Бабушка -2
(продолжение рассказа о Т.М. Разумовской, в девичестве Шпиро)
Еще немного о польском периоде ее жизни.
Два брата бабушкиного отца, Маркус и Исаак Шпиро, были процветающими банкирами в Варшаве. Их банки и богатые дома стояли на центральной Маршалковской улице.
Бабушка любила гостить у дядьев и дружила с дочерью Маркуса, своей ровесницей и тезкой - ту тоже звали Толей.
Однажды, приехав в Варшаву на каникулы, бабушка увидела у Толи на пальце колечко со сверкающим камнем. И ей страстно захотелось такое же! Просить напрямую она считала неудобным, а потому изобрела обходной путь: целый день, так или иначе, заговаривала о кольцах. «Ах, какое колечко я видела в витрине!» - твердила она с утра. Притом, всё время ходила надутой, показывая, какая она бедная-несчастная. И добилась своего - дядя купил ей колечко! «В общем, я отвратительно себя вела! - говорила бабушка, посмеиваясь при этом. - И как мне не было стыдно так выцыганивать колечко!»
В том же доме у дяди бабушка выпендрилась еще раз. Для обеих девочек, учившихся уже в старшем классе гимназии, были куплены билеты на гастрольный спектакль Петербургского драматического театра. Гимназисткам тогда категорически запрещалось посещать театры, и бабушкина сестра Толя надела на выход нарядное платье. А бабушка вдруг заупрямилась и сказала, что пойдет только в гимназической форме!
Подозреваю, дело было в том, что платье кузины было лучше, чем ее. Никакие уговоры не помогли - упрямица отправилась в театр в форме. И сразу же в фойе была остановлена строгим служителем и отправлена домой. Вечер был испорчен.
Оглядываясь на свою юность, я понимаю сейчас, что эти приступы немотивированного ослиного упрямства, осложнявшего жизнь и себе и окружающим, достались мне от бабушки. Стоит начать изучать семейные истории, и ты начинаешь догадываться о себе.
И еще помню рассказ бабушки о ее бабушке Эстер. Та была очень важной дамой. Каждый день, в определенный час, к ней заходили сыновья: Маркус, Исаак, Бернард и Макс (когда приезжал в Варшаву из Люблина). Перед этим визитом служанка помогала ей надеть строгое вечернее платье и подавала чистый, уложенный в прическу парик (мои знания о жизни и быте евреев были в юности равны нулю, поэтому парик я воспринимала, как дань восемнадцатому веку, спутав его с началом века двадцатого - давно же было, правда?).
Сыновья проводили с матерью час времени, учтиво с ней беседуя, к столу подавались только чай и печенье. Это бабушка рассказала в глубокой старости - ей хотелось такого же ежедневного сбора всех детей в определенный час и небыстрой почтительной беседы. Но время было иным - быстрым, нервным, дочери и сын работали, помимо этого делали тысячу дел… Какой уж тут ежедневный сбор за чаем с печеньем!
В 1910 году Макс Шпиро неожиданно остался без работы. Фабрикант, у которого на заводе Макс работал химиком, позволил себе антисемитское высказывание. Макс ушел, хлопнув дверью. Некоторое время семья находилась во взвешенном состоянии, но в 1913 году младший брат Макса Бернард открыл в Петербурге красильный завод и предложил Максу место инженера-химика. Семья Шпиро переехала в столицу Российской империи.
Поскольку бабушка тогда уехала из Польши навсегда, и с этого момента началась долгая российская часть ее жизни, я добавлю несколько слов.
У бабушкиной мамы Фанни было шесть сестер. Об одной из них, Цецилии Хват, я запомнила три крохотных эпизода, рассказанных бабушкой. Приведу их здесь, потому что больше рассказать их негде и некому.
