Семиречье и Кульджа (татарские мемуары). 8. Кульджа
Оригинал взят у rus_turk в Семиречье и Кульджа (татарские мемуары). 8. Кульджа
Г. Ш. Кармышева. К истории татарской интеллигенции (1890-1930-е годы). Мемуары / Пер. с татарского Ф. Х. Мухамедиевой, составитель Б. Х. Кармышева. - М., 2004.
1. Джаркент, Верный, 2. Верный, 3. Верный, 4. Гавриловка, Копал, Попутный, 5. Кульджа, 6. Кульджа, 7. Кульджа.
Конвоирование почты в Кульджу. П. А. Старков, 1891
Примерно в 1898 году в Кульджу вошел русский казачий полк. Китайские городские власти встречали его в саду Юнусхана. Горожане встречали их хлебом и солью. Ехали казаки по улице Тугры купер, затем завернули в наш переулок и направились в консульский парк. На каких лошадях они ехали! Вот это политика! Все солидно, представительно. В трех местах играла музыка. Блестят несколько пушек, дымят походные кухни!
В тот день была пятница, как раз время молитвы. А в мечети находились только имам и муэдзин Идрис-хаджи. Прихожане пошли смотреть церемонию встречи русского войска. По соседству с нами жил парень Габдельхамид, слабый, высохший от употребления опиума, еле-еле шагал по дому. Когда услыхал русскую музыку, побежал по нашей ограде и перепрыгнул через высокий забор на улицу. Посмотрев на него, наш Ханака сказал маме: «Видишь, каков умирающий Габдельхамид? Музыка прибавила ему силы». Нет-нет да повторял он эти слова.
Свое преимущество русские солдаты перед китайцами в тот же день показали. Весь парк, казармы наполнились солдатами. Ханака всегда гордился русскими солдатами. Он говорил сам с собой: «Вот видишь, китаец, какая у них одежда, какие у них лошади, какая у них внушительная музыка! Смотри!» Ханака знал китайских солдат, ходил смотреть на их военные тренировки. Ходил смотреть китайский театр. Даже видел, как охраняют хозяев города (дутая и шанганя). Охранники, сидя скорчившись у ворот, спят. Если кто-нибудь из китайского начальства умирал, Ханака ходил смотреть на его похороны.
Родители не разрешали Ханаке работать до вечера, так как у него было слабое здоровье. Мама говорила: «Ханмухаммад, довольно, кончай работу, сходи куда-нибудь». В городе некуда идти. Мы, дети, с ним выходили за город, разговаривая, доходили до Учтерака, до мельницы.
Возле нас была большая свободная площадь. Там китайцы выращивали много зелени для продажи городскому населению. Как снег растает, они там начинали копошиться и работали до самых заморозков. Одеты они были грязно, некрасиво, на голове у них тряпка. Целое лето медленно-медленно копошились.
Однажды Ханака говорит нам, детям:
- Знаете ли вы, что все эти работяги - солдаты?
А мы говорим:
- Какие там солдаты! Они сутулые, горбатые старики.
Ханака разъясняет:
- Да, они солдаты: с утра идут в казармы, показываются начальству, а потом каждый занимается своим делом.
Мы задумались, шептали про себя: «Они солдаты, они солдаты», - и удивлялись.
Когда появились русские, наша окрестность стала похожей на город. Люди испытывали душевный подъем - стало веселей. Стало понятно, почему русские военные появились у нас. Оказывается, в Центральном Китае было неспокойно. Чтобы сохранить порядок в Кульджинском крае, они, по просьбе местных правителей, были приглашены сюда. Командирам, офицерам понадобились квартиры.
К татарам, если у них была лишняя площадь, устраивались за хорошую плату. Даже в нашей гостиной жил офицер с женой. Офицеры все были семейные, с прислугой.
На следующий день дутай и шангань приехали в консульский парк приветствовать приезжих офицеров. По их обычаю приезжих приветствовали выстрелами из пушек. Когда выходили, снова стреляли. Трубили в сурнай. Первым вышел кашгарец с красным зонтом на очень длинной ручке.
В двухколесную китайскую повозку были запряжены цугом два мула. Первым ехал дутай, а за ним шангань. Кучера бежали рядом. Ехали тихо, а кучерам приходилось бежать. Дутай сидел, сложив ноги. У него была и скамеечка, чтобы наступать при спуске. Ханака возмущался: «Приехал на своей таратайке».
В этом году зима была очень холодной. Говорят, что раньше в Кульдже не было таких морозов, снег выпадал редко. В народе говорили: «Русские привезли мороз, их всегда сопровождает холод». Русские военные жили в Кульдже довольно долго. Хозяйки-татарки, у которых жили русские офицеры, у их жен научились кулинарному искусству: стали печь сдобные булочки, торты, коврижки, пряники.
В тот год муж Марьям, Ахмадъяр-абзый, проболев всего неделю, умер. Это было трауром для всех татар города. Он был довольно состоятельным человеком, его дела шли хорошо. У него был хороший дом со всеми надворными постройками, собирался еще строиться. И жена у него была деловая. Жили хорошо и дружно. Были у него приказчики, работники. Его внезапная смерть всеми переживалась тяжело. Погас в семье светильник. Бедные дочери остались сиротами. Сын Юсуф, родившийся от Марьям, удивительной красоты мальчик, прожил только год и умер.
У Ахмадъяра-абзый был старший брат Валиулла. Он жил в Яркенте и был состоятельным человеком. Когда мы жили в Яркенте, наши родители близко общались с его семейством. Была у него и старая мать, которую прозвали в городе Толстой бабушкой. Когда умер Ахмадъяр-абзый, этот брат приехал в Кульджу. Наши родители тоже были у них несколько дней.
Марьям не показывалась Валиулле-абзый, поскольку он был старшим братом мужа, и она, согласно обычаю, должна была скрываться от его старших родственников-мужчин.
Ахмадъяр-абзый при жизни очень хотел, чтобы Марьям не чуждалась его родного брата, но никак не смог уговорить ее не скрываться. Но однажды Валиулла как-то приехал, и братья вместе с работниками находились под навесом: как раз скотина возвращалась с пастбища. Тут неожиданно из противоположной двери вышла Марьям. Ахмадъяр-абзый сказал: «Братец, посмотри на свою невестку». Тот взглянул и сказал: «Боже мой, как бы не сглазить!» Младшему брату было приятно это слышать.
Проводили Ахмадъяра-абзый должным образом, достойно провели и поминки третьего дня, и сороковины с посвящением полностью прочитанного Корана. После этого Валиулла-абзый уехал в Яркент, чтобы сделать там какие-то свои неотложные дела, и потом снова приехать в Кульджу.
Был у них еще младший брат Мухаммадъяр. Он тоже был женат, имел семью, жил в Яркенте. Он был довольно непутевый человек, любил выпивать, его многие не любили, приказчики и другие работники не уважали.
После смерти Ахмадъяра он часто стал приезжать в дом брата и подолгу жил, приходил пьяным, орал и бранился во дворе, нарушая покой всех.
Племянницы (дочери Ахмадъяра) очень боялись его. И, когда он находился у них, дверь комнаты запирали на замок, даже не выходили во двор. Приказчики жили в доме, что в глубине двора. Валиулла-абзый, когда приезжал, жил там, редко заходил в женскую половину двора.
Марьям избегала и этого брата своего мужа, не показывалась ему. Сестра Марьям, Гульсум, тоже жила с ними. Таким образом, Марьям стала опорой трех девочек, их мамой, в то время как сама-то была еще почти их сверстницей.
Старшая из девочек, Зайнаб, гордилась своей красотой, но была не очень умна. Вторая, Хадича, была умной и трудолюбивой девочкой, и ее все любили, и старые, и молодые. Говорили, что отец с ней советовался даже по торговым делам.
В том году Зайнаб выдали замуж за сына старшей сестры ее матери. Он не стоил Зайнаб. В ней сочетались красота и кокетство, и она считалась тогда первой красавицей Кульджи. А жених ее был смирным парнем, которого в число джигитов-то не включали. Родители жениха на этой же улице имели хороший дом.
<…>
Когда в осиротевший дом Марьям приезжал непутевый Мухаммадъяр-абзый, нам тоже не было покоя: как наступал вечер, Гульсум и Хадича приходили к нам и обращались к маме: «Абыстай, идемте к нам ночевать, мы боимся одни, приехал Мухаммадъяр-абзый». Если мама не могла пойти, шли мы с сестрой. Нам не хотелось к ним идти. К вечеру возвращались все приказчики, двор полон ими. Раз мужчины во дворе, мы не выходили из дома. Очень неудобно было сидеть все время в комнатах.
Марьям осталась беременной. Ожидали, когда она разрешится. Мухаммадъяр надеялся, что женится на ней. Какая он ей пара?! Сам знает, что другие родичи этого не позволят. Зная об этом, он расстраивается, из себя выходит. Всем хотелось, чтобы Марьям родила сына. Но родила она девочку. Назвали ее Хадия - «Подарок». Марьям плакала, что родилась дочка без отца, сирота с самого рождения.
