Линор Горалик, из старого ещё
Это все к тому, что у меня опять голова болит. Потому что март, ветер, минус три-четыре. С утра позвонила мама, говорит - восстание в Крондштате. А мы как раз проснулись, выползли готовить завтрак, обнаружили, что нет молока, и пожарили омлет на кефире. С утра я как раз ничего себя чувствовала, мы собирались ехать за новым диваном. Я с самого начала говорила, что глупо было в новый дом тащить старую мебель, но сегодня, слава богу, под Сашкой отвалилась диванная ножка. Ну, мы встали пораньше, Сашка поговорила с мамой, смотрит в окно и говорит: "Блядь, соседи опять паркуются на нашей стоянке, я не могу, я им скажу". Я говорю: Сашка, ну какая разница, купим машину - тогда будем с ними ругаться. Она говорит: нет, это дело принципа. Я ей говорю: ты лучше позвони Леше с Наташей, я вообще не очень понимаю всю эту историю про Крондштат, но Леша все-таки бывший эсер, мало ли. Саша пошла звонить, а я пошла выгуливать собаку и встретила Лену. Она выглядит ужасно, у нее папу позавчера расстреляли за колоски, - выбили дверь в половине четвертого утра, мать загнали в угол и полезли в подпол. Перерыли все и нашли мешочек с зернами, папу сразу расстреляли, младшую, Дашеньку, изнасиловали, она теперь молчит, а сама Лена сутки пряталась в печи за заслонкой, у нее теперь не разгибается рука, так застудила. Ужасно хочется что-нибудь для нее сделать. У нее тоже бассет, только мальчик, можно предложить спарить его летом с нашей Тусей, они давно хотели, но Туся еще маленькая была. Я позвала их к нам в четверг вечером, мы в этот день рано освобождаемся: у меня семинар заканчивается в четыре, а Сашка вообще из дому работает, благо выделенка.
Когда мы с Тусей вернулись, меня, на самом деле, уже поташнивало. Сашка сказала, что дозвонилась Наташе: Лешка ушел по льду в Финляндию, добрался, еле жив, но жив. Сама Наташа в лагере, - Саша говорила с ее мамой, телефон отвечает последний день, их с детьми завтра тоже куда-то увозят. Обещала скинуть нам новые координаты, как только разберется. Я зашла на сайт Amnesty и оставила там длинный пост про эту историю. Кошмар какой-то, Наташа хронический почечник, какой лагерь, вообще озверели. После этого, конечно, никакого настроения покупать диван уже не было, но спать-то на чем-то надо... Ладно, поехали. Садимся в такси. По радио сначала говорят про блокаду, это уже вообще невозможно слушать. Сашин отец входит в Комитет подготовки к снятию блокады, они арендовали шестой по счету ангар месяц назад, потому что пожертвования идут огромные, все это складируется, но кто все это получит, уже совершенно непонятно. Сашка делала этому Комитету кампанию, когда лежала со сломанной ногой. Совершенно охуенный ролик: две минуты камера идет вдоль полок в ангарах, там, где молоко и хлеб, а потом детский голос говорит: "Комитет подготовки к снятию блокады больше не принимает пожертвования продуктами. Сегодня каждого освобожденного ленинградца ждут шесть литров молока. Каждый день эта цифра вырастает вдвое". Две минуты до тебя доходит, а потом ты начинаешь рыдать. Отец Сашкин позвонил нам через двадцать минут после первого показа ролика по ТВ и сказал, что у них обрывают телефоны, плачут и спрашивают, что нужно. А что нужно? И главное - кому это будет нужно?! Короче, мы едем в такси, "Эхо Москвы" рассказывает, что на Неве тает лед, я начинаю чувствовать, что у меня сердце колотится, и тут они говорят, что "Таймс" второй раз избрала Сталина человеком года. Сашка видит, что я за висок держусь, гладит меня и говорит: "Заинька, видишь, как хорошо, теперь инвестиции пойдут, нам работа будет, купим машинку, я буду тебя в бассейн возить, у тебя голова перестанет болеть, все будет хорошо". Я говорю: "Сашка, не говори про работу, а то меня стошнит." Это у меня первая реакция на головную боль, я про работу думать не могу. Она замолкает и начинает гладить меня по руке, а у самой на пальцах цыпки, как у маленькой девочки, и где она их берет - непонятно. Бандана сползла, ухо розовое торчит, вот же чучелко.
