Часть пятая. Казахстан (5) Приуральный
Я не написала, что наш маленький поселок был многонациональный. Здесь жили несколько семей яицких казаков, которые считали себя местной аристократией. У них были деревянные дома с деревянными полами. Во всех других домах полы были земляные. За земляными полами требуется особый уход. Чтобы они были чистые и ровные, их время от времени надо подмазывать поверх земляного слоя специально приготовленным глиняным растровом. Чтобы делать это хорошо и чтобы пол бы ровненький, этому нужно учиться с детства. Когда мы рассказывали о своих городских паркетных полах, нам не верили: «Да как они могли содержать какие-то паркетные полы, когда они обычный земляной пол глиной подмазать не могут!
Основное население поселка составляли столыпинские переселенцы с Украины, прилично сохранившие украинский язык. Своим саманным мазанкам они старались придать черты украинской архитектуры. Таким был дом, в котором жили мы.
Несколько мордовских семей в свое время бежали сюда от голода с Поволжья и здесь и остались. Они не строили домов, а жили в землянках. Между прочим, землянка не такое уж плохое жилище. В ней теплее, а если содержать ее в порядке, то может быть и красиво.
У нас была даже одна болгарская семья - все красавцы. Когда и как они здесь оказались, не знаю.
Ну и конечно, русские. Между представителями разных национальностей не только не было никакой неприязни, трений, все жили действительно одной дружной семьей, сохраняя тем не менее свои национальные особенности. Никому не приходило в голову, что сосед чем-то хуже его.
Когда в поселке появились эвакуированные, ситуация несколько изменилась. Приехали люди из Польши, из Бессарабии, из мест, где они толком еще не разобрали, что такое советская власть. Они столкнулись с ней года полтора назад, и все им казалось непонятным. Из Бессарабии приехали фермеры, то есть крестьяне, они хорошо разбирались в сельском хозяйстве и могли быть полезными. Из Польши приехала городская интеллигенция : учительница, конторщики. Своим подчеркнуто аккуратным видом, учтивостью, прекрасными манерами, они так удивляли, что вызывали смех. У нас в России и интеллигенция не соблюдает такого хорошего тона. Все это были люди среднего класса. Но среди них была одна по-настоящему богатая женщина с девочкой шести лет. Она оставила на родине большую усадьбу и великолепный модный автомобиль. Дома у себя она была окружена прислугой, утром ее одевала горничная, на стол подавали слуги. Парикмахеры, камеристки, массажистки - все по первому требованию были к ее услугам. Единственным ее страстным увлечением был ее автомобиль. Она прекрасно его водила и даже мыла сама - никого не подпускала. В Приуральном она хотела поступить в тракторную бригаду, и это было бы логично, ведь она была водитель. Но наш бригадир не захотел ее взять, а больше она делать ничего не умела. Она прожила недолго, примерно через год она умерла, не знаю от чего, от голода или болезни, или может быть просто от депрессии. Девочку, ее дочку, все подкармливали, как могли, но к ней самой были беспощадны, как будто она и есть «капитализм».
Вообще смертность среди эвакуированных была высокой. Чтобы жить в совершенно непривычных условиях, противоположных тем, к которым ты привык, нужно было иметь незаурядные способности к адаптации. Так в Приуральном столкнулись два мира, и конечно, представители городской западной культуры стремились оставить Приуральный. Мужчинам из двух польских семей удалось поступить в армию Андерса. Они получили возможность воевать вместе с англичанами. Многие сумели через Красный Крест и через Центральное адресное бюро, располагавшиеся в Бугуруслане, разыскать адреса родственников и уехать к ним. Уехала и одесская дама из нашей хаты. Так что в скором времени наш Приуральный опять превратился в советское село, в котором жили только коренные советские люди. Остались только две семьи бессарабов и учительница-полька. Она вышла замуж за присланного на отдых фронтовика, одноногого инвалида. Несмотря на увечье, он был очень хорош собой, а у нас в совхозе стал работать счетоводом.
Основное население поселка составляли столыпинские переселенцы с Украины, прилично сохранившие украинский язык. Своим саманным мазанкам они старались придать черты украинской архитектуры. Таким был дом, в котором жили мы.
Несколько мордовских семей в свое время бежали сюда от голода с Поволжья и здесь и остались. Они не строили домов, а жили в землянках. Между прочим, землянка не такое уж плохое жилище. В ней теплее, а если содержать ее в порядке, то может быть и красиво.
У нас была даже одна болгарская семья - все красавцы. Когда и как они здесь оказались, не знаю.
Ну и конечно, русские. Между представителями разных национальностей не только не было никакой неприязни, трений, все жили действительно одной дружной семьей, сохраняя тем не менее свои национальные особенности. Никому не приходило в голову, что сосед чем-то хуже его.
Когда в поселке появились эвакуированные, ситуация несколько изменилась. Приехали люди из Польши, из Бессарабии, из мест, где они толком еще не разобрали, что такое советская власть. Они столкнулись с ней года полтора назад, и все им казалось непонятным. Из Бессарабии приехали фермеры, то есть крестьяне, они хорошо разбирались в сельском хозяйстве и могли быть полезными. Из Польши приехала городская интеллигенция : учительница, конторщики. Своим подчеркнуто аккуратным видом, учтивостью, прекрасными манерами, они так удивляли, что вызывали смех. У нас в России и интеллигенция не соблюдает такого хорошего тона. Все это были люди среднего класса. Но среди них была одна по-настоящему богатая женщина с девочкой шести лет. Она оставила на родине большую усадьбу и великолепный модный автомобиль. Дома у себя она была окружена прислугой, утром ее одевала горничная, на стол подавали слуги. Парикмахеры, камеристки, массажистки - все по первому требованию были к ее услугам. Единственным ее страстным увлечением был ее автомобиль. Она прекрасно его водила и даже мыла сама - никого не подпускала. В Приуральном она хотела поступить в тракторную бригаду, и это было бы логично, ведь она была водитель. Но наш бригадир не захотел ее взять, а больше она делать ничего не умела. Она прожила недолго, примерно через год она умерла, не знаю от чего, от голода или болезни, или может быть просто от депрессии. Девочку, ее дочку, все подкармливали, как могли, но к ней самой были беспощадны, как будто она и есть «капитализм».
Вообще смертность среди эвакуированных была высокой. Чтобы жить в совершенно непривычных условиях, противоположных тем, к которым ты привык, нужно было иметь незаурядные способности к адаптации. Так в Приуральном столкнулись два мира, и конечно, представители городской западной культуры стремились оставить Приуральный. Мужчинам из двух польских семей удалось поступить в армию Андерса. Они получили возможность воевать вместе с англичанами. Многие сумели через Красный Крест и через Центральное адресное бюро, располагавшиеся в Бугуруслане, разыскать адреса родственников и уехать к ним. Уехала и одесская дама из нашей хаты. Так что в скором времени наш Приуральный опять превратился в советское село, в котором жили только коренные советские люди. Остались только две семьи бессарабов и учительница-полька. Она вышла замуж за присланного на отдых фронтовика, одноногого инвалида. Несмотря на увечье, он был очень хорош собой, а у нас в совхозе стал работать счетоводом.