ЦЕЦИЛИЯ И ПИНХУС
Дядя Пинхус и тётя Цецилия были маленькими, кругленькими и обожали друг друга. Возвращаясь домой, Пинхус часто доставал из кармана пальто большую мягкую грушу и, минуя клубок из шести детей, вопящих: «Папа! Папа!», протягивал ее жене.
- Кушай, Циленька!
Цецилия часто запиралась в спальне и проводила часы перед трюмо, накладывая кремы, маски, пудрясь и завивая щипцами локоны. Дети, соскучившись, стучались в дверь и спрашивали:
- Мама! Что ты там делаешь так долго?
- Я делаю вам красивую маму! - отвечала Циля через дверь.
Это был богатый дом в Люблине. Как-то, когда Циля и Пинхус были в театре, к ним залезли воры и украли все Цилины драгоценности.
Прослышав об этом, бабушкина мама Фанни отправилась к сестре, чтобы ее утешить. Когда она открыла дверь, то услышала звуки патефона: Циля и Пинхус, два пухлых шарика, увлеченно танцевали в гостиной.
- Циля! - вскричала Фанни. - Такое несчастье! Как ты можешь танцевать?!!
- Оставь меня в покое! - ответила Цецилия, не прерывая танца. - Не порти нам настроения!
Цецилия и Пихус Хват, и все их дети погибли во время Холокоста.
И оба дяди-банкира и все их потомки исчезли тогда же. Известно, что Маркуса с женой Густавой выбросил из верхнего окна их дома шофер-поляк в сентябре 1939, когда немцы вошли в Варшаву… Из огромной польской ветви не осталось никого.
Родители бабушки, Макс и Фанни Шпиро, польский период жизни
Эстер, мать Макса, бабушка моей бабушки. Урожденная Мендельсон, в двух замужествах - Шпиро и Могилевер.
Маркус Шпиро, дядя моей бабушки
Все братья вместе: Макс, Маркус, Исаак и младший Бернард. Юные дамы - жены старших братьев. Слева сидит еще одна девушка, возможно, их сестра Рахиль. Мы ничего о ней не знаем
Толя Шпиро, дочь Маркуса, кузина моей бабушки
Еще немного о польском периоде ее жизни.
Два брата бабушкиного отца, Маркус и Исаак Шпиро, были процветающими банкирами в Варшаве. Их банки и богатые дома стояли на центральной Маршалковской улице.
Бабушка любила гостить у дядьев и дружила с дочерью Маркуса, своей ровесницей и тезкой - ту тоже звали Толей.
Однажды, приехав в Варшаву на каникулы, бабушка увидела у Толи на пальце колечко со сверкающим камнем. И ей страстно захотелось такое же! Просить напрямую она считала неудобным, а потому изобрела обходной путь: целый день, так или иначе, заговаривала о кольцах. «Ах, какое колечко я видела в витрине!» - твердила она с утра. Притом, всё время ходила надутой, показывая, какая она бедная-несчастная. И добилась своего - дядя купил ей колечко! «В общем, я отвратительно себя вела! - говорила бабушка, посмеиваясь при этом. - И как мне не было стыдно так выцыганивать колечко!»
В том же доме у дяди бабушка выпендрилась еще раз. Для обеих девочек, учившихся уже в старшем классе гимназии, были куплены билеты на гастрольный спектакль Петербургского драматического театра. Гимназисткам тогда категорически запрещалось посещать театры, и бабушкина сестра Толя надела на выход нарядное платье. А бабушка вдруг заупрямилась и сказала, что пойдет только в гимназической форме!
Подозреваю, дело было в том, что платье кузины было лучше, чем ее. Никакие уговоры не помогли - упрямица отправилась в театр в форме. И сразу же в фойе была остановлена строгим служителем и отправлена домой. Вечер был испорчен.
Оглядываясь на свою юность, я понимаю сейчас, что эти приступы немотивированного ослиного упрямства, осложнявшего жизнь и себе и окружающим, достались мне от бабушки. Стоит начать изучать семейные истории, и ты начинаешь догадываться о себе.
