Читательское
Я прекрасно осознаю, что жила б я сейчас в России, только и делала бы, что читала современную французскую прозу : Панколь, Пеннак, Барбери. Пила бы с персонажами шоколад на Каппуцинах, ужинала в Сен -Жермене, пробовала бы сыр недалеко от Сен Эсташ, мучилась бы выбором несомненно, его ж во Франции более 400 видов, еще пыталась бы в нем разобраться. И Марка Леви, скорее всего, читала бы взахлеб: джаз в Нью-Йорке, чай в Лондоне, пироженки миниатюрные. Но я живу среди башен Дефанса, в двух минутах от Сены и пяти от Елисейских Полей, просто Полей, как говорят парижане, и наверно поэтому весь последний месяц, как только меня оставляли в покое на пять минут, я дышала и дышала спертым воздухом « Ракового корпуса », где на всех 411 страницах слово « сыр » не употребляется ни разу. А до этого пугалась теней на московских улицах Трифонова и Улицкой, а еще раньше бродила по питерским борделям с Достоевским из подземелья. Кто-то,конечно, сразу же скажет или подумает, что Родину легче любить издалека и через призму литературы. И будет абсолютно прав.
Но я сейчас не об этом. Я о том, как я могла не заметить раньше, что Солженицын такой необыкновенный стилист ? Вот например :
« Ему теперь часто надо было так отдыхать. И не меньше, чем требовало тело этого восстановления сил,-- его внутреннее состояние, особенно после смерти жены, требовало молчаливого углубления, свободного от внешнего звука, разговора, от деловых мыслей, даже ото всего того, что делало его врачом. Его внутреннее состояние как будто требовало омыться, опрозрачнеть.
В такие минуты весь смысл существования -- его самого за долгое прошлое и за короткое будущее, и его покойной жены, и его молоденькой внучки, и всех вообще людей представлялся ему не в их главной деятельности, которою они постоянно только и занимались, в ней полагали весь интерес и ею были известны людям. А в том, насколько удавалось им сохранить неомутнённым, непродрогнувшим, неискажённым -- изображение вечности, зароненное каждому.
Как серебряный месяц в спокойном пруду. »
Такие слова, на мой взгляд, не пишутся, а вытачиваются в голове, когда руки заняты грубой физической работой или когда валяешься неделями на больничной койке. А, может, они спустились на него в одночасье ?
А еще Солженицын оказался близок и географически. Он учился в Ростове и даже преподавал какое-то время в Морозовске. Родная, почти стертая из памяти глубинка.
А вот никто не может мне посоветовать хорошую биографию Солженицына ?
Но я сейчас не об этом. Я о том, как я могла не заметить раньше, что Солженицын такой необыкновенный стилист ? Вот например :
« Ему теперь часто надо было так отдыхать. И не меньше, чем требовало тело этого восстановления сил,-- его внутреннее состояние, особенно после смерти жены, требовало молчаливого углубления, свободного от внешнего звука, разговора, от деловых мыслей, даже ото всего того, что делало его врачом. Его внутреннее состояние как будто требовало омыться, опрозрачнеть.
В такие минуты весь смысл существования -- его самого за долгое прошлое и за короткое будущее, и его покойной жены, и его молоденькой внучки, и всех вообще людей представлялся ему не в их главной деятельности, которою они постоянно только и занимались, в ней полагали весь интерес и ею были известны людям. А в том, насколько удавалось им сохранить неомутнённым, непродрогнувшим, неискажённым -- изображение вечности, зароненное каждому.
Как серебряный месяц в спокойном пруду. »
Такие слова, на мой взгляд, не пишутся, а вытачиваются в голове, когда руки заняты грубой физической работой или когда валяешься неделями на больничной койке. А, может, они спустились на него в одночасье ?
А еще Солженицын оказался близок и географически. Он учился в Ростове и даже преподавал какое-то время в Морозовске. Родная, почти стертая из памяти глубинка.
А вот никто не может мне посоветовать хорошую биографию Солженицына ?