Иногда приходила ночевать к Марьям старшая ее сестра Рабига, а также Зайнаб. Дом бывал полон женщин и девушек. Такие вечера были интересными. Рабига-апа и Марьям обычно вспоминали свою жизнь на родине. Они были родом из Чубарагача - коренные лепсинские. Там жил человек по имени Мурад Карачев. Он занимал какой-то пост и был образованным человеком. В тех краях и среди казахов встречались люди с мусульманским образованием. Эти люди нередко, живя далеко друг от друга, переписывались на казахском языке и даже состязались в сочинении различных остроумных загадок в поэтической форме. Ответы-отгадки писали тоже в стихах и еще, в свою очередь, предлагали свои загадки, испытывая способности друг друга. Мне хочется написать здесь несколько оставшихся в памяти загадок:
С верховья прибыл на лодке бай.
Ворот у него желтый, с пуговицей.
Поют семь девиц и два старца.
Откуда ты родом, не знаю.
Отгадка - гармоника. В старое время гармоники имели только семь клавишей (семь девиц) и две басовые кнопки - «пуговицы» (два старца).
Вот лежит дракон, видишь ли?
Но души нет у него, не может двигаться.
Костей у него много.
На макушке светит единый глаз.
Веки ночью закрыты, днем открыты.
Если приблизишься, проглотит, открывая пасть.
Не приближаться к нему нет возможности.
Ни один человек от него не спасется, хоть убежит.
(Отгадка не указана.)
Кто это такой: в реке змея,
На голову ей всегда садится птица.
Змея съедает птиц и пьет воду.
Птица умирает, а змея будет жить.
(Отгадка не дана.)
Вот так, отгадывая загадки, мы коротали вечера в доме Марьям. Хадича умела вышивать по канве и научила этому искусству и мою сестру Наджию.
Чубарагачские татары породнились с казахами, женились на казашках, дочерей выдавали за казахов. Разговаривали они по-казахски, обычаи тоже стали казахскими. Семипалатинские, капальские, талды-курганские татары тоже перемешались с казахами.
Раз Марьям родила дочь, а не сына, то, по шариату, на наследство, оставшееся от мужа, претендовали и родственники мужа. Решили вести дело совместно, избегая раздела. Все родственники хотели, чтобы Марьям вышла замуж за Валиуллу, старшего брата покойного мужа. Но Марьям не согласилась, сказала: «Теперь я замуж не выйду».
В это время татары Кульджи пригласили из России молодого муллу Кашфельасрар-хазрата. Он и другие авторитетные люди, а также женщины Амина-абыстай, Мафтуха-абыстай и другие заходили к Марьям и уговаривали ее выйти замуж за брата мужа, но она стояла на своем. После этого пришли к мысли, что надо попросить Бибиджамал-абыстай, ибо только она сможет уговорить Марьям. С этими словами они обратились к нашей маме. Мама, сказав: «Не знаю, что получится, попробую», - энергично направилась к Марьям.
Марьям и девочки - все были в сборе, пили чай. Мама начала давать советы и выпила две чашки чаю со сливками. А сама постилась (была руза), но совсем забыла об этом. Когда вспомнила, сказав: «Ай, Алла», закрыла рот рукой и побежала домой. А девочки решили, что абыстай в губу ужалила оса, и выскочили за ней. Мама ополоснула рот и снова вернулась к ним. После чая девочки ушли, и мама осталась наедине с Марьям. После долгой беседы Марьям согласилась и спросила у мамы: «Что мне сказать, если войдут хазрат и другие?» Мама посоветовала ей ответить: «Как считают нужным старшие, я так и поступлю».
Потом устроили свадьбу, Марьям выдали замуж за Валиуллу. Имущество тоже не стали делить. Все шло по-старому.
Как мама забыла, что постится, и нарушила уразу, вспоминали несколько лет. Рассказывая, смеялись и говорили: «У абыстай все дела выполняются так, от души».
В те годы в Казани открывались новометодные школы [Новометодная, или джадидская (араб. джадид - «новая») школа, зачинателем которой был Исмаил Гаспринский (1851-1914), - реформированная школа, в которой, кроме религии, преподавались общеобразовательные дисциплины на родном языке, а также русский язык. Но что особенно важно: при обучении грамоте старый буквослагательный метод был заменен звуковым. В арабский алфавит были внесены отсутствующие в нем буквы «п», «ж», «г» для обозначения соответствующих звуков тюркских языков. Новым явлением было также групповое прохождение предметов по определенной программе и расписанию, а также экзамены. Постепенно изменялась внешняя обстановка школ: в классах появились парты, доски, географические карты. Менялся внешний облик учителей и учеников. (Татары Среднего Поволжья и Приуралья. М., 1967. С. 388-390).]. Сафу-муллу направили в Казань, чтобы он освоил преподавание по новому методу. Через некоторое время он вернулся и стал успешно учительствовать. Все кульджинские мальчики из татар, в том числе и мой брат Ахмадхан, учились у него. Облегченным Методом, по учебнику «Бадр аль хисаб», изучали арифметику. В том же году, в мае месяце, в саду Юнусхана ученики впервые держали экзамены. На экзаменах, кроме учителей, присутствовали муллы, купцы и другие видные люди. После экзаменов было большое угощение. Ученикам раздавали табели, отпечатанные типографическим способом и украшенные позолотой. Тогда всех удивил наш сосед Нуретдин, сын тюменца Мухитдина. Он очень хорошо отвечал на все вопросы учителя. Вторым был наш Ахмадхан. У всех было хорошее настроение, будто началась новая жизнь, особенно у нашего Валиши-абзый. У него не было богатства. Если бы у него оно было, он ничего бы не пожалел для своего народа. Я его очень любила за одухотворенность и как-то по-особому жалела.
Как-то он купил два альбома. Тогда альбомы, как и книги, были большой редкостью. Альбомы были очень большие, с хорошей обложкой. Альбомы были анатомическими, видимо, предназначались медицинским учебным заведениям. Там были изображены мужчина и женщина, указаны все органы. Мама была недовольна его покупкой, спрашивала, где и у кого он купил их. Она говорила: «Валиша, где ты находишь всякую всячину? Ведь сколько необходимых вещей не можем купить». Он сказал, что купил у одного калмыка. Мама упрекала его много раз, а он молчал. В конце концов я не выдержала и сказала: «Мама, не ругай ты его. Он всегда так расстраивается. Может быть, он отдаст школе». Правда, школы еще не было.
Через некоторое время построили большую школу. Построили рядом и мечеть с высоким минаретом. Из Казани по вызову приехал молодой мулла, но, к сожалению, он вскоре умер. Потом из Казани же приехал мулла Кашфельасрар Вахабов. Он женился на дочери тюменца Шарафетдина, Амине. Кульджинцы были довольны тем, что, хотя и медленно, но решались вопросы образования.
Жена покойного муллы, Маймуна-абыстай, учила девочек по старому методу. Но через год Амина-абыстай более или менее освоила новый метод и начала учить девочек по нему. Учились читать Коран по таджвиду, т. е. с соблюдением всех правил фонетики арабского языка. Начали получать книги из Казани. Одними из первых были два романа Закира Бигеева «Красавица Хадича» и «Великие грехи». Эти книги были написаны литературным языком. Их читала сестра Наджия, а я только слушала. Читали их по много раз. Из Казани получили также календари. Мы прибили календарь к стене. Он украшал нашу комнату. Листочки календаря не отрывали, а просто приподнимали и закрепляли. На обороте календарного листка печатались мелкие рассказы.
У Валиши-абзый было много книг. Я их еще не понимала, но перечитывала много раз. Наши татары любили турков. Симпатизировали их языку. Я, если чего не понимала, спрашивала у Валиши-абзый. Среди его книг я нашла одну маленькую. Она называлась «Врач поневоле». Я взяла ее себе. В ней было мало турецких слов, но все же были непонятные места. Перечитывая ее многократно, я в конце концов поняла полностью. В ней описывался комичный случай из деревенской жизни. Мы очень смеялись, когда ее читали.
Брата Ахмадхана после учебы отдали на работу Валиулле-абзый, чтобы он, практикуясь среди приказчиков, научился работать. Младшая хозяйская дочь Шакура радовалась: «Ахмадхан к нам перешел, теперь он наш, он будет жить у нас». Так как он был еще только подростком, женщины его не стеснялись, своего лица от него не закрывали. Его все любили. Ахмадхан любил работать, был аккуратен. Как только он возвращался с работы из магазина, девочки, Хадича и Шакура, ходили вслед за ним. Он не обращал на них внимания, был занят своим делом. Если находился среди женщин, не прихорашивался, не надевал свою тюбетейку набекрень. Поэтому его считали своим, относились к нему хорошо. Он любил своих товарищей, не любил околачиваться среди женщин. С нами и то никуда не ходил.
