уж было не до моей карьеры.
Когда выключили телевизор, к Джулиано бросились трое - я, Аньеза и Бьянка.
- Джулиано, нам нужно поговорить!! - сказали мы почти хором.
Потом мы сидели вчетвером в блоке у Джулиано, я объясняла ситуацию, ссылаясь на темноту и собственную дурость. Сколько раз я извинилась, я не считала. Но помню, что перед девчонками я извинялась чаще.
Когда я увидела, что император больше не сердится ни на кого из присутствующих, за исключением меня, я вздохнула с огромным облегчением. Поговорив с Аньезой и Бьянкой еще минут десять на отвлеченные темы, Джулиано отпустил их с миром. Они, правда, еще не поняли, что на них больше не сердятся, но я это почувствовала. За полгода я неплохо научилась различать интонации Джулиано.
Когда за ними закрылась дверь, мне пришлось извиняться по второму кругу. Повторяя «Извините, извините, извините», я гадала, почему Джулиано вообще понадобилось раздувать такой скандал из ерунды, даже не поговорив еще раз со мной.
Впрочем, идиоткой я себя все равно считала и извинялась искренне.
Больше всего меня удивляло то, что Джулиано и не думал сердиться на Костанцу. Он даже заявил, что будет защищать ее в случае, если кто-нибудь будет ее обижать. Почему-то считать, что Гвидо не имеет права проводить мессу, не могли исключительно люди, хорошо знакомые Джулиано. Костанце, как новенькой, это было можно.
Пока я извинялась вслух и удивлялась про себя, пришли остальные инструктора. Взгляд Джулиано от этого не потеплел.
Разговор начался с меня - по третьему кругу, но потом он сошел с наезженной колеи. Мысль Джулиано ушла куда-то в неземную даль. Получалось, что весь лагерь катится ко всем чертям, и вообще - судьба Центра под угрозой.
Тут я перестала, честно говоря, что-нибудь понимать. Почему если Костанце, которая, кстати, ни в чем не виновата, не понравилась церковь, то наша империя под угрозой развала?
Джулиано не объяснял, он просто рассуждал - весьма отвлеченно. Наконец он сказал:
- Ну ведь у всего инструкторского корпуса нет никакой общей цели! Что вы тут вообще делаете?!
Мы все неосторожно сказали, что общая цель у нас, бесспорно, есть. После чего пытались ее сформулировать битых полчаса. Мы начали с «успешного проведения лагеря» и закончили «личностным ростом студентов». Первый пункт вызвал у Джулиано лишь легкую усмешку, последний пункт его добил.
- Вы что же, думаете, что меня интересует какой-то там личностный рост студентов?!
Мы думали. Мы все это слышали на пройденных в разные годы курсах инструкторов. Личностный рост, культура Европы, иностранные языки… Все эти привычные слова не помогали.
- Какая культура Европы? Причем тут иностранные языки? Неужели даже ты не можешь сформулировать? - посмотрел император на Гвидо.
Он не мог. И никто не мог.
Когда через полчаса императору надоело, что мы упорно повторяем «язык, культура Европы, личностный рост», и верим, что именно это цель существования Центра, он сформулировал сам:
- Цель этого Центра - построить империю. Двенадцать лет я строю империю, а все вокруг занимаются тем, что старательно разрушают все, что мне удается создать!! Главная проблема этого Центра - в том, что никто не разделяет моих целей!
Бенуа засыпал в своем кресле, Гвидо сидел с отсутствующим видом, Кассио пытался делать вид, что записывает.
Мне записывать было не надо - слова Джулиано навсегда остались в моей голове. Впрочем, они там все равно не укладывались. Я миллион раз слышала от Джулиано, что вся игра в империю - лишь средство для того, чтобы мы лучше выучили иностранный язык. Теперь вдруг оказалось, что все как раз наоборот.
Пока я пыталась переварить информацию, Джулиано возмущался, что никто никогда ничего не пишет об этом Центре.
