in my misfortune
Меньше всего мне хотелось быть истеричной или чрезмерно веселой бывшей девушкой, всё ещё заявляющей свои права на когда-то принадлежавшую ей душу. Я и не была такой, я старалась держаться какой-то нейтральной давно избранной линии поведении. "Типа как я рада видеть тебя!" и "Да, и у меня всё просто супер".
А потом стоило затронуть одну какую-то струну,и слёзы начинали течь вовсю, без остановки, и смех походил на неестественный, и я спрашивала себя как же это должно звучать в телефонной трубке, do I sound like awfully crying on the phone? Нет, почему? Ты плачешь? А вот оказывается, он всего лишь принимает это за смех и повизгивания гиены, девушки, которую он разлюбил.
I've already told you "why", no?
Non, il me reste encore des questions.
Ну что ж мы обсудим это. Если я не утону в солёном море своих слёз.
Господи, глупо так убиваться, но они текут и текут, наверно это все ещё невыплаканные слёзы за геев в сербском фильме, наверно это невыплаканные слёзы моего детства, когда бабушка называла меня "сухарём". Теперь я такой мякиш, такой мякиш, что даже мускулы дрожат и рука неуправляема, чтобы убрать фотографию с окна и не травить душу.
Приятно ли быть слабой, растерзанной, загнанной? Оценить невозможно. Unhappy. Слово "несчастна" засело в моей голове вместе с Анной Карениной. И к чему все эти искусственные линии, смывай их холодной водой, растворяй горячими слезами. Он не придёт. Не попросит отвезти его в центр. Не почувствует, как разрывается твоя душа, comment ton âme se déchire. А в тот момент, когда он будет рядом, плакать уже будет не о чем, и страдания вчерашнего дня будут стёртым мелом на грифельной доске пробегающей жизни.
Надо ли учиться упралять своими эмоциями? Или лучше просто следовать диким позывам бьющейся в клетке птицы-души и быть несчастной, когда ты несчастна, и не пытаться бежать этого.
Он выстроил ледяную стену, с вершины которой лишь иногда спрашивает сам себя и меня, зачем мы это делаем, а в остальное время говорит, что сам он не преступит её рубежей, так как считает себя не вправе, и мне определять допустимый лимит. А я ... что я, я робею, я так не могу, да и боюсь ещё конечно. И даже тогда, когда делаю, что мне хочется, прорываюсь сквозь лёд к ударам его сердца, ловлю себя на мысли, как я должно быть нелепа, а самое главное, безмятежности нет, и доверия нет, и ты одна-одна, а так хочется спросить совета.
Non, non, je ne vais pas faire des scènes, j'attendrai. J'attendrai dans l'ombre. Sous l'ombre de mon plus grand amour.
Но давай всё-таки без патетики и без мученицы, говорю я себе, утерев слёзы.
А потом стоило затронуть одну какую-то струну,и слёзы начинали течь вовсю, без остановки, и смех походил на неестественный, и я спрашивала себя как же это должно звучать в телефонной трубке, do I sound like awfully crying on the phone? Нет, почему? Ты плачешь? А вот оказывается, он всего лишь принимает это за смех и повизгивания гиены, девушки, которую он разлюбил.
I've already told you "why", no?
Non, il me reste encore des questions.
Ну что ж мы обсудим это. Если я не утону в солёном море своих слёз.
Господи, глупо так убиваться, но они текут и текут, наверно это все ещё невыплаканные слёзы за геев в сербском фильме, наверно это невыплаканные слёзы моего детства, когда бабушка называла меня "сухарём". Теперь я такой мякиш, такой мякиш, что даже мускулы дрожат и рука неуправляема, чтобы убрать фотографию с окна и не травить душу.
Приятно ли быть слабой, растерзанной, загнанной? Оценить невозможно. Unhappy. Слово "несчастна" засело в моей голове вместе с Анной Карениной. И к чему все эти искусственные линии, смывай их холодной водой, растворяй горячими слезами. Он не придёт. Не попросит отвезти его в центр. Не почувствует, как разрывается твоя душа, comment ton âme se déchire. А в тот момент, когда он будет рядом, плакать уже будет не о чем, и страдания вчерашнего дня будут стёртым мелом на грифельной доске пробегающей жизни.
Надо ли учиться упралять своими эмоциями? Или лучше просто следовать диким позывам бьющейся в клетке птицы-души и быть несчастной, когда ты несчастна, и не пытаться бежать этого.
Он выстроил ледяную стену, с вершины которой лишь иногда спрашивает сам себя и меня, зачем мы это делаем, а в остальное время говорит, что сам он не преступит её рубежей, так как считает себя не вправе, и мне определять допустимый лимит. А я ... что я, я робею, я так не могу, да и боюсь ещё конечно. И даже тогда, когда делаю, что мне хочется, прорываюсь сквозь лёд к ударам его сердца, ловлю себя на мысли, как я должно быть нелепа, а самое главное, безмятежности нет, и доверия нет, и ты одна-одна, а так хочется спросить совета.
Non, non, je ne vais pas faire des scènes, j'attendrai. J'attendrai dans l'ombre. Sous l'ombre de mon plus grand amour.
Но давай всё-таки без патетики и без мученицы, говорю я себе, утерев слёзы.