В том году отец неподалеку от берега Или посеял пшеницу. Мы всегда ездили на эту пашню. Там росли деревья, и было красиво. По дороге туда попадались и бахчи, где выращивали, главным образом, дыни. Среди них была одна очень большая. Однажды, когда мы втроем (родители и я) возвращались с пашни, папа предложил заехать туда. Среди бахчи мы увидели дом и поблизости от него летнее жилище «баранг» в виде прямоугольной беседки, увитой стеблями посудной тыквы и вьюнками. Увидев нас, из беседки вышел хозяин, представительный уйгур в белой распашной рубахе. Вообще, у уйгуров есть обычай, по которому проезжающие мимо бахчи заезжают туда отведать дыни. Таких людей считают преданными людьми, готовыми на жертву, и любят. Хозяин пригласил нас в баранг. Жена его - высокая симпатичная женщина. Две дочери у них - девяти и шести лет.
На бахчах дыни срывают утром, чтобы они были прохладными. Хозяин аккуратно нарезал дыню, положил на поднос и поставил перед нами. Сам он оказался горожанином и довольно авторитетным человеком. Пока мы угощались, заметили, что в стороне лежит ребенок и стонет. Это оказалась младшая дочь хозяина Уммия. Она больна уже шестой месяц, ее лихорадит. Никакое лечение не помогает. Мама подошла к больной, потрогала лоб, пощупала пульс и сказала: «Лихорадка - болезнь тяжелая. В больной спрятался внутренний жар. Если его не изгнать, никакое лечение не поможет». Родители девочки сказали: «Не будет удивительно, если благодаря Вашему посещению наш ребенок исцелится». Оказывается, они уже потеряли надежду, что ребенок поправится. Мама не знала, что ответить. Она сказала: «Сегодня уже ничего сделать нельзя, уже вечер наступает». Действительно, мы засиделись у них за разговорами. Хозяин, оказывается, бывал и в Казани, и в Оренбурге, бывал там и в медресе у Карима-хазрата (дяди моего отца) и у Галимджана-хазрата, и был образованным человеком. Они очень просили, чтобы мои родители еще побывали у них. Мама пообещала.
Через несколько дней мама взяла с собой листья сенны, клизму, сушеную вишню и мы снова поехали на пашню. Мама по дороге осталась у новых знакомых. И позже она ездила к ним три-четыре раза, чтобы помочь больному ребенку. Прежде всего, она прочистила девочке кишечник. Чтобы больная как следует пропотела, напоила ее отваром из вишен и слив, укрыла тепло, к ногам приложила мешочек с горячими отрубями. Наказала родителям все это повторить. Дала лекарство против малярии.
Когда мама через две недели снова поехала к ним, ребенка на месте не было. Мама испугалась, не умерла ли девочка. Но с бахчи прибежала мать с ребенком: «Вай, абыстай, вот Ваша дочь». Она сказала, что после маминого лечения девочка выздоровела.
Нашей маме покоя не давали, звали то одни, то другие. Даже незнакомые уйгурские старухи завещали: «Пусть меня после смерти обмывает Бибиджамал-абыстай».
Однажды зашел к нам сын Халика-аксакала и сказал: «Абыстай, Вас зовет моя бабушка». Мама пошла к ним. Старуха говорит: «Когда я умру, Вы меня обмойте. Сыновьям тоже завещала». Мама успокоила ее: «Хорошо, если буду жива, то обязательно сама обмою».
Как-то дочери уйгура Хусура-хаджи сказали мне: «На послезавтра мои старшие сестры приглашают гостей. Будут жены всех городских ученых - улемов и богачей. Пригласят и вас: абыстай, Наджию, тебя. Будет очень много гостей и очень интересно. Придут известные музыкантши - дутаристки и тамбуристки».
На следующий день пришли две женщины со словами: «Просили Бибиджамал-абыстай оказать милость дому Хаджи Гузам: с обеими дочерьми пожаловать на чашку чая». У уйгуров женщины в гости идут с утра, возвращаются поздно вечером.
На следующий день мы надели лучшие наряды и пошли в гости. Гостей еще было мало. Хозяева жили очень богато. В нишах стояли большие китайские фарфоровые вазы, дорогая посуда. Вдоль стен на полу постелены атласные одеяла для сидения. Все новые. Хозяйка, жена аксакала, в богатых одеждах. На ней длинное белое файдешиновое платье, сверху короткий китайский чапан из чистой парчи. Волосы заплетены в две косы, помазаны особым клеем и блестят. Косы удлинены и украшены черными шелковыми шнурками - джалар. В верхней части джалара украшение в виде кисточек из крученых шелковых ниток, украшенных подвесками из кораллов и золота. На руках толстые золотые браслеты, почти на всех пальцах золотые перстни, в ушах золотые серьги пайпаза, к которым прикреплены довольно длинные нити жемчуга, завершающиеся внизу рубином. Они свисают почти до груди.
Начали собираться гости. Кто приезжает на повозках, кто на колясках, а некоторые на базарных извозчиках. Повозки крытые, передняя часть их занавешена. На голову женщин накинут халат, а лицо завешено кисейной занавеской. Когда повозка останавливалась у дверей, женщины, не торопясь, спускались с повозок. Одна служанка несла поднос с дарами, а другая - накрытую платком шапку своей госпожи (она держала шапку всю дорогу). Гостей встречали уже прибывшие гости во главе с хозяйкой, выстроившись в ряд. Они снимали с прибывших халаты-накидки, а те с мягким поклоном произносили приветствие: «Ассалам». В ответ также с поклоном отвечали встречающие. Эта церемония повторялась трижды. После этого гостей вели в комнату. Там еще раз совершали взаимные поклоны, и гости усаживались. После этого вновь вставали и кланялись трижды.
Постепенно собралось очень много гостей. На некоторых шапки с парчовой тульей и бобровой оторочкой. Были и старухи в белых шелковых платьях, а некоторые еще в атласных или бархатных халатах. На ногах мягкие черные ичиги.
Сначала все сидели на корточках, ибо так легче подняться при появлении каждой новой гостьи.
В гости с пустыми руками не ходят, на подносе приносят разные сушеные фрукты, сахар, нават. Если у какой-либо бедной одинокой старухи нечего нести, она приносит несколько луковиц в платочке. Ее подношение с почтением берут, а она смущенно говорит: «Скажите, что бабушкино приношение, когда будете готовить, меня вспомните». Подносы гостей не возвращают порожними.
Через некоторое время прошел слух, что прибыли госпожа Хан-кеше и госпожа Эр-кеше. Все встали. Вошедшие гостьи совершили положенные поклоны во все стороны, и в это время стоявшие против входа, на самом почетном месте, расступились и стали приглашать вновь вошедших словами: «О, Ваши величества, обратите внимание в эту сторону». Гостьи новые тоже трижды приседали и вставали, кланяясь. Остальные ответили так же. Потом они среди гостей увидели маму и вновь встали, восклицая: «Ой, абыстай, и Вы приехали в эти края!» Мама подошла к ним, обнимаясь, поздоровалась с ними. Мама сказала в ответ: «О, госпожа Хан-кеше, госпожа Эр-кеше! Когда вы приехали?!» Хан-кеше в ответ: «Вот Божья мудрость. Вот судьба! Где были мы и где вновь привелось встретиться!» И далее все продолжали удивляться премудрости Божьей. Хозяйка, Хаджи Гузам, стоя у дверей, сказала: «Абыстай мы теперь никуда не отпустим. Она теперь илийская, очень нужный нам человек».
Когда мы жили в Алма-Ате, две последние знатные гостьи тоже были там и были знакомы с нашей мамой. Хан-кеше раньше была женой кульджинского хана [видимо, жена Аляхана, главы Таранчинского султаната, просуществовавшего с мая 1867 года до 26 июля 1871 года, когда Илийский край был оккупирован Россией, а возвращен он был Китаю в 1881 году]. Когда Кульджу заняли китайцы, эти дамы бежали в Алма-Ату. Когда в Кульдже стало спокойно, они снова вернулись, но приехали туда позже нас.
Пришли музыкантши - дутаристки и тамбуристка. У каждой своя певица.
У уйгуров не так, как у нас, у татар. У нас на почетных местах сидят жены имамов, муэдзинов и другие образованные женщины. Они уважаемые люди, и где бы они ни были, их усаживают на почетных местах. А у уйгуров почетные места отводятся женам богатых людей. Там же садятся и жены высшего духовенства - газиев и ахунов, поскольку они тоже состоятельные. А жены имамов приходских мечетей сидят с прочими, рядовыми гостями.
Если два человека, одинакового положения в обществе, сидят рядом, то им угощение подают не по очереди, а две подавальщицы одновременно ставят перед ними одинаковые блюда. Иначе гостьи могут обидеться. Хозяйки стараются, чтобы все гостьи уходили довольными.