И еще помню рассказ бабушки о ее бабушке Эстер. Та была очень важной дамой. Каждый день, в определенный час, к ней заходили сыновья: Маркус, Исаак, Бернард и Макс (когда приезжал в Варшаву из Люблина). Перед этим визитом служанка помогала ей надеть строгое вечернее платье и подавала чистый, уложенный в прическу парик (мои знания о жизни и быте евреев были в юности равны нулю, поэтому парик я воспринимала, как дань восемнадцатому веку, спутав его с началом века двадцатого - давно же было, правда?).
Сыновья проводили с матерью час времени, учтиво с ней беседуя, к столу подавались только чай и печенье. Это бабушка рассказала в глубокой старости - ей хотелось такого же ежедневного сбора всех детей в определенный час и небыстрой почтительной беседы. Но время было иным - быстрым, нервным, дочери и сын работали, помимо этого делали тысячу дел… Какой уж тут ежедневный сбор за чаем с печеньем!
В 1910 году Макс Шпиро неожиданно остался без работы. Фабрикант, у которого на заводе Макс работал химиком, позволил себе антисемитское высказывание. Макс ушел, хлопнув дверью. Некоторое время семья находилась во взвешенном состоянии, но в 1913 году младший брат Макса Бернард открыл в Петербурге красильный завод и предложил Максу место инженера-химика. Семья Шпиро переехала в столицу Российской империи.
Поскольку бабушка тогда уехала из Польши навсегда, и с этого момента началась долгая российская часть ее жизни, я добавлю несколько слов.
У бабушкиной мамы Фанни было шесть сестер. Об одной из них, Цецилии Хват, я запомнила три крохотных эпизода, рассказанных бабушкой. Приведу их здесь, потому что больше рассказать их негде и некому.
ЦЕЦИЛИЯ И ПИНХУС
Дядя Пинхус и тётя Цецилия были маленькими, кругленькими и обожали друг друга. Возвращаясь домой, Пинхус часто доставал из кармана пальто большую мягкую грушу и, минуя клубок из шести детей, вопящих: «Папа! Папа!», протягивал ее жене.
- Кушай, Циленька!
Цецилия часто запиралась в спальне и проводила часы перед трюмо, накладывая кремы, маски, пудрясь и завивая щипцами локоны. Дети, соскучившись, стучались в дверь и спрашивали:
- Мама! Что ты там делаешь так долго?
- Я делаю вам красивую маму! - отвечала Циля через дверь.
Это был богатый дом в Люблине. Как-то, когда Циля и Пинхус были в театре, к ним залезли воры и украли все Цилины драгоценности.
Прослышав об этом, бабушкина мама Фанни отправилась к сестре, чтобы ее утешить. Когда она открыла дверь, то услышала звуки патефона: Циля и Пинхус, два пухлых шарика, увлеченно танцевали в гостиной.
- Циля! - вскричала Фанни. - Такое несчастье! Как ты можешь танцевать?!!
- Оставь меня в покое! - ответила Цецилия, не прерывая танца. - Не порти нам настроения!
Цецилия и Пихус Хват, и все их дети погибли во время Холокоста.
И оба дяди-банкира и все их потомки исчезли тогда же. Известно, что Маркуса с женой Густавой выбросил из верхнего окна их дома шофер-поляк в сентябре 1939, когда немцы вошли в Варшаву… Из огромной польской ветви не осталось никого.
Родители бабушки, Макс и Фанни Шпиро, польский период жизни
Эстер, мать Макса, бабушка моей бабушки. Урожденная Мендельсон, в двух замужествах - Шпиро и Могилевер.
Маркус Шпиро, дядя моей бабушки
Все братья вместе: Макс, Маркус, Исаак и младший Бернард. Юные дамы - жены старших братьев. Слева сидит еще одна девушка, возможно, их сестра Рахиль. Мы ничего о ней не знаем
Толя Шпиро, дочь Маркуса, кузина моей бабушки