Добираемся мы до ИКЕИ. Уже две таблетки "Пенталгина" не помогли. Первый, кого мы видим в зале спален - это Витя Гарц. Он со мной учился, а теперь, оказывается, работает в ИКЕЕ консультантом. И сходу начинает нам рассказывать, что первого августа уезжает в Биробиджан. Говорит совершенно серьезно, глаза горят. Начинает объяснять про еврейскую автономию и независимость после позорной черты оседлости. Про то, что его девушка в Москве не может поступить в институт из-за национального вопроса. Про то, что его дядя сидит по делу врачей и они последний раз слышали о нем четыре года назад, мама каждый день носит передачи, ее вчера ударили прикладом и сказали больше не приходить. Так что теперь Витя забирает маму и едет строить новые города для своего народа. Шея грязная, глаза навыкате, совершенно невменяем. Я говорю: Витя, ну дай бог, что тебе сказать. Он мне говорит: вот именно что Бог. Я оттаскиваю Сашку в сторону и говорю: слушай, я не могу с ним сейчас про диван говорить. Давай лучше по каталогу закажем, а? Она говорит: ну уже приехали, давай не так, давай пойдем туда, где детская мебель. Там тоже есть раскладные диваны, и они даже дешевле. Купим диван с Симпсонами. Станем окончательно городскими сумасшедшими.
Пошли мы в детскую мебель, Сашка говорит: "Ты живая?" Я живая, но наполовину, но не ехать же обратно, а завтра опять сюда. В зале детской мебели в углу стоит толпа, мы протискиваемся и видим, что идет презентация дивана с Гагариным. Звездочки на синем фоне и он сам - улыбается. Охуенный совершенно. Сашка позавчера носилась по квартире под репортаж CNN, махала руками и орала: "Выхожу на орбиту!", напугала собаку так, что та чуть на ковер не нассыла, но правда же - с ума сойти можно. А главное - я говорила Свете по телефону, они вернулись из Берлина, ее мужа перевели обратно в Москву, когда стену закончили, - я ей говорила: вот страна, да, ты можешь говорить про нее что угодно, Крондштат, Ленинград, Церетели, не знаю, что еще, крымские татары, хотя они, может, и легенда, потому что это уже чересчур как-то, если честно - но вот есть Гагарин. Вот эта страна, которая по уши в дерьме - и Гагарин. И от этого многое... меняется в голове. Светка меня слушала-слушала, а потом говорит: "У меня в Берлине у подружки мужа за анекдот про Белку и Стрелку отдали под суд." Я говорю: расскажи хоть, за какой. Ты с ума сошла, - говорит. Я тебе лучше мейлом через анонимайзер пошлю.
Когда нам выписали, наконец, диван с Гагариным, у меня уже в глазах темнело. Я держусь за Сашку, мы стоим на кассе, пять минут, десять, пятнадцать, я начинаю звереть. Иду к менеджеру, говорю: блин, почему я пятнадцать минут за свои же деньги стою на кассе? Она начинает извиняться и говорить, что у нее трех кассиров из шести сегодня утром призвали в Афганистан. Я в таких ситуациях всегда теряюсь, потому что, с одной стороны, какое мне должно быть до этого дело? Есть базовые принципы корпоративного управления; Афганистан не то чтобы в один день случился, полгода все этого ждали, почему нельзя было заранее составить график замен? А с другой стороны - совершенно не знаешь, что сказать, хотя и понимаешь, что это чудовищная манипуляция... В общем, пока мы выбрались с этим диваном, меня уже шатало. Ехали мы страшными кругами, потому что на Красной площади сел какой-то самолет, весь центр перекрыт, Рублевка забита. Я в какой-то момент чувствую, что сейчас меня будет рвать. Мы успеваем тормознуть таксиста, открыть дверцу - и меня действительно рвет фонтаном. Сашка где-то находит мне воды, я в чудовищном состоянии, водитель мне сует "Каффетин", я тупо его принимаю, становится еще хуже. Мы едем, и я чувствую, что вот сейчас мне конец. Заблевала Сашке джинсы, заблевала коврик, дали таксисту лишние сто рублей, он, мягко говоря, был сам не рад, что нас повез. Уже подъезжали к дому, "Эхо Москвы" говорит - "Таймс" назвала Горбачева человеком года. Саша, говорю, молчи, у меня сейчас нет на это сил. Слава богу, хоть Светка позвонила, сказала, что они не придут вечером, ее мужа опять возвращают в Берлин, разбирать стену.