В комнате обычно стелют две большие скатерти, а посредине оставляют дорожку, чтобы было удобно разносить угощения, ибо поставить их перед каждой гостьей должна была сама подавальщица. Блюдо подавальщице следует держать двумя руками и, поставив перед гостьей, потихоньку отходить, не поворачиваясь спиной к гостям.
Стали собирать скатерть для чая. Расставили подносы. На одних из них были размещены аккуратно разнообразные сухие фрукты и орехи: изюм, урюк, миндаль, грецкие орехи, ядрышки абрикосовых косточек и т. п. На других подносах различные виды конфет, а также местные сладости - кандалят, варенья в пиалах. На скатерти расставили также и гостинцы, принесенные гостями, а также большие пиалы, наполненные крупными кусками колотого сахара. Перед каждой гостьей поставили, держа двумя руками, большую пиалу с чаем и в каждую из них положили по два крупных куска сахара. При этом каждая гостья в знак благодарности слегка приподнималась, символизируя поклон.
После чая, часа через два, подали блюда со слегка колеблющимися нежными манты. Тесто так тонко раскатано, что просвечивает мелко нарезанное мясо этих крупных пельменей, приготовленных на пару. Перед каждой поставили мелкую тарелочку с красным уксусом на дне, а на тарелочку положили по четыре-пять манты. Гостьи опять слегка приподымались в знак благодарности. Они вели между собой приятные разговоры, рассказывали забавные истории, смеялись, не нарушая правил хорошего тона. Так приятны были их движения, полные грации!
Когда кончили есть манты, все встали и обратились к хозяйке со словами: «Ашк Алла! Баракалла!» - «Спасибо! Браво» И, снова повторив поклоны, уселись. Хаджи Гузам в ответ кланялась и повторяла: «Добро пожаловать, мои гости», немного погодя большинство встало, чтобы прочитать обеденный намаз. Некоторые старухи занялись обновлением омовения. Для совершения намаза группами разошлись по другим комнатам.
К окончанию молитвы в гостиной уже зазвучал дутар. Гости расселись по своим местам. К дутару присоединился тамбур и две певицы. Некоторые гости в такт музыке неторопливо и плавно стали хлопать в ладоши и этим еще больше оживили музыку. Через некоторое время одна женщина начала танцевать. После нее танцевали две женщины одновременно. Эти женщины были не из числа гостей, а родственницы хозяйки, Хаджи Гузам. Уйгурки обычно танцуют долго, так как не тратят энергию на топанье ногами, а танцуют, мелко шагая мягкой поступью, будто лодка плывет.
Танцевавшие, как и остальные, были в широких платьях, надетых, как у них принято, на голое тело. Шаровары, как и платья, были из дорогих шелков: атласа и китайского файдешина. Рукава, широкие и длинные, на целую пядь спускаются ниже кистей. Это им идет, танец кажется еще более изящным. Среди гостей были известные танцовщицы. Вышли танцевать две женщины. В каждой руке у них по тарелочке, а между пальцев пропущены по одной деревянной палочке для еды. При танце женщины высоко поднимают руки и в такт музыке слегка стучат палочкой по тарелке, издавая легкий звон.
Желающая танцевать вставала, кланялась всем и только после этого начинала. Жены богатых людей тоже танцевали. Если приглашали, отказываться нельзя. То одна, то другая гостья подходила к танцующим с деньгами в руке (рубль, три, десять, смотря по достатку), обводила их трижды вокруг головы танцующей, чтобы благодать этого дара коснулась и ее, а затем кидала дутаристкам. Танцы разгорались. У уйгуров почти нет женщин, не умеющих танцевать. Вышла одна старенькая женщина. Видно, вспомнила свою молодость. Всем поклонилась и начала танцевать. Все кричали: «Вай, дост!» и хлопали в ладоши. У старушки редкие волосы расчесаны на прямой пробор, к косичкам привешен маленький джалар, на голове черная тюбетейка. На ней белое платье, черные ичиги. Из числа богатых вышла еще одна старушка. Было много смеха и веселья. Все чаще кидали деньги музыкантшам. Если денег уже не оставалось, снимали с пальцев кольца и тоже, обведя вокруг головы танцующих старушек, бросали дутаристкам. Желающих развеселить гостей и хозяек было немало.
Снова накрыли скатерти. На подносах внесли белые сдобные лепешки. Танцы прекратились. Все уселись на свои места. Одна женщина вносит тазик с кувшином и полотенце. Она подходит к каждой гостье. Все моют руки. Потом каждая чуть приподымается, благодаря за услугу. Вносят в каса (больших пиалах) аткан-чай со сливками и солью. Каса ставят на небольшую тарелку, называемую «гунча», что значит «бутон». В чай крошат лепешки. Чаепитие проходит в веселых разговорах и смехе.
У Хаджи Гузам было двое неродных сыновей. Они тоже помогали ухаживать за гостями. У них была очень красивая сестренка лет тринадцати. Отца звали Хусур-хаджи. Они всем семейством совершили хадж - паломничество в Мекку и Медину. Поэтому хозяйку звали Хаджи Гузам.
После чая спустя некоторое время подали жаркое, а потом суп с лапшой. Мясо для супа было мелко нарезано и прожарено, заправлено дунганским уксусом. А лапша очень длинная. Вместо ложки принесли красивые палочки. Суп подавали в больших каса. Сверху посыпали душистой зеленью - красиво и вкусно. При виде этого блюда сразу появляется аппетит.
Покончив с едой, музыкантши и певицы стали исполнять мелодичные классические газели. Наступила тишина. Кое-кто вытирал слезы. Слышались грустные возгласы: «Э, Худо!» - «О Боже!» Затем старухи совершили предвечерний намаз. Приближалось время возвращения домой. Снова накрыли скатерти. Теперь для плова. Снова мыли руки. Снова расселись по своим местам. Стали разносить большие блюда, наполненные пловом, а сверху положены большие куски жирной баранины. Раздали небольшие острые ножи и дощечки, чтобы резать мясо. Плов - одно блюдо на двоих. Мясо режут сами гостьи, а потом раскладывают по поверхности плова. Предлагая друг другу первенство, приступают к еде.
После плова, выпив по чашке чая, начали собираться. Хозяйка возвращает гостьям подносы, конечно, не порожние. В них заранее все, что полагается, уложено. Служанки выносят блюда. Хозяйка, многократно кланяясь, прощается с гостями. Наша мама тоже поднялась. Мы попрощались со всеми и пошли. Какой-то мальчик донес до нашего дома блюдо плова.
Халик-аксакал, староста той части уйгуров, которая числилась в русском подданстве, держался словно падишах. Ездил он в коляске, запряженной парой вороных. Впереди вестовой на хорошем коне. Иногда как впереди, так и сзади число вестовых возрастало. Ежедневно двор его был полон народу. В сторонке сидели женщины, обычно пришедшие с жалобой на своих мужей. Бывало немало женщин, приехавших из кишлаков. Многие были с грудными детьми. Они изнывали от жары, младенцы плакали. Так сидели целыми часами, дожидаясь появления аксакала при выезде из дома или его возвращения откуда-либо. Аксакал, увидев толпу женщин, иногда уезжал, махнув рукой, а иногда останавливался и начинал кричать и возмущаться: «У нугаев тоже есть аксакал, у дунган тоже есть аксакал. В их дворе не увидишь ни одной женщины, пришедшей с жалобой на мужа. Я не понимаю наш народ! Умрешь со стыда!»
Хотя кишлачные уйгурки бывают не очень привередливы, но городские бывают избалованными, особенно в состоятельных семьях. Муж должен обращаться к жене не только на «вы», но употреблять сверхвежливую форму - «вы» во множественном числе. Женщины обладают мягкими манерами, но не бывают работящими. Однако не это заботит мужчину при женитьбе, а то, как наилучшим образом обеспечить жену материально. Женитьба на девушке стоит очень дорого. Большей частью женятся на разведенной. Невестка в течение нескольких лет бывает на положении гостьи. Всей семьей стараются не обидеть ее. Такие случаи, когда молодуха, раза два обидевшись, возвращается в родительский дом, считаются самым обычным явлением. Если она уйдет, то мужу приходится лишний раз расходоваться. Он должен купить тестю и теще отрезы, чай, сахар; подарки положить на поднос. Свекровь с одной из родственниц идут к семье невестки, ласково уговаривают ее вернуться обратно. С первого раза она обычно не возвращается. Пока ее уговорят, проходит немало времени. Много хлопот и неприятностей бывает. Если и вернется, ведет себя, как гостья. Занимается домашними делами только по желанию.
У них случаи развода бывают часты. Если муж не торговец, а обычный ремесленник (например, столяр, кузнец), он должен наряжать жену не хуже других: в ушах у нее должны быть золотые китайские серьги пайпаза, на руках литые, круглые в сечении золотые браслеты, золотые кольца на пальцах, халат плюшевый черный. Эти требования поддерживают и родители жены, говоря: «Нечего было жениться, если не можешь обеспечить жену».
