"Даже в Русском музее не забаррикадироваться от красоты".
Я раньше думала, что только меня так нещадно плющит город Венеция, провоцируя на разное. Но постепенно, из наблюдений за окружающей жизнью и за литературой заодно, выясняю, что это один и тот же эффект, который просто проявляется разными способами.
Дело в том, что в Венеции невозможно находиться простым потребителем окружающей красоты. Она - видимо, этой кружевной многослойностью вкупе с водой - всегда увлекает войти внутрь, впустить внутрь и присвоить увиденное пространство. Короче, заставляет желать странного. В первые разы меня буквально изматывало это ощущение, поскольку я не знала, как с ним быть и во что превратить. Чтобы понять силу и ультимативность этого ощущения, вспомните ранний подростковый возраст и те невнятные, но властные импульсы в адрес Другого, которые вдруг начинают обещать вам невероятное, но не дают абсолютно никакой конкретики о том, как этого невероятного достичь, каково оно вообще из себя, и даже как просто подойти и заговорить. Гремучая смесь эстетики и физиологии.
Теперь я понимаю, что это ощущение жажды причастности треплет многих - и вот у Бродского, к примеру, судя по "Набережной неисцелимых" (тут я опущу рассуждения насчет разницы фиктивного нарратора и автора) выливалось в невероятную одежду, которую нельзя носить больше нигде - поскольку в таких декорациях сам стараешься выглядеть соответствующе.
А вчера, когда я ехала в центр рисовать, внезапно выяснила, что мой новый знакомый, сосед по общежтию из Бразилии,тоже не выдержал - и, хотя никогда не умел и вообще не собирался, купил себе краски, кисти и альбом. Потому что нельзя не. Это окончательно убедило меня в том, что я нормальный.
Я, после многочисленных попыток и блужданий впотьмах, наконец нашла, как мне не умирать от этой иссушающей жажды неизвестно чего.
Во-первых, реально спасает рисование. Я взяла три альбома с разного цвета бумагой, акварель и акварельные карандаши. Получается с разной степенью эстетичности, однако главная задача - войти в пространство, впустить его и присвоить - оказывается выполнена. Это подтверждается еще и тем, что мне неинтересно второй раз рисовать то же самое. Поэтому все картинки разные.
Кстати, почему-то хуже всех получаются как раз самые открыточные виды. Но сделать с этим уже ничего нельзя, поскольку см выше - рисовать то же самое второй раз нет настроения. Зато у меня картинок уже с дюжину, и я решительно настроена изрисовать не менее половины привезенной бумаги.
Пока меня от рисования отвлекали последние капли лета на пляже, теперь будут отвлекать музеи, конкурирующие за дневное время (я твердо решила не покупать нкаких абонементов, пока окончательно не испортится погода), но именно самостоятельное рисование, сколь угодно неумелое, оказывается этой самой калиткой в волшебную страну, которую видно из-за ограды, но непонятно, как в нее попасть.
Второе, что меня всю жизнь до дрожи привлекало здесь - это маленькие лавочки с небесной красоты бумажными вещами. Блокноты, конверты и писчая бумага с витиеватыми вензелями и марморированием вручную, пресс-папье, перьевые ручки и штемпели для сургучных печатей с инициалами и прочие абсолютно ненужные и неуместные в быту вещи - намекали на очередную калитку в волшебную страну, в которую все равно нельзя войти таким бытовым и повседневным существам, как я (хотя всегда был вариант использовать это на ролевой игре, послав в волшебную страну своего заместителя-персонажа, для которого такие вещи более органичны). Пока наконец, уже этим летом, я не нашла отмычку к этой калитке.
В таких лавочках всегда продаются сами марморированные листы. Вручную подороже, со штамповкой подешевле. Купить такой лист значительно дешевле, чем блокнот с обложкой из нее же - а потом применять этот лист не в потусторонних вещах, которые ты никогда не используешь, а в тех самых предметах, которые ежедневно в твоих руках. Вставить картинкой в термокружку, наклеить на обложку блокнота, сделать еще что-нибудь постижимое человеческим умом - и радоваться этому кусочку сказки при каждом использовании.
И наконец, недавно я получила возможность не умирать от несбыточного на Мурано. Многослойное стекло с секретами тоже хорошо не только само по себе, но и как очередная дверка. С ним даже еще проще: надел сережки/запонки/бусы - и уже как бы приобщенный, вписанный в общий пейзаж, причастный. И я долго не могла успокоиться: с одной стороны, все стекло, какое мне нравится, у меня уже давно есть, а с другой - жажда-то не проходит.
Короче, из десятков лавочек на Мурано есть одна, которая продает не серьги-бусы-бокалы, а смальту. Наразвес, уже нарезанную, и - о чудо! - даже миксованные оттенки цвета. Вот она-то окончательно направила мое возбуждение в нужное русло, потому что теперь я могу покупать на Мурано действительно то, чего ни у кого нет, а потом превращать во что-то свое. Входить в пространство, впускать пространство в себя, присваивать и трансформировать.
Всякий раз я ужасно радуюсь, когда вижу проявления такого желания_странного у других людей. Так, еще в первую неделю на Кампо Санто Стефано я наткнулась на дедушку, который, не иначе, сбежал из книги Фрая. По крайней мере, он_все_понял об этом городе, и не просто понял, а смог донести до других. Он курил у ограды Консерватории с мужчиной, одетым в посеребренного Чарли Чаплина, а на тележке перед ним, между стандартных акварельных Сан-Марков и Риальт, лежало необыкновенное. Это была серия работ про гондольеров в разных жизненных ситуациях, обычных и не очень. Неизменные участники серии - чайки, тот самый серебряный Чаплин и крылатый лев.
- гондольер спит на скамейке, а чайка развязывает ему шнурки,
- гондольер несет на плечах туристку в Аква Альта,
- гондольер балансирует между причалом и гондолой, в которой сидят пассажиры,
- туристы копаются в развале барахолки, а утащенную Чаплиным цепочку крадет из его рук чайка,
- гондольер идет, насвистывая, идет по улице, а чайки идут следом, склевывая ноты,
- гондольер закуривает, а тень от него на стене - чайки,
- крылатый лев уносит гондольера в небо, и парная к ней - на земле видна от них тень, а второй гондольер пытается спасти товарища,
- гондольер подозрительно нос к носу щурится на крылатого льва, сидящего перед ним на скамейке,
иии....
тут в голове у меня выстреливает
вот это Мой четырехлетней давности сон о том, как я пыталась выдворить льва из затопленной комнаты,и о самолете в Венецию. Немного другой по форме, но абсолютно он самый по духу. Такое, думала я, бывает только у Фрая, чтобы уличный художник нарисовал твой сон, с которого все и началось (в тот год я поехала в Каорле).
Я поняла, что мне необходима эта картинка плакатного размера, чтобы повесить на стену как еще одну дверь в волшебную страну - поскольку дедушка-то точно проводник. Но в тот момент у меня не было 15 евро на большой формат, и потому я после еще примерно неделю караулила дедушку со львами и гондольерами, бегая на Санто-Стефано как на работу. К счастью, художник оказался настоящим, не призрачным, и вчера я таки обрела ее.
Дедушку зовут Walter Berton. И он пообещал мне, что в следующем году выпустит книгу с гондольерами.
В общем, если окажетесь в Венеции и захотите напрямую попасть в здешнее подпространство - пойдите к церкви Сан-Видаль, что за мостом Академии, и, если повезет, обретете картинку-пропуск на ваш вкус.