Приехали мы домой, вечер уже, темно, снег пошел, через два часа должны привезти диван. Сашка меня потащила почти на руках наверх, уложила, дала все положенные таблетки, померила давление - совсем низкое, вообще никакое. Ну, - говорю, - здравствуй, март. Началась ежегодная история. Сашка ложится сзади на наш раздолбанный диван, обнимает меня, приваливается животом и начинает мне петь про заиньку, который "вышел на тропинку, снял с себя ботинки, взял с собой лукошко - собирать морошку." А я лежу и пытаюсь не сблевать опять, и только думаю: Господи, спасибо Тебе, что она со мной, спасибо Тебе, что она ушла от этого подонка, спасибо Тебе за Чечню, хотя и некрасиво так говорить, потому что иначе он бы никуда ее беременную не отпустил. Спасибо Тебе за все, Господи, правда. Но через месяц Сашка родит, и тогда, Господи, будь я проклята, если мой ребенок будет жить в этом климате, с этими гребаными перепадами температур, чтобы у него каждую весну вот так голова раскалывалась, а телевизор бы ему говорил, что завтра плюс восемь-десять, когда на самом деле будет минус три-четыре, Твоей, Господи, милостью, и тут уж можно не сомневаться, минус три-четыре, Господи, и так еще на две недели как минимум.
http://snorapp.livejournal.com/292677.html
Когда мы с Тусей вернулись, меня, на самом деле, уже поташнивало. Сашка сказала, что дозвонилась Наташе: Лешка ушел по льду в Финляндию, добрался, еле жив, но жив. Сама Наташа в лагере, - Саша говорила с ее мамой, телефон отвечает последний день, их с детьми завтра тоже куда-то увозят. Обещала скинуть нам новые координаты, как только разберется. Я зашла на сайт Amnesty и оставила там длинный пост про эту историю. Кошмар какой-то, Наташа хронический почечник, какой лагерь, вообще озверели. После этого, конечно, никакого настроения покупать диван уже не было, но спать-то на чем-то надо... Ладно, поехали. Садимся в такси. По радио сначала говорят про блокаду, это уже вообще невозможно слушать. Сашин отец входит в Комитет подготовки к снятию блокады, они арендовали шестой по счету ангар месяц назад, потому что пожертвования идут огромные, все это складируется, но кто все это получит, уже совершенно непонятно. Сашка делала этому Комитету кампанию, когда лежала со сломанной ногой. Совершенно охуенный ролик: две минуты камера идет вдоль полок в ангарах, там, где молоко и хлеб, а потом детский голос говорит: "Комитет подготовки к снятию блокады больше не принимает пожертвования продуктами. Сегодня каждого освобожденного ленинградца ждут шесть литров молока. Каждый день эта цифра вырастает вдвое". Две минуты до тебя доходит, а потом ты начинаешь рыдать. Отец Сашкин позвонил нам через двадцать минут после первого показа ролика по ТВ и сказал, что у них обрывают телефоны, плачут и спрашивают, что нужно. А что нужно? И главное - кому это будет нужно?! Короче, мы едем в такси, "Эхо Москвы" рассказывает, что на Неве тает лед, я начинаю чувствовать, что у меня сердце колотится, и тут они говорят, что "Таймс" второй раз избрала Сталина человеком года. Сашка видит, что я за висок держусь, гладит меня и говорит: "Заинька, видишь, как хорошо, теперь инвестиции пойдут, нам работа будет, купим машинку, я буду тебя в бассейн возить, у тебя голова перестанет болеть, все будет хорошо". Я говорю: "Сашка, не говори про работу, а то меня стошнит." Это у меня первая реакция на головную боль, я про работу думать не могу. Она замолкает и начинает гладить меня по руке, а у самой на пальцах цыпки, как у маленькой девочки, и где она их берет - непонятно. Бандана сползла, ухо розовое торчит, вот же чучелко.
Добираемся мы до ИКЕИ. Уже две таблетки "Пенталгина" не помогли. Первый, кого мы видим в зале спален - это Витя Гарц. Он со мной учился, а теперь, оказывается, работает в ИКЕЕ консультантом. И сходу начинает нам рассказывать, что первого августа уезжает в Биробиджан. Говорит совершенно серьезно, глаза горят. Начинает объяснять про еврейскую автономию и независимость после позорной черты оседлости. Про то, что его девушка в Москве не может поступить в институт из-за национального вопроса. Про то, что его дядя сидит по делу врачей и они последний раз слышали о нем четыре года назад, мама каждый день носит передачи, ее вчера ударили прикладом и сказали больше не приходить. Так что теперь Витя забирает маму и едет строить новые города для своего народа. Шея грязная, глаза навыкате, совершенно невменяем. Я говорю: Витя, ну дай бог, что тебе сказать. Он мне говорит: вот именно что Бог. Я оттаскиваю Сашку в сторону и говорю: слушай, я не могу с ним сейчас про диван говорить. Давай лучше по каталогу закажем, а? Она говорит: ну уже приехали, давай не так, давай пойдем туда, где детская мебель. Там тоже есть раскладные диваны, и они даже дешевле. Купим диван с Симпсонами. Станем окончательно городскими сумасшедшими.