- Я каждый день слышу от самых разных людей, что Центр оказал огромное влияние на их жизнь. Но никто об этом не пишет. Никто не пишет никаких статей. Никто вообще ничего не пишет!
Через пару часов Джулиано отпустил нас со словами, что если мы ничего не предпримем, то этот лагерь станет последним в истории Центра. Кроме того, он добавил, что вечером должно состояться казино, как и было запланировано ранее. Только вот ранее не было запланировано, что организатор казино Гвидо будет полдня пытаться вместе с нами найти общие цели. Времени оставалось мало…
Тогда уже стало ясно, что что-то предпринимать должны сальватерианцы - притронная организация, в которую входили Элис, Гвидо и Фабрицио. Организация была создана уже довольно давно, но сделано ей еще ничего не было. Это-то и беспокоило Джулиано, а все остальное - церковь, мы с Костанцей, отсутствие статей и общих целей - все это было лишь предлогами. Так, к слову пришлось.
Но формально начала всю эту историю я, и именно мне досталась вся слава. За ужином, как мне рассказывали, Джулиано говорил про меня очень долго и очень нехорошо. Ко мне подбегали люди и просили не переживать. Я и не переживала - с ужина я сбежала сразу после проговора, попросив у Джулиано разрешения помочь Гвидо в организации казино.
Еще один огромный скандал в лагере в день именин Джулиано:
Телеграмму от имени итальянцев мы писали вместе с Лучией. Решили пригласить императора в аудиторию Фабрицио, накрыть там стол и устроить праздник. Было только непонятно, во сколько этот праздник должен состояться. Решили, что в десять. Сразу после того, как итальянцы посмотрят свой вечерний фильм.
Вечером, когда мы закончили смотреть фильм и императора поздравили французы, устроив прямо в коридоре небольшой спектакль, выяснилось, что, во-первых, уже пол-одиннадцатого, а во-вторых, немцы тоже хотели позвать Джулиано к себе и даже пожарили баварские сосиски.
Пока немцы договаривались с нами об объединении наших усилий, и мы перетаскивали их сосиски в нашу аудиторию с готовыми столами, вином и мороженым, Джулиано заперся у себя в блоке.
В одиннадцать перед блоком императора шумела огромная толпа. Там были все инструктора, почти все преподаватели и целая куча студентов. Зигфрид играл на синтезаторе и громко что-то пел. Все обсуждали, что происходит, где Джулиано, почему он не выходит, будет ли праздник и не остынут ли сосиски.
В одиннадцать десять несколько преподавателей во главе с Элис вошли в блок Джулиано, чтобы напомнить ему о празднике, остывающих сосисках и выяснить, что вообще происходит.
- Вон отсюда! - раздалось через пару минут. - И вообще, нельзя ли потише, вы мешаете мне поговорить с единственным нормальным человеком.
Джулиано сидел у себя в комнате, разговаривал с Ричардом, и ему было плевать на сосиски.
За пять минут до отбоя показался мрачный Ричард. Мы набросились на него с вопросами.
- Лучше вам всем лечь спать, - сказал брат и ушел к себе в номер.
Дверь открылась вновь, и император сказал:
- Отбой! Всем спать, через полчаса я приду и проверю, все ли легли! Всех преподавателей попрошу ко мне!
Дверь за преподавателями и Джулиано закрылась; студенты, недоуменно переговариваясь, разошлись по своим блокам, мы остались сидеть перед императорским блоком.
До нас доносилось:
- Кто это организовал?! Кто ЭТО организовал?!
- М-да, - заметил Бенуа. - Сейчас нам тоже будет весело.
- Угу, - ответила я, зевнув.
Скандалы, не скандалы, а спать нам все равно хотелось. Бенуа подумал, махнул рукой и растянулся на стоящей в холле деревянной скамейке.
- Когда нас начнут убивать, разбудите меня, ладно?
Бенуа уснул, а мы с Лилу вспомнили, что наверху накрыт замечательный стол. Мы переглянулись и дружно рванули наверх. В аудитории Фабрицио беспомощно таяло стоявшее на столах мороженое, выдыхалось открытое вино, все еще остывали сосиски и засыхал хлеб.
