Начну издалека.
Жили когда-то на Земле забавные люди - древние греки. Заняты они были, в основном, тем, что осмысливали свое бытие. Ну, и поболтать на эту тему они были мастера. А в промежутках между болтовней лепили голых баб и занимались стрельбой по персам и прочим подвижным целям. Иногда не попадали. Ну, то есть, не то чтобы совсем не попадали. А только не попадали в персов. И на этот случай придумали они смешное слово: «грех», или, если по-другому, «промах». И стали они всех им доставать. Означало это слово, в переводе на современный, что-то типа: «Вот, блин! Куда стреляешь, придурок? Глаза протри!». Или, к примеру: «Слышь, братан! Продавай свой лук и иди в горы овечек пасти. Стрелка из тебя не получилось».
Кстати, может быть сначала именно так точно они и говорили. Но потом пришли спартанцы и сказали: «Мноґа букав. Краткость - с.т. Теперь будем эту всю фигню звать кратко: «Грех». Все испугались и послушались.
Но время шло. Стали греки шарить по окрестностям и познакомились с евреями. И начали те помогать грекам в их главной затее: бытие осмысливать. Научились от них греки многому, в том числе выискивать по жизни всякие аналогии. А надо еще заметить, что к тому времени греки как раз ударились в глубокомыслие и голых баб лепить перестали. И нашли они по жизни для греха аналогию столь глубокомысленную, что мы туда даже и заглядывать не будем. А вот то, что они считали аналогией цели, нас как раз и интересует. Но об этом позже.
Тут мы заметим, что греки были, конечно, не правы. Во-первых, они считали, что если кто-то собрался стрелять, то у него, по-видимому, есть цель, и он ее видит. То есть его действия они априори рассматривали как осмысленные. Во-вторых, они были убеждены, что стрелок заинтересован в том, чтобы в эту цель попасть. И вот здесь они как раз погорели! Потому что где-то там, ну очень глубоко, все сходилось и картина мира получалась стройная и величественная. А по жизни аналогия не работала. Упомянутой целью никто не интересовался, народ тупо палил куда попало. И это несмотря на то, что еврейские греки все-все рассказали об этом деле окружающим варварам.
Варвары, кстати, греков очень внимательно выслушали. Наизусть заучили. Сказали: «О да, мы, конечно, сильно неправы. Так ваще никада низзя поступать!» И продолжили палить куда попало.
Но наличие некоей цели поначалу не отрицали. И поэтому выходило, что куда попало палить, как бы нехорошо. А стрелять только в цель им было неинтересно.
А потом это все стало их утомлять, и они попросту обломились. Решили, что проще будет об оной цели забыть, и никогда более не вспоминать, тем более что цели этой никто никогда в глаза не видел. Так они и сделали. О цели забыли и стали снова голых баб лепить. От этого испытали облегчение, и назвали это полезное дело «Возрождением». А если кто-нибудь, переезжая реку с раком, делал им замечание, мол, мимо цели стреляете, товарищи! - они ему отвечали: «Какая, на хрен, цель? Нету никакой цели. Это у меня такое виденье мира. Я так самовыражаюсь».
Вот так бесславно закончилась древняя затея. Слишком глубокомысленной оказалась греческая аналогия, нам, варварам, непонятная.
Да и вообще у этих греков мало чего толком получалось. Не, ну голых баб они лепить, конечно, умели. Но музыка у них была такая, что нашему уху и слушать там нечего. Потому плейеров там никто и не носил. Даже балалайку, придурки, изобрести не сумели. Тоны музыкальные цифирями просчитали, три струны на чей-то там натянули, на том музыкальный прогресс у них и закончился. А пели при том только в один голос, как Эминем.
То ли дело немцы! Эти за дело взялись обстоятельно. Натыкали в музыку хроматизмов, развели полифонию, многоголосие и другие безобразия. А петь научились, ну, почти как грузины. И даже научились на слух отличать пониженную шестую ступень от повышенной пятой. Короче, крутые они были ребята, не чета нам с вами.
А основой мироощущения немцев, как известно, является «орднунг», т. е. «порядок». Вместе с австрийцами, швейцарцами да голландцами (хрен редьки не слаще) они этому своему «порядку» всю Европу обучили - кто там был, тот знает. И все бы хорошо, но рядом с ними жили русские, тоже очень яркие ребята. Настолько яркие, что само их существование было для немцев тяжелым жизненным испытанием. Смотрели они на них, смотрели, да и не выдержали - пошли на них войной, устанавливать «новый мировой порядок». Но я сейчас не об этом. А о том, что «порядок» является для немцев неким абсолютом, и потому, в знак уважения, мы будем писать его с восклицательным знаком в конце слова - «орднунг!».
Важно еще и то, что «орднунг!» нарушена быть не может в принципе, а буде оное случится, немец испытает такое чувство, будто произошло нечто непоправимое и мироздание ожидает неминуемый и мучительный конец.
Ну, и что, по-вашему, должен был сделать немец, или, к примеру, австриец, обучая игре на скрипке, какого-нибудь чеха, или, там, русского, когда тот вдруг ошибся, и не попал в ноту? Глубокий стресс привел к тому, что оный немец придумал новое слово, во всей глубине выражающее немыслимый ужас происходящего - слово «фальш!» т. е. «неправильно!!!».