(Продолжение следует)
Г. Ш. Кармышева. К истории татарской интеллигенции (1890-1930-е годы). Мемуары / Пер. с татарского Ф. Х. Мухамедиевой, составитель Б. Х. Кармышева. - М., 2004.
1. Джаркент, Верный, 2. Верный, 3. Верный, 4. Гавриловка, Копал, Попутный, 5. Кульджа, 6. Кульджа, 7. Кульджа.
Конвоирование почты в Кульджу. П. А. Старков, 1891
Примерно в 1898 году в Кульджу вошел русский казачий полк. Китайские городские власти встречали его в саду Юнусхана. Горожане встречали их хлебом и солью. Ехали казаки по улице Тугры купер, затем завернули в наш переулок и направились в консульский парк. На каких лошадях они ехали! Вот это политика! Все солидно, представительно. В трех местах играла музыка. Блестят несколько пушек, дымят походные кухни!
В тот день была пятница, как раз время молитвы. А в мечети находились только имам и муэдзин Идрис-хаджи. Прихожане пошли смотреть церемонию встречи русского войска. По соседству с нами жил парень Габдельхамид, слабый, высохший от употребления опиума, еле-еле шагал по дому. Когда услыхал русскую музыку, побежал по нашей ограде и перепрыгнул через высокий забор на улицу. Посмотрев на него, наш Ханака сказал маме: «Видишь, каков умирающий Габдельхамид? Музыка прибавила ему силы». Нет-нет да повторял он эти слова.
Свое преимущество русские солдаты перед китайцами в тот же день показали. Весь парк, казармы наполнились солдатами. Ханака всегда гордился русскими солдатами. Он говорил сам с собой: «Вот видишь, китаец, какая у них одежда, какие у них лошади, какая у них внушительная музыка! Смотри!» Ханака знал китайских солдат, ходил смотреть на их военные тренировки. Ходил смотреть китайский театр. Даже видел, как охраняют хозяев города (дутая и шанганя). Охранники, сидя скорчившись у ворот, спят. Если кто-нибудь из китайского начальства умирал, Ханака ходил смотреть на его похороны.
Родители не разрешали Ханаке работать до вечера, так как у него было слабое здоровье. Мама говорила: «Ханмухаммад, довольно, кончай работу, сходи куда-нибудь». В городе некуда идти. Мы, дети, с ним выходили за город, разговаривая, доходили до Учтерака, до мельницы.
Возле нас была большая свободная площадь. Там китайцы выращивали много зелени для продажи городскому населению. Как снег растает, они там начинали копошиться и работали до самых заморозков. Одеты они были грязно, некрасиво, на голове у них тряпка. Целое лето медленно-медленно копошились.
Однажды Ханака говорит нам, детям:
- Знаете ли вы, что все эти работяги - солдаты?
А мы говорим:
- Какие там солдаты! Они сутулые, горбатые старики.
Ханака разъясняет:
- Да, они солдаты: с утра идут в казармы, показываются начальству, а потом каждый занимается своим делом.
Мы задумались, шептали про себя: «Они солдаты, они солдаты», - и удивлялись.
Когда появились русские, наша окрестность стала похожей на город. Люди испытывали душевный подъем - стало веселей. Стало понятно, почему русские военные появились у нас. Оказывается, в Центральном Китае было неспокойно. Чтобы сохранить порядок в Кульджинском крае, они, по просьбе местных правителей, были приглашены сюда. Командирам, офицерам понадобились квартиры.
К татарам, если у них была лишняя площадь, устраивались за хорошую плату. Даже в нашей гостиной жил офицер с женой. Офицеры все были семейные, с прислугой.
На следующий день дутай и шангань приехали в консульский парк приветствовать приезжих офицеров. По их обычаю приезжих приветствовали выстрелами из пушек. Когда выходили, снова стреляли. Трубили в сурнай. Первым вышел кашгарец с красным зонтом на очень длинной ручке.
В двухколесную китайскую повозку были запряжены цугом два мула. Первым ехал дутай, а за ним шангань. Кучера бежали рядом. Ехали тихо, а кучерам приходилось бежать. Дутай сидел, сложив ноги. У него была и скамеечка, чтобы наступать при спуске. Ханака возмущался: «Приехал на своей таратайке».
В этом году зима была очень холодной. Говорят, что раньше в Кульдже не было таких морозов, снег выпадал редко. В народе говорили: «Русские привезли мороз, их всегда сопровождает холод». Русские военные жили в Кульдже довольно долго. Хозяйки-татарки, у которых жили русские офицеры, у их жен научились кулинарному искусству: стали печь сдобные булочки, торты, коврижки, пряники.
В тот год муж Марьям, Ахмадъяр-абзый, проболев всего неделю, умер. Это было трауром для всех татар города. Он был довольно состоятельным человеком, его дела шли хорошо. У него был хороший дом со всеми надворными постройками, собирался еще строиться. И жена у него была деловая. Жили хорошо и дружно. Были у него приказчики, работники. Его внезапная смерть всеми переживалась тяжело. Погас в семье светильник. Бедные дочери остались сиротами. Сын Юсуф, родившийся от Марьям, удивительной красоты мальчик, прожил только год и умер.
У Ахмадъяра-абзый был старший брат Валиулла. Он жил в Яркенте и был состоятельным человеком. Когда мы жили в Яркенте, наши родители близко общались с его семейством. Была у него и старая мать, которую прозвали в городе Толстой бабушкой. Когда умер Ахмадъяр-абзый, этот брат приехал в Кульджу. Наши родители тоже были у них несколько дней.
Марьям не показывалась Валиулле-абзый, поскольку он был старшим братом мужа, и она, согласно обычаю, должна была скрываться от его старших родственников-мужчин.
Ахмадъяр-абзый при жизни очень хотел, чтобы Марьям не чуждалась его родного брата, но никак не смог уговорить ее не скрываться. Но однажды Валиулла как-то приехал, и братья вместе с работниками находились под навесом: как раз скотина возвращалась с пастбища. Тут неожиданно из противоположной двери вышла Марьям. Ахмадъяр-абзый сказал: «Братец, посмотри на свою невестку». Тот взглянул и сказал: «Боже мой, как бы не сглазить!» Младшему брату было приятно это слышать.
Проводили Ахмадъяра-абзый должным образом, достойно провели и поминки третьего дня, и сороковины с посвящением полностью прочитанного Корана. После этого Валиулла-абзый уехал в Яркент, чтобы сделать там какие-то свои неотложные дела, и потом снова приехать в Кульджу.
Был у них еще младший брат Мухаммадъяр. Он тоже был женат, имел семью, жил в Яркенте. Он был довольно непутевый человек, любил выпивать, его многие не любили, приказчики и другие работники не уважали.
После смерти Ахмадъяра он часто стал приезжать в дом брата и подолгу жил, приходил пьяным, орал и бранился во дворе, нарушая покой всех.
Племянницы (дочери Ахмадъяра) очень боялись его. И, когда он находился у них, дверь комнаты запирали на замок, даже не выходили во двор. Приказчики жили в доме, что в глубине двора. Валиулла-абзый, когда приезжал, жил там, редко заходил в женскую половину двора.
Марьям избегала и этого брата своего мужа, не показывалась ему. Сестра Марьям, Гульсум, тоже жила с ними. Таким образом, Марьям стала опорой трех девочек, их мамой, в то время как сама-то была еще почти их сверстницей.
Старшая из девочек, Зайнаб, гордилась своей красотой, но была не очень умна. Вторая, Хадича, была умной и трудолюбивой девочкой, и ее все любили, и старые, и молодые. Говорили, что отец с ней советовался даже по торговым делам.
В том году Зайнаб выдали замуж за сына старшей сестры ее матери. Он не стоил Зайнаб. В ней сочетались красота и кокетство, и она считалась тогда первой красавицей Кульджи. А жених ее был смирным парнем, которого в число джигитов-то не включали. Родители жениха на этой же улице имели хороший дом.
<…>
Когда в осиротевший дом Марьям приезжал непутевый Мухаммадъяр-абзый, нам тоже не было покоя: как наступал вечер, Гульсум и Хадича приходили к нам и обращались к маме: «Абыстай, идемте к нам ночевать, мы боимся одни, приехал Мухаммадъяр-абзый». Если мама не могла пойти, шли мы с сестрой. Нам не хотелось к ним идти. К вечеру возвращались все приказчики, двор полон ими. Раз мужчины во дворе, мы не выходили из дома. Очень неудобно было сидеть все время в комнатах.
Марьям осталась беременной. Ожидали, когда она разрешится. Мухаммадъяр надеялся, что женится на ней. Какая он ей пара?! Сам знает, что другие родичи этого не позволят. Зная об этом, он расстраивается, из себя выходит. Всем хотелось, чтобы Марьям родила сына. Но родила она девочку. Назвали ее Хадия - «Подарок». Марьям плакала, что родилась дочка без отца, сирота с самого рождения.