Когда мы, схватив по сосиске и по бутерброду, вернулись, Бенуа все еще спал, а за дверью все еще кричал Джулиано.
Где-то через полчаса Джулиано отправил преподавателей проверять, уснули ли студенты, и обрушил свой гнев уже на нас.
Мы ничего не пожелали организовывать. Мы все пустили на самотек. Мы все, судя по всему, решили, что если студенты поздравят императора сами, то и хорошо, а если не поздравят, то и ладно.
- Кто занимался организацией того, что происходило здесь час назад? - вопрошал Джулиано. - Кто?
- Вы превратили мои именины в лишний повод не лечь спать после отбоя. Это подрыв авторитета. Вы думаете, студенты легли спать? Вы взбудоражили мне весь лагерь!
- Почему я получаю телеграмму, что я должен прийти в аудиторию Фабрицио, прихожу туда, а там нет никого, кроме самого Фабрицио, который объясняет мне, что мои именины тут никого не интересуют и вообще я сам мало что из себя представляю?! Фабрицио, впрочем, уже приносил свои извинения и ссылался на головную боль и температуру, но все же можно было почувствовать, что ты сказал что-то не так!
Что же сказал Фабрицио императору, так и осталось для меня тайной, покрытой мраком. А Джулиано тем временем переключился на меня.
- А наша замечательная синечулочная почта приносит мне открыточки и считает, что на этом ее обязанности заканчиваются. И телеграммы у нас существуют только для итальянцев!
Конечно, именно я была виновата в том, что все остальные бланки для телеграмм просто невозможно найти, даже перерыв все шкафы, полки и коробки, которых десятки в Центре. А бланки для телеграмм нельзя сделать, их можно только привезти из страны.
Просить прощения за то, что я не слетала быстренько в Германию, Францию и Великобританию, я не стала.
Джулиано сказал, что отменит все именины к чертовой матери, потому что с такой почтой и при таком отношении они все равно не имеют смысла, выслушал вернувшихся преподавателей, которые сказали, что все студенты спокойно спят; сказал, что единственный человек в этом лагере, который разделяет его точку зрения, - это Ричард, и отправил нас спать.
Спать мы, конечно, легли не без удовольствия.
Скандал, как и все остальные многочисленные скандалы этого лагеря, рассказывать о которых у меня нет никакого желания, утих после всеобщих извинений.
Один из последних скандалов лагере лично для меня с небольшим вступлением, иллюстрирующим тот факт, что еще за полчаса до заявлений о том, что я никуда не гожусь и как человек, и как работник, Джулиано нахваливал меня и называл одним из самых перспективных людей в Центре.
За четыре дня до конца лагеря состоялось собрание студентов, которые собирались ехать в лагерь инструкторов.
- В инструктора, - сказал Джулиано, - должны идти только люди с крепкими нервами. Поняв, что он опять что-то натворил и что мой гнев будет ужасен, инструктор должен не из окна выбрасываться, а попытаться все исправить. И не бояться брать на себя ответственность.
Мы опять говорили о поездке в Италию.
- Точно поедут Гвидо, Кассио, Кристина-Вирджиния и я. Вы можете к нам присоединиться, - сказал Джулиано. Подумал и добавил: - Кристина и Вирджиния, если кто не знает, - это одно и то же лицо.
Думаю, впрочем, что все знали. За десять минут до этого Джулиано рассуждал о моем переходе в итальянский мир и работе в следующем лагере инструктором и программ-менеджером.
Он говорил это все, смотрел на меня и улыбался.
А на следующий день, когда я зачем-то зашла в императорский блок, он меня убил. Он практически размазал меня по полу этого блока, единственного из всех покрытого ковром. Я узнала, что такого отвратительного инструктора он никогда ранее не видел и вряд ли когда увидит. Что мной недовольны абсолютно ВСЕ преподаватели и ВСЕ инструктора.
Студенты, само собой, тоже.
