Барраяр
Этот рассказ из "Границ бесконечности" - такая сильная история травмы, боли, ненависти и любви, что я просто не могу ее не процитировать. Хотя это очень тяжелая история, по крайней мере для меня.
"- Где вы были, когда родилась Райна?
Голос старухи звучал теперь тихо и плавно, даже сонно.
- Роды начались ночью. Лэм пошел за Джин, повитухой. Сын повитухи должен был позвать меня, но заснул. Я туда попала только утром, и было уже поздно. Они все видели.
- Что видели?
- Кошачий рот, гадкую мутацию. Чудовище! Их надо вырезать. Гадкий человечишка. - Майлз понял, что последние слова относились к нему. Старуха не сводила с него завороженных глаз. - Мутанты рождают новых мутантов, они плодятся, плодятся… Я видела, как ты смотришь на наших девушек. Ты хочешь сделать им мутантов, заразить нас всех…
Пора возвращать ее к главному.
- Вы когда-нибудь оставались с младенцем после этого?
- Нет. Джин - она от нее не отходила. Джин меня знает, она понимала, чего я хочу. Не ее дело, проклятой. И Харра тоже все время тут вертелась. Харра не должна… С чего это она так легко отделается? Зараза-то ведь в ней. Наверное, получила от своего отца, я спала только с ее отцом - и они все оказались плохие, кроме одной-единственной.
Майлз моргнул:
- Кто оказался плохой? [...]
- Все мои дети, - сказала матушка Маттулич.
Тут Харра резко подняла голову. Глаза ее округлились.
- Харра была не единственным вашим ребенком? - спросил Майлз.
Очень трудно заставить свой голос звучать спокойно и хладнокровно, когда так и подмывает заорать. Ему хотелось сбежать отсюда…
- Конечно, нет. Я думала, она мой единственный чистый ребенок. Я так думала, но, значит, и в ней прятался яд. А я-то на коленях благодарила Бога, когда она родилась чистая. Наконец чистый ребенок, после стольких уродов, после такой боли… Я думала, мое наказание закончилось. Но, значит, она все-таки была мутант: тайный, хитрый…
- Сколько, - с трудом выдавил Майлз, - сколько у вас было детей?
- Четверо, не считая Харры, моей последней.
- И вы убили всех четверых? [...]
- Нет! - сказала матушка Маттулич. На миг сквозь туман суперпентотала прорезалось возмущение. - Двое уже родились мертвыми: первый и тот, весь перекрученный. А того, у которого было слишком много пальцев на руках и ногах, и того, с огромной головой, тех я вырезала. Вырезала. Моя мать - она проследила, чтобы я все сделала, как надо. Харра… Харра слишком легко отделалась. Я сделала все за нее.
- Так что на самом деле вы убили не одного младенца, а трех? - ледяным голосом спросил Майлз. Самые молодые из присутствующих - сыновья Кейрела и братья Журики - явно были в ужасе, а старшее поколение дружно прятало глаза. Да, они наверняка все знали.
- Убила? - сказала матушка Маттулич. - Нет! Я их вырезала. Так надо. Надо было сделать то, что положено. - Она гордо подняла голову, потом снова ее опустила. - Убила моих детей ради, ради… Я не знаю, ради кого. А теперь вы называете меня убийцей? Будьте вы прокляты! Какой мне теперь толк в вашем правосудии? Оно мне было нужно тогда! Где вы были тогда? - Старуха вдруг неожиданно разрыдалась, а потом столь же мгновенно пришла в ярость: - Если мои дети должны были умереть, то ее - тоже! Почему она должна так легко отделаться? Я ее избаловала… Я хотела, как лучше… я старалась делать, как лучше, это несправедливо…
Суперпентотал с этим не справлялся… Нет, решил Майлз, он все-таки действует, но ее чувства слишком сильны. А если увеличить дозу (с риском остановки дыхания), то эмоциональные пики выровняются, но признание не станет более полным. Его трясло, и он только надеялся, что окружающие этого не видят. Пора заканчивать.
- Почему вы сломали Райне шею, а не перерезали горло?
- Из-за Харры! Она не должна была знать, - объяснила матушка Маттулич. - Бедная девочка. Ей будет казаться, что мутант просто умер…
[...]
- Ты, ты, - проговорила старуха, и ее отвращение пробилось даже сквозь тошнотворный оптимизм суперпентотала, - ты хуже всех. Сколько я пережила, сколько было горя, и вот являешься ты. Нам всем в лорды дают мутанта и меняют все правила: мы преданы слабостью этой женщины из другого мира. Из-за тебя все это было зря. Ненавижу тебя. Грязный мутант…"
"- Где вы были, когда родилась Райна?