Иногда приходила ночевать к Марьям старшая ее сестра Рабига, а также Зайнаб. Дом бывал полон женщин и девушек. Такие вечера были интересными. Рабига-апа и Марьям обычно вспоминали свою жизнь на родине. Они были родом из Чубарагача - коренные лепсинские. Там жил человек по имени Мурад Карачев. Он занимал какой-то пост и был образованным человеком. В тех краях и среди казахов встречались люди с мусульманским образованием. Эти люди нередко, живя далеко друг от друга, переписывались на казахском языке и даже состязались в сочинении различных остроумных загадок в поэтической форме. Ответы-отгадки писали тоже в стихах и еще, в свою очередь, предлагали свои загадки, испытывая способности друг друга. Мне хочется написать здесь несколько оставшихся в памяти загадок:
С верховья прибыл на лодке бай.
Ворот у него желтый, с пуговицей.
Поют семь девиц и два старца.
Откуда ты родом, не знаю.
Отгадка - гармоника. В старое время гармоники имели только семь клавишей (семь девиц) и две басовые кнопки - «пуговицы» (два старца).
Вот лежит дракон, видишь ли?
Но души нет у него, не может двигаться.
Костей у него много.
На макушке светит единый глаз.
Веки ночью закрыты, днем открыты.
Если приблизишься, проглотит, открывая пасть.
Не приближаться к нему нет возможности.
Ни один человек от него не спасется, хоть убежит.
(Отгадка не указана.)
Кто это такой: в реке змея,
На голову ей всегда садится птица.
Змея съедает птиц и пьет воду.
Птица умирает, а змея будет жить.
(Отгадка не дана.)
Вот так, отгадывая загадки, мы коротали вечера в доме Марьям. Хадича умела вышивать по канве и научила этому искусству и мою сестру Наджию.
Чубарагачские татары породнились с казахами, женились на казашках, дочерей выдавали за казахов. Разговаривали они по-казахски, обычаи тоже стали казахскими. Семипалатинские, капальские, талды-курганские татары тоже перемешались с казахами.
Раз Марьям родила дочь, а не сына, то, по шариату, на наследство, оставшееся от мужа, претендовали и родственники мужа. Решили вести дело совместно, избегая раздела. Все родственники хотели, чтобы Марьям вышла замуж за Валиуллу, старшего брата покойного мужа. Но Марьям не согласилась, сказала: «Теперь я замуж не выйду».
В это время татары Кульджи пригласили из России молодого муллу Кашфельасрар-хазрата. Он и другие авторитетные люди, а также женщины Амина-абыстай, Мафтуха-абыстай и другие заходили к Марьям и уговаривали ее выйти замуж за брата мужа, но она стояла на своем. После этого пришли к мысли, что надо попросить Бибиджамал-абыстай, ибо только она сможет уговорить Марьям. С этими словами они обратились к нашей маме. Мама, сказав: «Не знаю, что получится, попробую», - энергично направилась к Марьям.
Марьям и девочки - все были в сборе, пили чай. Мама начала давать советы и выпила две чашки чаю со сливками. А сама постилась (была руза), но совсем забыла об этом. Когда вспомнила, сказав: «Ай, Алла», закрыла рот рукой и побежала домой. А девочки решили, что абыстай в губу ужалила оса, и выскочили за ней. Мама ополоснула рот и снова вернулась к ним. После чая девочки ушли, и мама осталась наедине с Марьям. После долгой беседы Марьям согласилась и спросила у мамы: «Что мне сказать, если войдут хазрат и другие?» Мама посоветовала ей ответить: «Как считают нужным старшие, я так и поступлю».
Потом устроили свадьбу, Марьям выдали замуж за Валиуллу. Имущество тоже не стали делить. Все шло по-старому.
Как мама забыла, что постится, и нарушила уразу, вспоминали несколько лет. Рассказывая, смеялись и говорили: «У абыстай все дела выполняются так, от души».
В те годы в Казани открывались новометодные школы [Новометодная, или джадидская (араб. джадид - «новая») школа, зачинателем которой был Исмаил Гаспринский (1851-1914), - реформированная школа, в которой, кроме религии, преподавались общеобразовательные дисциплины на родном языке, а также русский язык. Но что особенно важно: при обучении грамоте старый буквослагательный метод был заменен звуковым. В арабский алфавит были внесены отсутствующие в нем буквы «п», «ж», «г» для обозначения соответствующих звуков тюркских языков. Новым явлением было также групповое прохождение предметов по определенной программе и расписанию, а также экзамены. Постепенно изменялась внешняя обстановка школ: в классах появились парты, доски, географические карты. Менялся внешний облик учителей и учеников. (Татары Среднего Поволжья и Приуралья. М., 1967. С. 388-390).]. Сафу-муллу направили в Казань, чтобы он освоил преподавание по новому методу. Через некоторое время он вернулся и стал успешно учительствовать. Все кульджинские мальчики из татар, в том числе и мой брат Ахмадхан, учились у него. Облегченным Методом, по учебнику «Бадр аль хисаб», изучали арифметику. В том же году, в мае месяце, в саду Юнусхана ученики впервые держали экзамены. На экзаменах, кроме учителей, присутствовали муллы, купцы и другие видные люди. После экзаменов было большое угощение. Ученикам раздавали табели, отпечатанные типографическим способом и украшенные позолотой. Тогда всех удивил наш сосед Нуретдин, сын тюменца Мухитдина. Он очень хорошо отвечал на все вопросы учителя. Вторым был наш Ахмадхан. У всех было хорошее настроение, будто началась новая жизнь, особенно у нашего Валиши-абзый. У него не было богатства. Если бы у него оно было, он ничего бы не пожалел для своего народа. Я его очень любила за одухотворенность и как-то по-особому жалела.
Как-то он купил два альбома. Тогда альбомы, как и книги, были большой редкостью. Альбомы были очень большие, с хорошей обложкой. Альбомы были анатомическими, видимо, предназначались медицинским учебным заведениям. Там были изображены мужчина и женщина, указаны все органы. Мама была недовольна его покупкой, спрашивала, где и у кого он купил их. Она говорила: «Валиша, где ты находишь всякую всячину? Ведь сколько необходимых вещей не можем купить». Он сказал, что купил у одного калмыка. Мама упрекала его много раз, а он молчал. В конце концов я не выдержала и сказала: «Мама, не ругай ты его. Он всегда так расстраивается. Может быть, он отдаст школе». Правда, школы еще не было.
Через некоторое время построили большую школу. Построили рядом и мечеть с высоким минаретом. Из Казани по вызову приехал молодой мулла, но, к сожалению, он вскоре умер. Потом из Казани же приехал мулла Кашфельасрар Вахабов. Он женился на дочери тюменца Шарафетдина, Амине. Кульджинцы были довольны тем, что, хотя и медленно, но решались вопросы образования.
Жена покойного муллы, Маймуна-абыстай, учила девочек по старому методу. Но через год Амина-абыстай более или менее освоила новый метод и начала учить девочек по нему. Учились читать Коран по таджвиду, т. е. с соблюдением всех правил фонетики арабского языка. Начали получать книги из Казани. Одними из первых были два романа Закира Бигеева «Красавица Хадича» и «Великие грехи». Эти книги были написаны литературным языком. Их читала сестра Наджия, а я только слушала. Читали их по много раз. Из Казани получили также календари. Мы прибили календарь к стене. Он украшал нашу комнату. Листочки календаря не отрывали, а просто приподнимали и закрепляли. На обороте календарного листка печатались мелкие рассказы.
У Валиши-абзый было много книг. Я их еще не понимала, но перечитывала много раз. Наши татары любили турков. Симпатизировали их языку. Я, если чего не понимала, спрашивала у Валиши-абзый. Среди его книг я нашла одну маленькую. Она называлась «Врач поневоле». Я взяла ее себе. В ней было мало турецких слов, но все же были непонятные места. Перечитывая ее многократно, я в конце концов поняла полностью. В ней описывался комичный случай из деревенской жизни. Мы очень смеялись, когда ее читали.
Брата Ахмадхана после учебы отдали на работу Валиулле-абзый, чтобы он, практикуясь среди приказчиков, научился работать. Младшая хозяйская дочь Шакура радовалась: «Ахмадхан к нам перешел, теперь он наш, он будет жить у нас». Так как он был еще только подростком, женщины его не стеснялись, своего лица от него не закрывали. Его все любили. Ахмадхан любил работать, был аккуратен. Как только он возвращался с работы из магазина, девочки, Хадича и Шакура, ходили вслед за ним. Он не обращал на них внимания, был занят своим делом. Если находился среди женщин, не прихорашивался, не надевал свою тюбетейку набекрень. Поэтому его считали своим, относились к нему хорошо. Он любил своих товарищей, не любил околачиваться среди женщин. С нами и то никуда не ходил.
