«Анна Каренина», фильм Сергея Соловьева. Актеры и роли. Анна. Продолжение 2.
История Анны закончилась трагически, худшего конца и придумать невозможно. Почему все так вышло? В школе нас учили, что Анну убило лживое светское общество. Потом времена переменились, и все, чему учили в советской школе, было объявлено неправильным. Значит, Анну убило не светское общество. А что?
Вообще, самоубийства на почве неразделенной любви случаются. Я думаю, в статистике самоубийств эта причина занимает одно из первых мест. Но у Анны неразделенной любви не было. Вронский ее любил и продолжал любить даже после ее смерти. Так что же произошло?
Что касается светского общества, то у Толстого был к нему большой счет. Федор Протасов в «Живом трупе» ушел из этого общества, не в силах выносить его лживость, хотя совершенно невозможно понять, в чем же в его случае заключалась эта лживость. Но, видно, Толстой это понимал. Я считаю, что Федор Протасов - это самая трудная мужская роль в мировом репертуаре именно по причине неясности того, в чем именно его расхождение с семьей и обществом. Я, правда, видела идеального Федора Протасова, это был великий Иван Берсенев. Лживость светского общества заставила и князя Касатского стать старцем отцом Сергием. Вообще, критическая составляющая в творчестве Толстого особенно ярко проявляется, когда он пишет о светском обществе. Это можно заметить даже в самом гармоничном романе Толстого «Война и мир». Так что разоблачение Толстым светского общества - вовсе не выдумка советских литературоведов.
Анна была членом этого общества и, вроде бы, нисколько этим не тяготилась. Любовь заставила ее нарушить законы этого общества, и общество ее отвергло, изгнало, выдавило на обочину. Анна, прежде принадлежавшая к высшим слоям общества, бывшая одним из его центров, вдруг стала маргиналом. Для того, чтобы, будучи маргиналом, сохранить душевное равновесие и чувство собственного достоинства, нужно быть человеком очень сильным, найти опору в себе и быть твердо уверенным в своей правоте. Ничего этого у Анны не было. Она не готова была к противостоянию со всем миром. Ситуация еще осложнялась тем, что отверженной оказалась только она, Вронского же общественное осуждение не коснулось. И, похоже, что Вронский при всей любви к Анне не осознавал особенности ее положения. Он общался с ней как с равной, а они уже были не равны. Борьба, которая неизбежно возникает между любящими людьми, которые хотят слиться в единое целое, и, в то же время, сохранить автономность, в данном случае шла в особых условиях, делающих стороны неравными. Сытый голодного не разумеет, пеший конному не товарищ, это все можно сказать про Анну и Вронского, она была пешей, а он, конный, этого не замечал. В отношениях с Вронским Анна ведет себя исключительно неумно, а ведь она умный человек, этому есть доказательства. Отношения между мужчиной и женщиной не складываются сами собой, их нужно строить, и главную роль в этом играет женщина. Анна вела себя так, что святого ввела в состояние раздражения и беззаветно любящего обратила бы в бегство. Она вела себя так потому, что любовь для нее оказалась ловушкой, она отрезала себе все пути к отступлению и, если бы даже она захотела выйти из этой ловушки, то выйти ей было бы некуда. Она оказалась еще и в материальной зависимости от Вронского, у нее не было своего имения, своих средств к существованию. Обычно то, что причиталось дочери, ее родители при замужестве отдавали ее мужу в качестве приданного. И из этой своей ловушки она смотрела на свободного Вронского и хотела его лишить этой свободы, не могла ее принять. Вронский, естественно, сопротивлялся, чувствовал, как ее любовь опутывает его как сети, душит его. Мне кажется, беда Анны еще в том, что она никого в своей жизни не любила самоотверженной любовью. Она не любила мужа, это понятно, но сына она, казалось бы, любила страстно. Есть рисунок Врубеля, где Анна с сыном, замечательный рисунок, там как бы само пространство взвихрено и закручивается вокруг этих двух персонажей, закручивается силой материнской страсти Анны. Но, полюбив Вронского, Анна оставляет сына. И ее любовь к Вронскому кажется мне агрессивной и эгоистичной. Мы как-то привыкли считать, что любовь - это когда благо другого человека становится важнее собственного блага. Любовь дает и ничего не требует взамен. У Анны не так. Она не может радоваться тому, что Вронский не стал изгоем, как она, напротив, ее это сердит. Но, может быть, ее и нельзя осуждать за ее эгоизм, потому что ее положение уж очень тяжелое, ей не под силу эта тяжесть.
