Образы Японии в музейной экспозиции: космос поэзии и ритуала. Часть VII
Знакомство с восточной культурой и философией повлияло на язык русского изобразительного искусства рубежа XIX-XX вв., жаждущего всемирного синтеза: синтеза религий, философий, наук, искусства.
Такой мотив, как девушка, приводящая себя в порядок - расчесывающая волосы, красящая губы, поправляющая туалет, является излюбленной темой для многих европейских и русских художников, но не всегда бросается в глаза сходство между этими образами. К примеру, возьмем работу художника Гойо Хасигути «Девушка, расчесывающая волосы», выполненную в 1920 г., и сравним ее с автопортретом Зинаиды Серебряковой (Лансере)«За туалетом», написанную в 1909 г. Те же жесты рук, изгибы шеи, тоже занятие - расчесать, привести в порядок густые темно-каштановые волосы, чтобы они засияли, полные жизни и силы. Похожими кажутся даже черты лица. Главное же отличие - во взгляде. Девушка на полотне японского художника смотрит напряженным, но невидящим взглядом. Этот взгляд как бы обращен в себя, т. е. художник показывает (невольно или с намерением) закрытость его модели для окружающего мира, что, на наш взгляд, хорошо передает особенности характера, присущие японцам. Если же мы обратимся к автопортрету Зинаиды Серебряковой, то отметим, что ее взгляд открыт миру. Это можно объяснить тем, что он обращен на зрителя (или на отражение в зеркале), но более существенно то, что этим взглядом иллюстрируется открытость русской души, ее отзывчивость и откровенность.
Гойо Хасигути «Девушка, расчесывающая волосы»
Сравнение духовно-эстетических и культурных особенностей помогает найти образы и методы музейной экспозиции. Например, в 2005 г. в Эрмитаже проходила выставка одной картины Караваджо - «Мальчик с лютней» («Лютнист»). В экспозиции были представлены живые цветы. Этот же прием можно использовать, если выставить вместе две картины - «Девушку, расчесывающую волосы» Гойо Хасигути и «За туалетом» Зинаиды Серебряковой. На японской экспозиции Государственного Эрмитажа представлены гребни, которые похожи на те, что девушки держат в руках: один светлый - в руках японки, другой темный - в руках русской художницы. Используя похожий прием противопоставления - сравнения можно выставлять и другие гравюры, тем более что в Эрмитаже хранятся богатые коллекции предметов. Например, веера и инро (сумочки для благовоний) - отсылки к изображениям гейш. И всё это напоминает сложный объемный пазл, который в конечном итоге должен сложиться в голове посетителя.
Автопортрет Зинаиды Серебряковой (Лансере)«За туалетом»
Стихотворные строчки Исикава Такубоку «Снимая перчатку» тоже могут стать частью этого экспозиционного пазла:
Снимал я перчатку
И вдруг-
Рука замерла.
Скользнуло по сердцу
Воспоминанье.
Они удивительным образом перекликаются со строчками из стихотворения Николая Степановича Гумилева, жившего, как и японский поэт, в конце XIX - начале XX вв. Строки Н. С. Гумилёва из стихотворения «Перчатка» звучат следующим образом:
На руке моей перчатка,
И ее я не сниму,
Под перчаткою загадка,
О которой вспомнить сладко
И, которая уводит мысль во тьму.
На руке прикосновенье
Тонких пальцев милых рук,
И как слух мой помнит пенье,
Так хранит их впечатленье
Эластичная перчатка, верный друг.
Есть у каждого загадка,
Уводящая во тьму,
У меня - моя перчатка,
И о ней мне вспомнить сладко,
И ее до новой встречи не сниму.
Удивительное совпадение: в двух совершенно разных странах в приблизительно в одно и то же время этот, казалось бы, непримечательный элемент одежды, вполне второстепенный, оживал в поэтическом мире мастеров, принадлежащих к разным культурным традициям. Правда, возможно, здесь сыграла роль любовь японского автора к русской литературе. Да, и можно ли назвать второстепенным то, что дает нам повод для столь возвышенных (или наоборот - земных?) размышлений? Если бы на основе сопоставления двух поэтических миров нам бы представилась возможность организовать выставку, мы бы выбрали для нее круглый зал (например, ротонду Эрмитажа) и, обозначив центр экспозиции, пустили бы «по кругу» предметы двух культур - русской и японской, обыгрывая их различия и сходства. Особенно интересно было бы сравнить перчатки или другие предметы и аксессуары, на которых строятся эстетика и ритуал. Семантика перчатки - это и сокрытие рук, и доверительное рукопожатие, она отсылает нас к тайне и, одновременно, к правилам этикета, дружелюбию и замкнутости, открытости души и тяге к сокровенному. Перчатки в свое время были и символом дуэли - особого ритуала, защищающего честь дворянина (сходного, пожалуй, в чем-то с кодексом самурая) или (и) даже честь прекрасной дамы. В то же время перчатка - это материал, и, следовательно, связь с традиционным костюмом, модой, социальным портретом. Лайковые перчатки, бархатные перчатки, кожаные перчатки - все они являют «маленький рассказ» об авторе, новеллу, поэтическую зарисовку, открытие мира и человека.