В том году отец неподалеку от берега Или посеял пшеницу. Мы всегда ездили на эту пашню. Там росли деревья, и было красиво. По дороге туда попадались и бахчи, где выращивали, главным образом, дыни. Среди них была одна очень большая. Однажды, когда мы втроем (родители и я) возвращались с пашни, папа предложил заехать туда. Среди бахчи мы увидели дом и поблизости от него летнее жилище «баранг» в виде прямоугольной беседки, увитой стеблями посудной тыквы и вьюнками. Увидев нас, из беседки вышел хозяин, представительный уйгур в белой распашной рубахе. Вообще, у уйгуров есть обычай, по которому проезжающие мимо бахчи заезжают туда отведать дыни. Таких людей считают преданными людьми, готовыми на жертву, и любят. Хозяин пригласил нас в баранг. Жена его - высокая симпатичная женщина. Две дочери у них - девяти и шести лет.
На бахчах дыни срывают утром, чтобы они были прохладными. Хозяин аккуратно нарезал дыню, положил на поднос и поставил перед нами. Сам он оказался горожанином и довольно авторитетным человеком. Пока мы угощались, заметили, что в стороне лежит ребенок и стонет. Это оказалась младшая дочь хозяина Уммия. Она больна уже шестой месяц, ее лихорадит. Никакое лечение не помогает. Мама подошла к больной, потрогала лоб, пощупала пульс и сказала: «Лихорадка - болезнь тяжелая. В больной спрятался внутренний жар. Если его не изгнать, никакое лечение не поможет». Родители девочки сказали: «Не будет удивительно, если благодаря Вашему посещению наш ребенок исцелится». Оказывается, они уже потеряли надежду, что ребенок поправится. Мама не знала, что ответить. Она сказала: «Сегодня уже ничего сделать нельзя, уже вечер наступает». Действительно, мы засиделись у них за разговорами. Хозяин, оказывается, бывал и в Казани, и в Оренбурге, бывал там и в медресе у Карима-хазрата (дяди моего отца) и у Галимджана-хазрата, и был образованным человеком. Они очень просили, чтобы мои родители еще побывали у них. Мама пообещала.
Через несколько дней мама взяла с собой листья сенны, клизму, сушеную вишню и мы снова поехали на пашню. Мама по дороге осталась у новых знакомых. И позже она ездила к ним три-четыре раза, чтобы помочь больному ребенку. Прежде всего, она прочистила девочке кишечник. Чтобы больная как следует пропотела, напоила ее отваром из вишен и слив, укрыла тепло, к ногам приложила мешочек с горячими отрубями. Наказала родителям все это повторить. Дала лекарство против малярии.
Когда мама через две недели снова поехала к ним, ребенка на месте не было. Мама испугалась, не умерла ли девочка. Но с бахчи прибежала мать с ребенком: «Вай, абыстай, вот Ваша дочь». Она сказала, что после маминого лечения девочка выздоровела.
Нашей маме покоя не давали, звали то одни, то другие. Даже незнакомые уйгурские старухи завещали: «Пусть меня после смерти обмывает Бибиджамал-абыстай».
Однажды зашел к нам сын Халика-аксакала и сказал: «Абыстай, Вас зовет моя бабушка». Мама пошла к ним. Старуха говорит: «Когда я умру, Вы меня обмойте. Сыновьям тоже завещала». Мама успокоила ее: «Хорошо, если буду жива, то обязательно сама обмою».
Как-то дочери уйгура Хусура-хаджи сказали мне: «На послезавтра мои старшие сестры приглашают гостей. Будут жены всех городских ученых - улемов и богачей. Пригласят и вас: абыстай, Наджию, тебя. Будет очень много гостей и очень интересно. Придут известные музыкантши - дутаристки и тамбуристки».
На следующий день пришли две женщины со словами: «Просили Бибиджамал-абыстай оказать милость дому Хаджи Гузам: с обеими дочерьми пожаловать на чашку чая». У уйгуров женщины в гости идут с утра, возвращаются поздно вечером.
На следующий день мы надели лучшие наряды и пошли в гости. Гостей еще было мало. Хозяева жили очень богато. В нишах стояли большие китайские фарфоровые вазы, дорогая посуда. Вдоль стен на полу постелены атласные одеяла для сидения. Все новые. Хозяйка, жена аксакала, в богатых одеждах. На ней длинное белое файдешиновое платье, сверху короткий китайский чапан из чистой парчи. Волосы заплетены в две косы, помазаны особым клеем и блестят. Косы удлинены и украшены черными шелковыми шнурками - джалар. В верхней части джалара украшение в виде кисточек из крученых шелковых ниток, украшенных подвесками из кораллов и золота. На руках толстые золотые браслеты, почти на всех пальцах золотые перстни, в ушах золотые серьги пайпаза, к которым прикреплены довольно длинные нити жемчуга, завершающиеся внизу рубином. Они свисают почти до груди.
Начали собираться гости. Кто приезжает на повозках, кто на колясках, а некоторые на базарных извозчиках. Повозки крытые, передняя часть их занавешена. На голову женщин накинут халат, а лицо завешено кисейной занавеской. Когда повозка останавливалась у дверей, женщины, не торопясь, спускались с повозок. Одна служанка несла поднос с дарами, а другая - накрытую платком шапку своей госпожи (она держала шапку всю дорогу). Гостей встречали уже прибывшие гости во главе с хозяйкой, выстроившись в ряд. Они снимали с прибывших халаты-накидки, а те с мягким поклоном произносили приветствие: «Ассалам». В ответ также с поклоном отвечали встречающие. Эта церемония повторялась трижды. После этого гостей вели в комнату. Там еще раз совершали взаимные поклоны, и гости усаживались. После этого вновь вставали и кланялись трижды.
Постепенно собралось очень много гостей. На некоторых шапки с парчовой тульей и бобровой оторочкой. Были и старухи в белых шелковых платьях, а некоторые еще в атласных или бархатных халатах. На ногах мягкие черные ичиги.
Сначала все сидели на корточках, ибо так легче подняться при появлении каждой новой гостьи.
В гости с пустыми руками не ходят, на подносе приносят разные сушеные фрукты, сахар, нават. Если у какой-либо бедной одинокой старухи нечего нести, она приносит несколько луковиц в платочке. Ее подношение с почтением берут, а она смущенно говорит: «Скажите, что бабушкино приношение, когда будете готовить, меня вспомните». Подносы гостей не возвращают порожними.
Через некоторое время прошел слух, что прибыли госпожа Хан-кеше и госпожа Эр-кеше. Все встали. Вошедшие гостьи совершили положенные поклоны во все стороны, и в это время стоявшие против входа, на самом почетном месте, расступились и стали приглашать вновь вошедших словами: «О, Ваши величества, обратите внимание в эту сторону». Гостьи новые тоже трижды приседали и вставали, кланяясь. Остальные ответили так же. Потом они среди гостей увидели маму и вновь встали, восклицая: «Ой, абыстай, и Вы приехали в эти края!» Мама подошла к ним, обнимаясь, поздоровалась с ними. Мама сказала в ответ: «О, госпожа Хан-кеше, госпожа Эр-кеше! Когда вы приехали?!» Хан-кеше в ответ: «Вот Божья мудрость. Вот судьба! Где были мы и где вновь привелось встретиться!» И далее все продолжали удивляться премудрости Божьей. Хозяйка, Хаджи Гузам, стоя у дверей, сказала: «Абыстай мы теперь никуда не отпустим. Она теперь илийская, очень нужный нам человек».
Когда мы жили в Алма-Ате, две последние знатные гостьи тоже были там и были знакомы с нашей мамой. Хан-кеше раньше была женой кульджинского хана [видимо, жена Аляхана, главы Таранчинского султаната, просуществовавшего с мая 1867 года до 26 июля 1871 года, когда Илийский край был оккупирован Россией, а возвращен он был Китаю в 1881 году]. Когда Кульджу заняли китайцы, эти дамы бежали в Алма-Ату. Когда в Кульдже стало спокойно, они снова вернулись, но приехали туда позже нас.
Пришли музыкантши - дутаристки и тамбуристка. У каждой своя певица.
У уйгуров не так, как у нас, у татар. У нас на почетных местах сидят жены имамов, муэдзинов и другие образованные женщины. Они уважаемые люди, и где бы они ни были, их усаживают на почетных местах. А у уйгуров почетные места отводятся женам богатых людей. Там же садятся и жены высшего духовенства - газиев и ахунов, поскольку они тоже состоятельные. А жены имамов приходских мечетей сидят с прочими, рядовыми гостями.
Если два человека, одинакового положения в обществе, сидят рядом, то им угощение подают не по очереди, а две подавальщицы одновременно ставят перед ними одинаковые блюда. Иначе гостьи могут обидеться. Хозяйки стараются, чтобы все гостьи уходили довольными.