Мы себе ее ситуацию, я думаю, даже плохо представляем. Она была «падшей женщиной», «дурной женщиной», казалось, сам воздух вокруг неё был заряжен грехом и пороком. Она была как прокаженная, от нее боялись заразиться. Даже Левин, хороший человек и вовсе не раб светских условностей, приняв предложение Стивы Облонского вместе с ним навестить Анну, испытывает сомнения, не знает, хорошо или дурно он поступает. Он познакомился с Анной, она ему понравилась, но, выйдя от нее, он тотчас решил, что поступил дурно, и не знал, как о таком своем поступке он сможет рассказать чистейшему существу - своей жене. А ведь Левин не мог не догадываться, что своим семейным счастьем он обязан Анне. Если бы Вронский не влюбился в Анну, и Анна бы не приняла его любовь, то Кити до сих пор любила бы графа, и с надеждой ожидала бы, что он ей сделает предложение.
Возможно, что не вполне адекватное поведение Анны, ее немотивированная ревность, в сущности, настоящий бред ревности, вызван не столько любовным безумием, сколько ненормальностью ситуации. Если Вронский охладеет к Анне, то ей либо на панель, либо в монастырь. Анна - не светская пустышка, она личность, это видно из того, как в семье Облонских дорожат ее советами и рассчитывают на ее помощь; когда Вронский всерьез решил заняться сельским хозяйством, она быстро нашла и прочла всю литературу по этой тематике, сумела во всем разобраться и стала дельной помощницей графу, он обращался к ней как к эксперту; и даже по тому, как ей легко удалось покорить Левина. Возможно, будь из ее положения какой-нибудь достойный выход, она сумела бы взять себя в руки, и просто уйти от Вронского в свое имение, если бы оно у нее было, или в дом, который она купила бы и устроила по ее вкусу, если бы у нее были средства. И возможно, если бы она начала такую вот одинокую жизнь, у нее образовался бы свой круг друзей, и это были бы не самые плохие люди. Но, как мы уже говорили, ни имения, ни средств не было.
Я вот что-то тут такое пишу о Толстом, малоинтересное, в чем-то с ним согласна, а в чем-то с ним не согласна, как будто считаю, что могу с ним говорить на равных, и даже похлопываю его по плечу. Но на самом деле это не так. Я стою в благоговейном трепете, в восторге и слезах, в изумлении перед чудом творения. И я не прямо стою, а на коленях, касаясь лбом земли. И не могу понять, как такое возможно, как это человек, такой же как мы с вами, просто садится за стол, кладет перед собой бумагу, просто берет перо в руку, и из-под его пера выходит… Что выходит, вы знаете так же, как я.
Во-первых, непонятно, откуда он все это знает. Ведь всем известно, что чужая душа - потемки. Один Бог может читать в душе человека. А Толстой - не Бог, однако проникает в эти потемки, освещает их как лучом прожектора, и мы всё видим, и нам становятся понятны все метания страдающей души.
В связи с нашим с вами разговором я перечитала большие куски романа. Вернее, моя подруга прочла мне их по телефону. У нас состоялись такие телефонные толстовские чтения. У меня было ощущение, что я все это читаю впервые. Возможно, когда читаешь глазами, то читаешь слишком быстро, чтобы успеть все воспринять, все прочувствовать, пропитаться. А вслух получается медленнее, и, мне кажется, я многое восприняла впервые. Как это человеку дается? Чем он за это платит? Впрочем, у меня есть свое понимание природы художнического дара - но это отдельный разговор. Мне говорят, что у Толстого свой замысел, а у Сергея Соловьева, Джо Райта и пр. - свои замыслы. Конечно, они имеют право на свои замыслы, эти замыслы могут быть даже интересными, а некоторые даже достойными уважения. Но что такое все их и наши с вами замыслы по сравнению с Замыслом Творца, и Замыслом Льва Толстого?