Надо сказать, что несмотря на порядок, наречия у немцев часто путаются с прилагательными. Я даже не уверен, что сами немцы их различают (я не говорю сейчас про лингвистов). Но слово «фальш!», как вы уже поняли, находится во столь глубоком противоречии со словом «орднунг!», что произносить его надлежит особым образом. Произносить его надо так, чтобы слушатель не понимал, наречие это, или уже междометие.
Я говорил ранее, что русские - ребята яркие. Перенять что-нибудь у немцев, переделав это по-своему - известная русская национальная забава. Вот и новое слово им тоже весьма приглянулось. Но заморачиваться с немецкой грамматикой они, конечно, не стали. Они просто добавили к этому наречию на грани междометия мягкий знак, отчего оно чудесным образом превратилось в существительное. И, как всегда, оказалось, что в таком виде новое слово гораздо полезнее, по крайней мере для нас. Потому что благодаря русским немцам, мы получили полную еврейскую аналогию греческого слова «грех», только применительно к музыке.
Не знаю как Вы, а я могу воспринимать то, во что целились древние греческие стрелки, не иначе как в контексте музыкальной аналогии. Вот, например, сказал я что-то такое, и вроде бы не солгал, а на душе как-то гадко стало. Что-то такое во мне чувствует какую-то фальшь. Стало быть, все-таки соврал. А если не могу сразу сказать в чем именно, значит соврал и себе тоже. Должно быть, это он и есть, тот самый грех. Если даже не ложь, то что-то еще такое же фальшивое. И чувство, его обнаруживающее, работает как и музыкальный слух - помимо рассудка. Пусть рассудок уже потом выискивает причину фальши, я и так знаю, что она там есть, и, поработав рассудком, смогу ее обнаружить.
Или вот какой-нибудь человек говорит мне общую, правильную фразу. Уверенно так говорит, будто понимает, что эта фраза значит. А я откуда-то знаю, что ничего он не понимает, потому что и нечего там понимать, если эта фраза не отнесена к тому месту, откуда он ее взял. Этот человек все еще думает словами а не головой. Учила его наша словесная культура, учила, но так и не доучила. И какое-то совершенно другое чувство во мне обнаруживает эту фальшь, но на этот раз уже отнюдь не мимо рассудка. И мне неприятно, потому что «орднунг!» нарушена, а нарушитель об этом даже не подозревает. Хотя, казалось бы, какое мне до нее дело? Я немец?
Или вот другой случай, еще интереснее. Говорю я что-то кому-то, что-то из области в которой он слабо ориентируется. А ему непременно нужно сориентироваться, от этого чего-то такое важное для него зависит. И чувствую - он мне не верит. И чем дальше, тем больше, А я даже не то, чтобы чувствую, это у него просто на лице написано. И я вижу, как ему неприятно от того, что он думает, будто я ему нагло вру прямо в лицо. Вы думаете, он испытывает такое же чувство фальши, и это чувство в нем ошибается? А я так не думаю. У него есть другие причины быть недовольным происходящим. А если бы даже и так, то почему же тогда я в таких случаях никогда не испытываю ничего подобного? Я просто говорю себе: «Я не знаю, врет мне этот человек или нет. И узнать это сейчас никоим образом не могу. Поэтому не будем спешить с выводами. Будем разбираться, или принимать решение наобум». И никакого чувства я при этом не испытываю. Просто никакого вообще. Откуда же у этого человека такая уверенность (а это не меньше чем уверенность), что я ему вру, если я говорю правду?
На самом деле все очень просто: этот человек находится в очень сложных отношениях с истиной. Он не был достаточно долго достаточно честен сам перед собой. Нужное чувство у него просто не сформировалось. Он всю жизнь играет на расстроенном инструменте. Откуда же взяться слуху? Как он научится различать фальшь, если все издаваемые им звуки - сплошная фальшь и других он не слышал? И даже те чувства, которые должны выискивать фальшь, работают у него фальшиво.
А ведь стоит только прекратить беспрерывное вранье и спустя какое-то время он обнаружит, что откуда-то знает, как должны правильно звучать те или иные ноты. И что другие слышащие определяют эти правильные ноты в точности так же. Значит, нам все-таки есть во что целить?
И вот еще что интересно. Все знают, что те, кто учится эстрадному вокалу, петь не умеют в принципе, и, скорее всего, никогда не научатся. По-настоящему петь умеют ученики хорового отделения. Потому что человек не научится правильному строю, если перед тем не научится выстраивать созвучия с другими людьми. Вот тут и формируется музыкальный слух, вот тогда и обостряется чувство фальши. Вас удивит, если я скажу, что то же самое происходит и с древним греческим грехом? Что ваша внутренняя фальшь во всей красе прозвучит только в столкновении с другими людьми? И что без такого столкновения Вы ее просто никогда не выявите? Не удивит? Ну и ладно. Тогда я скажу Вам, что удивляет меня.
Центром мироощущения древних греков была... как Вы думаете что? Нет, не «орднунг!». Но очень близко к тому. Это была гармония. Они сумели отнести это музыкальное понятие к человеку, к его телу и духу, и даже ко всему мирозданию. Стало быть какой-никакой, но слух у них все-таки был. Зачем же им потребовалась стрелковая аналогия для того, что мы сейчас зовем грехом? Чтобы мы тут сейчас голову ломали, пытаясь прояснить себе, в какую цель мы промазали? Использовали бы они музыкальную аналогию, глядишь, за прошедшие века появилось бы побольше людей, желающих как-то умерить свой вклад в мировую какофонию.
Нет, я этого никогда не пойму. Может быть просто потому, что музыку я люблю гораздо больше, чем стрельбу по персам с вертолетов.