Если вам кажется, что вам не кажется
Когда я пишу на телефоне "если", Т9 всегда - всегда! - выдает сначала "насилии".
Он недавно стал так делать, этот телефон, он понимает все.
Несколько недель я была в безопасности без этих звонков, телеграма, этого голоса, который вызывает у меня тошноту, идёшь и качаешься, и животу больно.
Эти недели я могла есть, смеяться, общаться, работать, дружить, писать. Я могла вывезти дочь на дачу, и это было здорово, это было счастье для неё, и я сама радовалась.
Неужели я должна терпеть, когда разрушающее меня, отвратительное мне, невыносимое мне входит в мой дом. И потом я не могу там ходить, есть, не могу выйти оттуда, как не бывает сил выйти из больницы. Все мои дела рушатся из-за этих его опозданий, изменений, я не знаю, я не обещаю, я постараюсь. Сегодня этот его ребенок описал мою кровать. И он принёс мне куртку. С использованной салфеткой, мятыми бумажками, чеками из теремка 2018 года и визитками. Тёмно-синего цвета. Я автоматически примерила эту куртку, и мне кажется, это был какой-то подарок Медеи той царевне из Коринфа. Только я не загорелась в этой куртке, а почувствовала, будто меня залили вонючими помоями. Иди поноси чужие шмотки с барского плеча, которые с 2018 года никто не стирал. На, проглоти, все равно ты никуда не соскочишь. Все это будет названо заботой о тебе. Я хотел тебе помочь.
Но, в общем, а что нового? Ничего. Все по тем же рельсам. Как тогда, в 2013, когда тоже было мерзко, грязно, стыдно и так бессильно и отравленно, что я не знала, как показать на дверь, как прямо сообщить, что не желаю прикасаться и видеть этого человека, как не понимала, зачем меня опять кто-то убивает и топчет, потому что может и потому что уверен, что никуда я не денусь и никак я не возражу. Я испытывала такой ступор и глухую тоску, как после изнасилования, как после травмы_которую_приличному_человеку_нельзя_называть. Я не могла спасти от ощущения, что мое тело растерзано и измазано грязью. Шатаясь, сдирала все белье с кровати и пихала его в стиралку посреди ночи, когда он наконец уходил, включала на 90 градусов, чтобы и духу не оставалось на этом белье, и меня тошнило прямо в этой ванной, и я не могла видеть себя в зеркало, такую грязную, униженную и затоптанную. И мне казалось, что я не могу соскочить. Что меня поймали, и некуда бежать, но, может, если у меня будет ребенок, то все они выпустят меня из когтей, я же никому не буду нужна с ней.
Так и оказалось.
Часы, месяцы, годы ее рыданий, что ни папы, ни бабушки, ни братьев, ни сестер, никого нет, почему, мама, почему. Все ее детство. Мы не были нужны. С такого маленького ребенка нечего пожрать, он только берет любовь и ресурсы, он ничего не отдает. Вот семилетка и дальше - другое дело. Тут уже чешет самооценку здорово. Бездна любви и нежности, которые достались просто так, потому что ты позволил называть себя папой.
Как говорит в одном хорошем фильме главная героиня: "Что тебе, интересно, даёт право называть себя отцом? Где ты был, когда она делала первые шаги?"
Да, ничего нового.
Дочь целует подаренное платье, обращается с ним, как будто оно хрустальное, обнимала его весь вечер, отодвинула все другие вещи в сторону в шкафу и вырезала из бумаги розовые цветочки, обклеив вешалку, на которую повесила его, и сбоку и сверху стенки шкафа изнутри. Платьице, мое платьице. Потому что папа подарил, первый раз за 7,5 лет есть платье, которое подарил папа.
А этот его ребенок предлагал ей посмотреть, какая у него пися, а она, крохотное любящее существо, все ещё под дозой "у меня не было папы, и теперь наконец он есть, ах, у меня целых два брата, я такая счастливая, а Тиша рассказывал, что у него целых две бабушки, бабушки Татьяна и вторую я не помню, но он же ещё расскажет", лепечет мне - ну я просто не стала смотреть, я вот так отвернулась и закрыла глаза ладошками, я даже не запомнила, как именно он сказал, зачем я буду запоминать, малыши иногда говорят глупости.
И меня снова рвет, рвет, и я не могу уже даже ходить, хочу только всю пачку таблеток, чтобы все это закончилось, помои эти, а сейчас два часа ночи, и я не могу спать от переутомления, и мне кажется, что руки мои облепили паутиной и заставляют делать вид, что ничего нет, все хорошо, никакой паутины.
Как в детстве.
Я хочу спать, Господи, я так хочу спать.