- И даже Элис, которая всегда тебя защищала, говорит, что ты не учишься, потому что работаешь, а не работаешь, потому что учишься.
И работала я отвратительно с самого первого дня.
На почте у меня ужасающий бардак.
Студенты не пишут друг другу письма. Почта в лагере вообще практически не работает.
Он не видит, чтобы кто-нибудь ходил со значками.
Тут, к счастью, вмешался Кассио и заметил, что по его мнению, итальянцы со значками ходят.
- Ну ладно, значки ты продаешь. Но…
Список того, что я сделала не так, был бесконечным.
Не всегда можно получить необходимые канцтовары. Скотч и ножницы, конечно же, в особенности.
И вообще, Джулиано еще на Велье понял, что наша почта совершенно не осознает, чем она в этом лагере, собственно, занимается.
Но с другой стороны, он от меня такого не ожидал.
Хотя биржевиком я тоже была отвратительным.
И вообще:
- Кристина, в этом году ты провела в Центре больше времени, чем все остальные, вместе взятые. Скажи, пожалуйста, что ты сделала за это время?
У меня было странное ощущение, что лучшие из моих друзей собрались вместе, прижали меня спиной к стенке, приставили к горлу нож и хором вопросили:
- Кристи, скажи-ка, каков сухой остаток нашего с тобой общения?! Дружба с тобой приносит нам слишком мало пользы. Не пора ли тебе что-нибудь ДЕЛАТЬ по этому поводу?
А Джулиано говорил, говорил и говорил. Он не ждал от меня ответов на свои вопросы. Он не ждал от меня объяснений.
Он все уже решил за меня. И то немногое, что я все-таки ухитрялась вставлять в свое оправдание, его ужасно раздражало.
- Ты постоянно объясняешь мне, почему ты чего-то не сделала, вместо того чтобы что-нибудь делать!!
Когда тебя убивают, делать что-либо уже поздно. Зато самое время говорить «Извините». Много раз, желательно дрожащим голосом и с честным выражением глаз. Можно еще добавить «Джулиано, я была не права».
И я делала так. Но, к сожалению, только тогда, когда считала, что я не права. А извиняться на полном автомате в ответ на любые обвинения я так и не научилась. Вместо этого я интересовалась, что я сделала не так. И, конечно, оправдывалась.
- Обстоятельств не существует! - говорил Джулиано и смотрел на меня неодобрительно.
Небольшая церемония в Центре:
Ричард вступил в сальватерианцы и в Eccoy.
Теперь Джулиано считался не только учителем итальянского, но и его Учителем вообще. По жизни.
- Джулиано, - произнес мой брат с невероятно серьезным лицом. - Я вверяю вам мою судьбу.
Мне стало жутковато от этой формулировки.
Женственность и девичья аккуратность:
Следующие несколько минут, показавшиеся мне несколькими часами, Джулиано развивал мысль о том, КАКОЙ я биржевик. Выяснилось, что биржа в минувшем году стоила бедному императору огромного количества нервных клеток. Видимо, осознал он это лишь сейчас.
Иначе как объяснить тот факт, что весь этот год Джулиано повторял на все лады, какая я замечательная, сам предложил мне работать инструктором и двадцать один из двадцати четырех дней лагеря строил планы о моей работе программ-менеджером?
Но теперь получалось, что хорошей работы Джулиано от меня и не ждал. Еще на Велье ему стало ясно…
Сидящие в баре десять человек, каждого из которых я считала своим другом, внимательно слушали, что я из себя представляю. Они даже позабыли про арбуз.
- Да, Кристина, - не преминул Зигфрид согласиться с императором, - работала ты не лучшим образом. И вообще, почему у тебя на почте был такой бардак?
Я попыталась донести до него, а также до Джулиано мысль, что в нашей комнате было довольно тесно, вещей у двух служб было ДОВОЛЬНО много, а времени было ДОВОЛЬНО мало.
- То, что тебе было тесно, Кристина, - нравоучительно заметил Зигфрид, - лишь означало, что тебе нужно было чаще убираться, раза три в день.