Погружение в восточную культуру невозможно вне понимания истоков мифопоэтической традиции. Говоря о керамике Раку, мы приводили сравнение со звездами, но звезды - это еще и символ, по-разному обыгрывающийся в мифах и поэзии. Можно вспомнить, например, легенду о двух влюбленных - пастухе и ткачихе. Легенда, почерпнутая из китайского фольклора, находит отклик и в японской поэзии, проходит красной нитью сквозь творчество разных поэтов, оставивших след в культурном наследии Японии. Легенда в разных источниках трактуется по-разному, но ее основная идея - показать историю двух любящих, но разлученных сердец. Ткачиха была взята на небо, дав название одной из звезд (в одной из трактовок легенды) в связи с ее божественным происхождением, в то время как пастух был вынужден остаться на земле. Влюбленным было позволено видеться лишь раз в год. Поэт Ариварано Нарихира обращается к этому мифу в сложенном во время собственных странствий стихотворении:
Охотника долгий путь.
Сегодня к звезде Ткачихе
Я попрошусь на ночлег.
В скитаньях моих неприметно.
Пришел я к Небесной реке.
Экспозиция Кунсткамеры также дает нам пищу для размышления. Среди предметов, выставленных в залах музея, мы можем видеть набор для придворной игры, цель которой - найти парные раковины. На парных раковинах может содержаться одинаковый рисунок или начало и продолжение одного стихотворения хокку. Интересно отметить, что в данном случае игрок уподобляется возлюбленному, который ищет себе пару.
Подводя итог сказанному, мы приходим к выводу, что путь поэзии и ритуала в японской культуре подобен сложносочиненной мозаике, образу космического пространства, где каждый фрагмент меняет значение в зависимости от выбранного для него места, темы и мироощущения автора. Осмысление культуры Японии в музейных экспозициях Санкт-Петербурга, их драматургии - от существующей до идеальной, уподобляется созерцанию космической картины японского художника, оставившего возле рисунка незаполненный белый фон.
- О. И. Котина, М. Н. Цветаева -
Часть I
Часть II
Часть III
Часть IV
Часть V
Часть VI
Такой мотив, как девушка, приводящая себя в порядок - расчесывающая волосы, красящая губы, поправляющая туалет, является излюбленной темой для многих европейских и русских художников, но не всегда бросается в глаза сходство между этими образами. К примеру, возьмем работу художника Гойо Хасигути «Девушка, расчесывающая волосы», выполненную в 1920 г., и сравним ее с автопортретом Зинаиды Серебряковой (Лансере)«За туалетом», написанную в 1909 г. Те же жесты рук, изгибы шеи, тоже занятие - расчесать, привести в порядок густые темно-каштановые волосы, чтобы они засияли, полные жизни и силы. Похожими кажутся даже черты лица. Главное же отличие - во взгляде. Девушка на полотне японского художника смотрит напряженным, но невидящим взглядом. Этот взгляд как бы обращен в себя, т. е. художник показывает (невольно или с намерением) закрытость его модели для окружающего мира, что, на наш взгляд, хорошо передает особенности характера, присущие японцам. Если же мы обратимся к автопортрету Зинаиды Серебряковой, то отметим, что ее взгляд открыт миру. Это можно объяснить тем, что он обращен на зрителя (или на отражение в зеркале), но более существенно то, что этим взглядом иллюстрируется открытость русской души, ее отзывчивость и откровенность.
Гойо Хасигути «Девушка, расчесывающая волосы»
Сравнение духовно-эстетических и культурных особенностей помогает найти образы и методы музейной экспозиции. Например, в 2005 г. в Эрмитаже проходила выставка одной картины Караваджо - «Мальчик с лютней» («Лютнист»). В экспозиции были представлены живые цветы. Этот же прием можно использовать, если выставить вместе две картины - «Девушку, расчесывающую волосы» Гойо Хасигути и «За туалетом» Зинаиды Серебряковой. На японской экспозиции Государственного Эрмитажа представлены гребни, которые похожи на те, что девушки держат в руках: один светлый - в руках японки, другой темный - в руках русской художницы. Используя похожий прием противопоставления - сравнения можно выставлять и другие гравюры, тем более что в Эрмитаже хранятся богатые коллекции предметов. Например, веера и инро (сумочки для благовоний) - отсылки к изображениям гейш. И всё это напоминает сложный объемный пазл, который в конечном итоге должен сложиться в голове посетителя.