В комнате обычно стелют две большие скатерти, а посредине оставляют дорожку, чтобы было удобно разносить угощения, ибо поставить их перед каждой гостьей должна была сама подавальщица. Блюдо подавальщице следует держать двумя руками и, поставив перед гостьей, потихоньку отходить, не поворачиваясь спиной к гостям.
Стали собирать скатерть для чая. Расставили подносы. На одних из них были размещены аккуратно разнообразные сухие фрукты и орехи: изюм, урюк, миндаль, грецкие орехи, ядрышки абрикосовых косточек и т. п. На других подносах различные виды конфет, а также местные сладости - кандалят, варенья в пиалах. На скатерти расставили также и гостинцы, принесенные гостями, а также большие пиалы, наполненные крупными кусками колотого сахара. Перед каждой гостьей поставили, держа двумя руками, большую пиалу с чаем и в каждую из них положили по два крупных куска сахара. При этом каждая гостья в знак благодарности слегка приподнималась, символизируя поклон.
После чая, часа через два, подали блюда со слегка колеблющимися нежными манты. Тесто так тонко раскатано, что просвечивает мелко нарезанное мясо этих крупных пельменей, приготовленных на пару. Перед каждой поставили мелкую тарелочку с красным уксусом на дне, а на тарелочку положили по четыре-пять манты. Гостьи опять слегка приподымались в знак благодарности. Они вели между собой приятные разговоры, рассказывали забавные истории, смеялись, не нарушая правил хорошего тона. Так приятны были их движения, полные грации!
Когда кончили есть манты, все встали и обратились к хозяйке со словами: «Ашк Алла! Баракалла!» - «Спасибо! Браво» И, снова повторив поклоны, уселись. Хаджи Гузам в ответ кланялась и повторяла: «Добро пожаловать, мои гости», немного погодя большинство встало, чтобы прочитать обеденный намаз. Некоторые старухи занялись обновлением омовения. Для совершения намаза группами разошлись по другим комнатам.
К окончанию молитвы в гостиной уже зазвучал дутар. Гости расселись по своим местам. К дутару присоединился тамбур и две певицы. Некоторые гости в такт музыке неторопливо и плавно стали хлопать в ладоши и этим еще больше оживили музыку. Через некоторое время одна женщина начала танцевать. После нее танцевали две женщины одновременно. Эти женщины были не из числа гостей, а родственницы хозяйки, Хаджи Гузам. Уйгурки обычно танцуют долго, так как не тратят энергию на топанье ногами, а танцуют, мелко шагая мягкой поступью, будто лодка плывет.
Танцевавшие, как и остальные, были в широких платьях, надетых, как у них принято, на голое тело. Шаровары, как и платья, были из дорогих шелков: атласа и китайского файдешина. Рукава, широкие и длинные, на целую пядь спускаются ниже кистей. Это им идет, танец кажется еще более изящным. Среди гостей были известные танцовщицы. Вышли танцевать две женщины. В каждой руке у них по тарелочке, а между пальцев пропущены по одной деревянной палочке для еды. При танце женщины высоко поднимают руки и в такт музыке слегка стучат палочкой по тарелке, издавая легкий звон.
Желающая танцевать вставала, кланялась всем и только после этого начинала. Жены богатых людей тоже танцевали. Если приглашали, отказываться нельзя. То одна, то другая гостья подходила к танцующим с деньгами в руке (рубль, три, десять, смотря по достатку), обводила их трижды вокруг головы танцующей, чтобы благодать этого дара коснулась и ее, а затем кидала дутаристкам. Танцы разгорались. У уйгуров почти нет женщин, не умеющих танцевать. Вышла одна старенькая женщина. Видно, вспомнила свою молодость. Всем поклонилась и начала танцевать. Все кричали: «Вай, дост!» и хлопали в ладоши. У старушки редкие волосы расчесаны на прямой пробор, к косичкам привешен маленький джалар, на голове черная тюбетейка. На ней белое платье, черные ичиги. Из числа богатых вышла еще одна старушка. Было много смеха и веселья. Все чаще кидали деньги музыкантшам. Если денег уже не оставалось, снимали с пальцев кольца и тоже, обведя вокруг головы танцующих старушек, бросали дутаристкам. Желающих развеселить гостей и хозяек было немало.
Снова накрыли скатерти. На подносах внесли белые сдобные лепешки. Танцы прекратились. Все уселись на свои места. Одна женщина вносит тазик с кувшином и полотенце. Она подходит к каждой гостье. Все моют руки. Потом каждая чуть приподымается, благодаря за услугу. Вносят в каса (больших пиалах) аткан-чай со сливками и солью. Каса ставят на небольшую тарелку, называемую «гунча», что значит «бутон». В чай крошат лепешки. Чаепитие проходит в веселых разговорах и смехе.
У Хаджи Гузам было двое неродных сыновей. Они тоже помогали ухаживать за гостями. У них была очень красивая сестренка лет тринадцати. Отца звали Хусур-хаджи. Они всем семейством совершили хадж - паломничество в Мекку и Медину. Поэтому хозяйку звали Хаджи Гузам.
После чая спустя некоторое время подали жаркое, а потом суп с лапшой. Мясо для супа было мелко нарезано и прожарено, заправлено дунганским уксусом. А лапша очень длинная. Вместо ложки принесли красивые палочки. Суп подавали в больших каса. Сверху посыпали душистой зеленью - красиво и вкусно. При виде этого блюда сразу появляется аппетит.
Покончив с едой, музыкантши и певицы стали исполнять мелодичные классические газели. Наступила тишина. Кое-кто вытирал слезы. Слышались грустные возгласы: «Э, Худо!» - «О Боже!» Затем старухи совершили предвечерний намаз. Приближалось время возвращения домой. Снова накрыли скатерти. Теперь для плова. Снова мыли руки. Снова расселись по своим местам. Стали разносить большие блюда, наполненные пловом, а сверху положены большие куски жирной баранины. Раздали небольшие острые ножи и дощечки, чтобы резать мясо. Плов - одно блюдо на двоих. Мясо режут сами гостьи, а потом раскладывают по поверхности плова. Предлагая друг другу первенство, приступают к еде.
После плова, выпив по чашке чая, начали собираться. Хозяйка возвращает гостьям подносы, конечно, не порожние. В них заранее все, что полагается, уложено. Служанки выносят блюда. Хозяйка, многократно кланяясь, прощается с гостями. Наша мама тоже поднялась. Мы попрощались со всеми и пошли. Какой-то мальчик донес до нашего дома блюдо плова.
Халик-аксакал, староста той части уйгуров, которая числилась в русском подданстве, держался словно падишах. Ездил он в коляске, запряженной парой вороных. Впереди вестовой на хорошем коне. Иногда как впереди, так и сзади число вестовых возрастало. Ежедневно двор его был полон народу. В сторонке сидели женщины, обычно пришедшие с жалобой на своих мужей. Бывало немало женщин, приехавших из кишлаков. Многие были с грудными детьми. Они изнывали от жары, младенцы плакали. Так сидели целыми часами, дожидаясь появления аксакала при выезде из дома или его возвращения откуда-либо. Аксакал, увидев толпу женщин, иногда уезжал, махнув рукой, а иногда останавливался и начинал кричать и возмущаться: «У нугаев тоже есть аксакал, у дунган тоже есть аксакал. В их дворе не увидишь ни одной женщины, пришедшей с жалобой на мужа. Я не понимаю наш народ! Умрешь со стыда!»
Хотя кишлачные уйгурки бывают не очень привередливы, но городские бывают избалованными, особенно в состоятельных семьях. Муж должен обращаться к жене не только на «вы», но употреблять сверхвежливую форму - «вы» во множественном числе. Женщины обладают мягкими манерами, но не бывают работящими. Однако не это заботит мужчину при женитьбе, а то, как наилучшим образом обеспечить жену материально. Женитьба на девушке стоит очень дорого. Большей частью женятся на разведенной. Невестка в течение нескольких лет бывает на положении гостьи. Всей семьей стараются не обидеть ее. Такие случаи, когда молодуха, раза два обидевшись, возвращается в родительский дом, считаются самым обычным явлением. Если она уйдет, то мужу приходится лишний раз расходоваться. Он должен купить тестю и теще отрезы, чай, сахар; подарки положить на поднос. Свекровь с одной из родственниц идут к семье невестки, ласково уговаривают ее вернуться обратно. С первого раза она обычно не возвращается. Пока ее уговорят, проходит немало времени. Много хлопот и неприятностей бывает. Если и вернется, ведет себя, как гостья. Занимается домашними делами только по желанию.
У них случаи развода бывают часты. Если муж не торговец, а обычный ремесленник (например, столяр, кузнец), он должен наряжать жену не хуже других: в ушах у нее должны быть золотые китайские серьги пайпаза, на руках литые, круглые в сечении золотые браслеты, золотые кольца на пальцах, халат плюшевый черный. Эти требования поддерживают и родители жены, говоря: «Нечего было жениться, если не можешь обеспечить жену».
(Продолжение следует)