Действительно, и как я сама не сообразила, что тех пяти свободных часов, что я по дурости своей тратила на сон, как раз хватило бы на трехразовую уборку?
- И вообще, - спросил вдруг император, - а почему, скажи на милость, почта жила вместе с костюмерной?!
Он успел спросить об этом первым. Следовательно, отвечать за размещение людей по комнатам тоже предстояло мне.
Пока я переваривала эту информацию, Джулиано завершил краткую характеристику моей личности вопросом:
- И вообще, ну скажите, в ком больше женственности, во мне или в ней? Ну или по крайней мере девичьей аккуратности?
В баре повисла тишина.
Тогда император сам ответил на свой вопрос.
- Думаю, что то, что во мне, бесспорно.
Никто, собственно, и не заспорил.
Прощание с Центром:
Я уже хотела тоже убежать домой, и зашла в бар, чтобы попрощаться, как Джулиано вдруг потребовал, чтобы я срочно дала ему список телефонов всех студентов.
Список телефонов тоже составляла почта, черт знает почему не администратор. Об этом я узнала, как ни странно, еще в лагере. Повезло. Сообщил мне об этом, само собой, не Джулиано. Император определенно считал, что я - телепатка самого высокого класса и все, что я должна делать, знаю и сама. О списке мне сообщила Элис, а я, как и полагалась, попросила всех преподавателей составить список телефонов группы на последнем занятии.
Всем преподавателям я напоминала об этом по два раза. Четверо из них отдали мне списки еще в лагере, Марк забыл и честно сказал мне об этом. Французы поэтому писали мне свои телефоны в автобусе.
Бригитт, немка, сказала, что список есть и что она отдаст мне его, как только приедем в Москву.
Не отдала. Она его потеряла.
Поэтому список все еще не был готов. У меня не было телефонов немцев. До завтра можно было что-нибудь придумать.
- Джулиано, - сказала я, стоя в дверях бара, - можно, я принесу вам список завтра?
Джулиано сидел за столом и ел арбуз. После моих слов он вскочил, и встав на расстоянии двадцати сантиметров от меня, заорал. Он не сказал, не закричал, он именно заорал, так громко, как только мог.
Если коротко, то принести список завтра было нельзя.
Но Джулиано не был настолько краток. Он вспомнил, как он разбирал почту. И не ту почту, которая приехала из лагеря и которой занималась я. Нет, вообще всю сальватерианскую почту. В частности, испанскую, которой в прошлом году занимались совсем другие люди.
И испанские марки с конвертами, судя по всему, находились в особенно ужасном состоянии.
- Почему ты уехала в лагерь, оставив почту в ТАКОМ состоянии?! - орал Джулиано.
Так я узнала, что должна была разбирать и испанскую почту. Думать, почему должна и почему никто мне об этом не говорил, было некогда. Джулиано взмахнул рукой и остановил ладонь прямо перед моим лицом.
И, глядя на меня в упор, с трудом удерживаясь от того, чтобы врезать мне, проорал:
- ЧТО Я РАЗБИРАЛ?! ПЕРЕЧИСЛЯЙ!!
Я смотрела на Джулиано круглыми глазами, удивленная и испуганная слишком сильно, чтобы отвечать. Кроме того, я просто не знала, что же разбирал император в мое отсутствие.
- ПЕРЕЧИСЛЯЙ!!!
- Я не знаю, что вы разбирали.
- КАК ТЫ СМЕЕШЬ МНЕ ЛГАТЬ?!!! ПЕРЕЧИСЛЯЙ!!!
Молчание было ему ответом. В углу боялся вздохнуть над недоеденным арбузом случайно оказавшийся в баре Ренцо.
Джулиано взял меня за плечи и толкнул в распахнутые двери бара.
- И ОТКУДА ЗДЕСЬ ВЗЯЛАСЬ ЭТА ТУПАЯ ДЕВИЦА?! ВОН ОТСЮДА!!!
Это были последние слова, услышанные мной от Джулиано.