Автопортрет Зинаиды Серебряковой (Лансере)«За туалетом»
Стихотворные строчки Исикава Такубоку «Снимая перчатку» тоже могут стать частью этого экспозиционного пазла:
Снимал я перчатку
И вдруг-
Рука замерла.
Скользнуло по сердцу
Воспоминанье.
Они удивительным образом перекликаются со строчками из стихотворения Николая Степановича Гумилева, жившего, как и японский поэт, в конце XIX - начале XX вв. Строки Н. С. Гумилёва из стихотворения «Перчатка» звучат следующим образом:
На руке моей перчатка,
И ее я не сниму,
Под перчаткою загадка,
О которой вспомнить сладко
И, которая уводит мысль во тьму.
На руке прикосновенье
Тонких пальцев милых рук,
И как слух мой помнит пенье,
Так хранит их впечатленье
Эластичная перчатка, верный друг.
Есть у каждого загадка,
Уводящая во тьму,
У меня - моя перчатка,
И о ней мне вспомнить сладко,
И ее до новой встречи не сниму.
Удивительное совпадение: в двух совершенно разных странах в приблизительно в одно и то же время этот, казалось бы, непримечательный элемент одежды, вполне второстепенный, оживал в поэтическом мире мастеров, принадлежащих к разным культурным традициям. Правда, возможно, здесь сыграла роль любовь японского автора к русской литературе. Да, и можно ли назвать второстепенным то, что дает нам повод для столь возвышенных (или наоборот - земных?) размышлений? Если бы на основе сопоставления двух поэтических миров нам бы представилась возможность организовать выставку, мы бы выбрали для нее круглый зал (например, ротонду Эрмитажа) и, обозначив центр экспозиции, пустили бы «по кругу» предметы двух культур - русской и японской, обыгрывая их различия и сходства. Особенно интересно было бы сравнить перчатки или другие предметы и аксессуары, на которых строятся эстетика и ритуал. Семантика перчатки - это и сокрытие рук, и доверительное рукопожатие, она отсылает нас к тайне и, одновременно, к правилам этикета, дружелюбию и замкнутости, открытости души и тяге к сокровенному. Перчатки в свое время были и символом дуэли - особого ритуала, защищающего честь дворянина (сходного, пожалуй, в чем-то с кодексом самурая) или (и) даже честь прекрасной дамы. В то же время перчатка - это материал, и, следовательно, связь с традиционным костюмом, модой, социальным портретом. Лайковые перчатки, бархатные перчатки, кожаные перчатки - все они являют «маленький рассказ» об авторе, новеллу, поэтическую зарисовку, открытие мира и человека.
Погружение в восточную культуру невозможно вне понимания истоков мифопоэтической традиции. Говоря о керамике Раку, мы приводили сравнение со звездами, но звезды - это еще и символ, по-разному обыгрывающийся в мифах и поэзии. Можно вспомнить, например, легенду о двух влюбленных - пастухе и ткачихе. Легенда, почерпнутая из китайского фольклора, находит отклик и в японской поэзии, проходит красной нитью сквозь творчество разных поэтов, оставивших след в культурном наследии Японии. Легенда в разных источниках трактуется по-разному, но ее основная идея - показать историю двух любящих, но разлученных сердец. Ткачиха была взята на небо, дав название одной из звезд (в одной из трактовок легенды) в связи с ее божественным происхождением, в то время как пастух был вынужден остаться на земле. Влюбленным было позволено видеться лишь раз в год. Поэт Ариварано Нарихира обращается к этому мифу в сложенном во время собственных странствий стихотворении:
Охотника долгий путь.
Сегодня к звезде Ткачихе
Я попрошусь на ночлег.
В скитаньях моих неприметно.
Пришел я к Небесной реке.
Экспозиция Кунсткамеры также дает нам пищу для размышления. Среди предметов, выставленных в залах музея, мы можем видеть набор для придворной игры, цель которой - найти парные раковины. На парных раковинах может содержаться одинаковый рисунок или начало и продолжение одного стихотворения хокку. Интересно отметить, что в данном случае игрок уподобляется возлюбленному, который ищет себе пару.
Подводя итог сказанному, мы приходим к выводу, что путь поэзии и ритуала в японской культуре подобен сложносочиненной мозаике, образу космического пространства, где каждый фрагмент меняет значение в зависимости от выбранного для него места, темы и мироощущения автора. Осмысление культуры Японии в музейных экспозициях Санкт-Петербурга, их драматургии - от существующей до идеальной, уподобляется созерцанию космической картины японского художника, оставившего возле рисунка незаполненный белый фон.
- О. И. Котина, М. Н. Цветаева -
Часть I
Часть II
Часть III
Часть IV
Часть V
Часть VI