Голос старухи звучал теперь тихо и плавно, даже сонно.
- Роды начались ночью. Лэм пошел за Джин, повитухой. Сын повитухи должен был позвать меня, но заснул. Я туда попала только утром, и было уже поздно. Они все видели.
- Что видели?
- Кошачий рот, гадкую мутацию. Чудовище! Их надо вырезать. Гадкий человечишка. - Майлз понял, что последние слова относились к нему. Старуха не сводила с него завороженных глаз. - Мутанты рождают новых мутантов, они плодятся, плодятся… Я видела, как ты смотришь на наших девушек. Ты хочешь сделать им мутантов, заразить нас всех…
Пора возвращать ее к главному.
- Вы когда-нибудь оставались с младенцем после этого?
- Нет. Джин - она от нее не отходила. Джин меня знает, она понимала, чего я хочу. Не ее дело, проклятой. И Харра тоже все время тут вертелась. Харра не должна… С чего это она так легко отделается? Зараза-то ведь в ней. Наверное, получила от своего отца, я спала только с ее отцом - и они все оказались плохие, кроме одной-единственной.
Майлз моргнул:
- Кто оказался плохой? [...]
- Все мои дети, - сказала матушка Маттулич.
Тут Харра резко подняла голову. Глаза ее округлились.
- Харра была не единственным вашим ребенком? - спросил Майлз.
Очень трудно заставить свой голос звучать спокойно и хладнокровно, когда так и подмывает заорать. Ему хотелось сбежать отсюда…
- Конечно, нет. Я думала, она мой единственный чистый ребенок. Я так думала, но, значит, и в ней прятался яд. А я-то на коленях благодарила Бога, когда она родилась чистая. Наконец чистый ребенок, после стольких уродов, после такой боли… Я думала, мое наказание закончилось. Но, значит, она все-таки была мутант: тайный, хитрый…
- Сколько, - с трудом выдавил Майлз, - сколько у вас было детей?
- Четверо, не считая Харры, моей последней.
- И вы убили всех четверых? [...]
- Нет! - сказала матушка Маттулич. На миг сквозь туман суперпентотала прорезалось возмущение. - Двое уже родились мертвыми: первый и тот, весь перекрученный. А того, у которого было слишком много пальцев на руках и ногах, и того, с огромной головой, тех я вырезала. Вырезала. Моя мать - она проследила, чтобы я все сделала, как надо. Харра… Харра слишком легко отделалась. Я сделала все за нее.
- Так что на самом деле вы убили не одного младенца, а трех? - ледяным голосом спросил Майлз. Самые молодые из присутствующих - сыновья Кейрела и братья Журики - явно были в ужасе, а старшее поколение дружно прятало глаза. Да, они наверняка все знали.
- Убила? - сказала матушка Маттулич. - Нет! Я их вырезала. Так надо. Надо было сделать то, что положено. - Она гордо подняла голову, потом снова ее опустила. - Убила моих детей ради, ради… Я не знаю, ради кого. А теперь вы называете меня убийцей? Будьте вы прокляты! Какой мне теперь толк в вашем правосудии? Оно мне было нужно тогда! Где вы были тогда? - Старуха вдруг неожиданно разрыдалась, а потом столь же мгновенно пришла в ярость: - Если мои дети должны были умереть, то ее - тоже! Почему она должна так легко отделаться? Я ее избаловала… Я хотела, как лучше… я старалась делать, как лучше, это несправедливо…
Суперпентотал с этим не справлялся… Нет, решил Майлз, он все-таки действует, но ее чувства слишком сильны. А если увеличить дозу (с риском остановки дыхания), то эмоциональные пики выровняются, но признание не станет более полным. Его трясло, и он только надеялся, что окружающие этого не видят. Пора заканчивать.
- Почему вы сломали Райне шею, а не перерезали горло?
- Из-за Харры! Она не должна была знать, - объяснила матушка Маттулич. - Бедная девочка. Ей будет казаться, что мутант просто умер…
[...]
- Ты, ты, - проговорила старуха, и ее отвращение пробилось даже сквозь тошнотворный оптимизм суперпентотала, - ты хуже всех. Сколько я пережила, сколько было горя, и вот являешься ты. Нам всем в лорды дают мутанта и меняют все правила: мы преданы слабостью этой женщины из другого мира. Из-за тебя все это было зря. Ненавижу тебя. Грязный мутант…"