Вообще, самоубийства на почве неразделенной любви случаются. Я думаю, в статистике самоубийств эта причина занимает одно из первых мест. Но у Анны неразделенной любви не было. Вронский ее любил и продолжал любить даже после ее смерти. Так что же произошло?
Что касается светского общества, то у Толстого был к нему большой счет. Федор Протасов в «Живом трупе» ушел из этого общества, не в силах выносить его лживость, хотя совершенно невозможно понять, в чем же в его случае заключалась эта лживость. Но, видно, Толстой это понимал. Я считаю, что Федор Протасов - это самая трудная мужская роль в мировом репертуаре именно по причине неясности того, в чем именно его расхождение с семьей и обществом. Я, правда, видела идеального Федора Протасова, это был великий Иван Берсенев. Лживость светского общества заставила и князя Касатского стать старцем отцом Сергием. Вообще, критическая составляющая в творчестве Толстого особенно ярко проявляется, когда он пишет о светском обществе. Это можно заметить даже в самом гармоничном романе Толстого «Война и мир». Так что разоблачение Толстым светского общества - вовсе не выдумка советских литературоведов.
Анна была членом этого общества и, вроде бы, нисколько этим не тяготилась. Любовь заставила ее нарушить законы этого общества, и общество ее отвергло, изгнало, выдавило на обочину. Анна, прежде принадлежавшая к высшим слоям общества, бывшая одним из его центров, вдруг стала маргиналом. Для того, чтобы, будучи маргиналом, сохранить душевное равновесие и чувство собственного достоинства, нужно быть человеком очень сильным, найти опору в себе и быть твердо уверенным в своей правоте. Ничего этого у Анны не было. Она не готова была к противостоянию со всем миром. Ситуация еще осложнялась тем, что отверженной оказалась только она, Вронского же общественное осуждение не коснулось. И, похоже, что Вронский при всей любви к Анне не осознавал особенности ее положения. Он общался с ней как с равной, а они уже были не равны. Борьба, которая неизбежно возникает между любящими людьми, которые хотят слиться в единое целое, и, в то же время, сохранить автономность, в данном случае шла в особых условиях, делающих стороны неравными. Сытый голодного не разумеет, пеший конному не товарищ, это все можно сказать про Анну и Вронского, она была пешей, а он, конный, этого не замечал. В отношениях с Вронским Анна ведет себя исключительно неумно, а ведь она умный человек, этому есть доказательства. Отношения между мужчиной и женщиной не складываются сами собой, их нужно строить, и главную роль в этом играет женщина. Анна вела себя так, что святого ввела в состояние раздражения и беззаветно любящего обратила бы в бегство. Она вела себя так потому, что любовь для нее оказалась ловушкой, она отрезала себе все пути к отступлению и, если бы даже она захотела выйти из этой ловушки, то выйти ей было бы некуда. Она оказалась еще и в материальной зависимости от Вронского, у нее не было своего имения, своих средств к существованию. Обычно то, что причиталось дочери, ее родители при замужестве отдавали ее мужу в качестве приданного. И из этой своей ловушки она смотрела на свободного Вронского и хотела его лишить этой свободы, не могла ее принять. Вронский, естественно, сопротивлялся, чувствовал, как ее любовь опутывает его как сети, душит его. Мне кажется, беда Анны еще в том, что она никого в своей жизни не любила самоотверженной любовью. Она не любила мужа, это понятно, но сына она, казалось бы, любила страстно. Есть рисунок Врубеля, где Анна с сыном, замечательный рисунок, там как бы само пространство взвихрено и закручивается вокруг этих двух персонажей, закручивается силой материнской страсти Анны. Но, полюбив Вронского, Анна оставляет сына. И ее любовь к Вронскому кажется мне агрессивной и эгоистичной. Мы как-то привыкли считать, что любовь - это когда благо другого человека становится важнее собственного блага. Любовь дает и ничего не требует взамен. У Анны не так. Она не может радоваться тому, что Вронский не стал изгоем, как она, напротив, ее это сердит. Но, может быть, ее и нельзя осуждать за ее эгоизм, потому что ее положение уж очень тяжелое, ей не под силу эта тяжесть.