Пошли мы в детскую мебель, Сашка говорит: "Ты живая?" Я живая, но наполовину, но не ехать же обратно, а завтра опять сюда. В зале детской мебели в углу стоит толпа, мы протискиваемся и видим, что идет презентация дивана с Гагариным. Звездочки на синем фоне и он сам - улыбается. Охуенный совершенно. Сашка позавчера носилась по квартире под репортаж CNN, махала руками и орала: "Выхожу на орбиту!", напугала собаку так, что та чуть на ковер не нассыла, но правда же - с ума сойти можно. А главное - я говорила Свете по телефону, они вернулись из Берлина, ее мужа перевели обратно в Москву, когда стену закончили, - я ей говорила: вот страна, да, ты можешь говорить про нее что угодно, Крондштат, Ленинград, Церетели, не знаю, что еще, крымские татары, хотя они, может, и легенда, потому что это уже чересчур как-то, если честно - но вот есть Гагарин. Вот эта страна, которая по уши в дерьме - и Гагарин. И от этого многое... меняется в голове. Светка меня слушала-слушала, а потом говорит: "У меня в Берлине у подружки мужа за анекдот про Белку и Стрелку отдали под суд." Я говорю: расскажи хоть, за какой. Ты с ума сошла, - говорит. Я тебе лучше мейлом через анонимайзер пошлю.
Когда нам выписали, наконец, диван с Гагариным, у меня уже в глазах темнело. Я держусь за Сашку, мы стоим на кассе, пять минут, десять, пятнадцать, я начинаю звереть. Иду к менеджеру, говорю: блин, почему я пятнадцать минут за свои же деньги стою на кассе? Она начинает извиняться и говорить, что у нее трех кассиров из шести сегодня утром призвали в Афганистан. Я в таких ситуациях всегда теряюсь, потому что, с одной стороны, какое мне должно быть до этого дело? Есть базовые принципы корпоративного управления; Афганистан не то чтобы в один день случился, полгода все этого ждали, почему нельзя было заранее составить график замен? А с другой стороны - совершенно не знаешь, что сказать, хотя и понимаешь, что это чудовищная манипуляция... В общем, пока мы выбрались с этим диваном, меня уже шатало. Ехали мы страшными кругами, потому что на Красной площади сел какой-то самолет, весь центр перекрыт, Рублевка забита. Я в какой-то момент чувствую, что сейчас меня будет рвать. Мы успеваем тормознуть таксиста, открыть дверцу - и меня действительно рвет фонтаном. Сашка где-то находит мне воды, я в чудовищном состоянии, водитель мне сует "Каффетин", я тупо его принимаю, становится еще хуже. Мы едем, и я чувствую, что вот сейчас мне конец. Заблевала Сашке джинсы, заблевала коврик, дали таксисту лишние сто рублей, он, мягко говоря, был сам не рад, что нас повез. Уже подъезжали к дому, "Эхо Москвы" говорит - "Таймс" назвала Горбачева человеком года. Саша, говорю, молчи, у меня сейчас нет на это сил. Слава богу, хоть Светка позвонила, сказала, что они не придут вечером, ее мужа опять возвращают в Берлин, разбирать стену.
Приехали мы домой, вечер уже, темно, снег пошел, через два часа должны привезти диван. Сашка меня потащила почти на руках наверх, уложила, дала все положенные таблетки, померила давление - совсем низкое, вообще никакое. Ну, - говорю, - здравствуй, март. Началась ежегодная история. Сашка ложится сзади на наш раздолбанный диван, обнимает меня, приваливается животом и начинает мне петь про заиньку, который "вышел на тропинку, снял с себя ботинки, взял с собой лукошко - собирать морошку." А я лежу и пытаюсь не сблевать опять, и только думаю: Господи, спасибо Тебе, что она со мной, спасибо Тебе, что она ушла от этого подонка, спасибо Тебе за Чечню, хотя и некрасиво так говорить, потому что иначе он бы никуда ее беременную не отпустил. Спасибо Тебе за все, Господи, правда. Но через месяц Сашка родит, и тогда, Господи, будь я проклята, если мой ребенок будет жить в этом климате, с этими гребаными перепадами температур, чтобы у него каждую весну вот так голова раскалывалась, а телевизор бы ему говорил, что завтра плюс восемь-десять, когда на самом деле будет минус три-четыре, Твоей, Господи, милостью, и тут уж можно не сомневаться, минус три-четыре, Господи, и так еще на две недели как минимум.
http://snorapp.livejournal.com/292677.html