Мы себе ее ситуацию, я думаю, даже плохо представляем. Она была «падшей женщиной», «дурной женщиной», казалось, сам воздух вокруг неё был заряжен грехом и пороком. Она была как прокаженная, от нее боялись заразиться. Даже Левин, хороший человек и вовсе не раб светских условностей, приняв предложение Стивы Облонского вместе с ним навестить Анну, испытывает сомнения, не знает, хорошо или дурно он поступает. Он познакомился с Анной, она ему понравилась, но, выйдя от нее, он тотчас решил, что поступил дурно, и не знал, как о таком своем поступке он сможет рассказать чистейшему существу - своей жене. А ведь Левин не мог не догадываться, что своим семейным счастьем он обязан Анне. Если бы Вронский не влюбился в Анну, и Анна бы не приняла его любовь, то Кити до сих пор любила бы графа, и с надеждой ожидала бы, что он ей сделает предложение.
Возможно, что не вполне адекватное поведение Анны, ее немотивированная ревность, в сущности, настоящий бред ревности, вызван не столько любовным безумием, сколько ненормальностью ситуации. Если Вронский охладеет к Анне, то ей либо на панель, либо в монастырь. Анна - не светская пустышка, она личность, это видно из того, как в семье Облонских дорожат ее советами и рассчитывают на ее помощь; когда Вронский всерьез решил заняться сельским хозяйством, она быстро нашла и прочла всю литературу по этой тематике, сумела во всем разобраться и стала дельной помощницей графу, он обращался к ней как к эксперту; и даже по тому, как ей легко удалось покорить Левина. Возможно, будь из ее положения какой-нибудь достойный выход, она сумела бы взять себя в руки, и просто уйти от Вронского в свое имение, если бы оно у нее было, или в дом, который она купила бы и устроила по ее вкусу, если бы у нее были средства. И возможно, если бы она начала такую вот одинокую жизнь, у нее образовался бы свой круг друзей, и это были бы не самые плохие люди. Но, как мы уже говорили, ни имения, ни средств не было.
Я вот что-то тут такое пишу о Толстом, малоинтересное, в чем-то с ним согласна, а в чем-то с ним не согласна, как будто считаю, что могу с ним говорить на равных, и даже похлопываю его по плечу. Но на самом деле это не так. Я стою в благоговейном трепете, в восторге и слезах, в изумлении перед чудом творения. И я не прямо стою, а на коленях, касаясь лбом земли. И не могу понять, как такое возможно, как это человек, такой же как мы с вами, просто садится за стол, кладет перед собой бумагу, просто берет перо в руку, и из-под его пера выходит… Что выходит, вы знаете так же, как я.
Во-первых, непонятно, откуда он все это знает. Ведь всем известно, что чужая душа - потемки. Один Бог может читать в душе человека. А Толстой - не Бог, однако проникает в эти потемки, освещает их как лучом прожектора, и мы всё видим, и нам становятся понятны все метания страдающей души.
В связи с нашим с вами разговором я перечитала большие куски романа. Вернее, моя подруга прочла мне их по телефону. У нас состоялись такие телефонные толстовские чтения. У меня было ощущение, что я все это читаю впервые. Возможно, когда читаешь глазами, то читаешь слишком быстро, чтобы успеть все воспринять, все прочувствовать, пропитаться. А вслух получается медленнее, и, мне кажется, я многое восприняла впервые. Как это человеку дается? Чем он за это платит? Впрочем, у меня есть свое понимание природы художнического дара - но это отдельный разговор. Мне говорят, что у Толстого свой замысел, а у Сергея Соловьева, Джо Райта и пр. - свои замыслы. Конечно, они имеют право на свои замыслы, эти замыслы могут быть даже интересными, а некоторые даже достойными уважения. Но что такое все их и наши с вами замыслы по сравнению с Замыслом Творца, и Замыслом Льва Толстого?