Забытая история Мэри Маклэйн
Хоуп Риз
Забытая история Мэри Маклэйн, создательницы непристойного, пугающего подросткового дневника 1902 года
Она написала о своём двойственном отношении к браку и о своём вожделении к женщинам задолго до того, как провокационное, исповедальное письмо превратилось в отдельный жанр.
«Если бы я родилась мужчиной», - пишет Мэри Маклэйн в своей дебютной «Истории Мэри Маклэйн» 1902-го года, - «то к настоящему времени уже произвела бы на мир глубокое впечатление». Эти откровенные слова 19-летней девушки из Бьютта, Монтана, написаны, по словам Нью-Йорк Таймс, "в первых исповедальных дневниках" Америки. Спустя несколько месяцев после окончания средней школы, Маклэйн, эта самопровозглашённая "гениальность", послала свою рукопись чикагскому издателю Джорджу Х. Дорэну, который "обнаружил самую поразительную и разоблачающую часть реализма, которую я читал". Это слова издателя Артура Конана Дойля, П.Г. Вудхауса и Теодора Рузвельта. «Но ясно, что мы не могли это издать». Доран отправил рукопись в Herbert S. Stone & Company, и они немедленно её издали.
Дневники проивзели национальный фурор и были провозглашены началом новой эры женских голосов. В один только первый месяц было продано 100,000 копий, а позже дневники попали в летний список для чтения Нью-Йорк Таймс. Бейсбольная команда, коктейль, и "Клубы Мэри Маклэйн" были названы в её честь. Неудивительно и то, что Маклэйн был оказан и критический приём. Её книга была запрещена в библиотеке её родного города. Нью-йоркский Геральд писал: «Это просто милосердие - думать, что Мэри Маклэйн безумна». И тем не менее книга была удостоена похвалы Марка Твена, названа "явлением чуда" Клэренсом Дарроу, а Ф. Скотт Фицджеральд, после периода депрессии, написал: «Я теперь восхищаюсь собою почти так же, как Вильям Сибрук, Мэри Маклэйн и Казанова».
Вдохновлённая дневниками российской художницы Марии Башкирцевой, проза Маклэйн лирична, остра, причудлива, и мучительна. В центре - "бесплодность" существования: «Не смертельные случаи и убийства, заговоры и войны создают трагедию жизни. Ничто - вот что создаёт трагедию жизни». Её жизнь - монотонная рутина: «Утром я встаю, ем, гуляю, немного работаю, немного читаю, пишу; вижусь с несколькими неинтересными людьми, ложусь спать». И так до бесконечности.
Маклэйн создаёт "дьявола", воображаемое существо, созданное ею "без стыда", основной персонаж дневников, представляющий чувственный опыт и гедонизм. Она колеблется между жаждой и восхищением дьяволом, нетерпеливо ожидая возможности присоединиться к его миру удовольствия. Он «создал мир нескончаемых мучений - приятную глазу зелёную землю, мир. Но он создал и другую нескончаемую вещь - Счастье». Маклэйн обращается к дьяволу с просьбой освободить её от отупляющей, провинциальной жизни - и просит о браке. Дьявол спрашивает: «Если бы я женился на тебе, сколько времени ты была бы счастлива?» «Три дня» (Она также писала о браке Наполеоне, продлившемся три дня). «В некоторых вещах ты поразительно мудра», - отвечает он, - «хотя ещё очень молода».
Но возможно ещё более чем тоска Маклэйн по дьяволу - мужчине - скандально для того времени желание Маклэйн по отношению к женщине.
«Я люблю Фэнни Корбин», - пишет она о своей бывшей школьной учительнице, - «ярко, живо, интенсивно». Маклэйн не объявляет себя лесбиянкой до своей третьей и заключительной "книги о себе" «Я, Мэри Маклэйн» (1917), написанной, когда она находилась «внизу, в нетерпении и беспокойстве, в той жизненной точке, где я должна выразить себя или потерять или порвать» В «Я, Мэри» она описывает, как её «целуют лесбийские губы так, что моё горло внезапно наполняется нежным языческим желанием вкусить крови». Её раннее письмо оставляет мало сомнений относительно её двойственного отношения к своей сексуальности. Чувство Маклэйн к мисс Корбин - это «странная привлекательность пола. Во мне есть мужской элемент, который... возникает и погружает в тень всё остальное». Спрашивая «Вы думаете, что мужчина - единственное существо, в которое можно влюбиться?», Маклэйн бросила вызов гетеросексуальным нормам.
Чувства Маклэйн по поводу того, что значит быть женщиной, «имени которой боятся как чумы», и её роли в обществе были сложными. Она любила своё «превосходное сильное молодое женское тело» и получала удовольствие от простой физической работы по дому. Когда в интервью 1902 года Зона Гейл спросила её: «Что бы из всего в мире Вы выбрали сделать со своей жизнью?», Маклэйн ответила: «Я бы выбрала быть счастливой женой и матерью. В мире нет ничего лучше».
А потом добавила: «Но не выберу».
Посвящая себя работе и стремясь видеть своё воздействие на мир, Маклэйн видела те ролевые ограничения, которые, как ожидалось от женщин, будут ими приняты. Хотя и желая руки дьявола в святом супружестве, она поставила под вопрос институт брака. «Сколькие из них любят друг друга?» - писала Маклэйн о супружеских парах. «Не двое из ста, гарантирую. Церемония брака - их несчастное мелкое несерьёзное оправдание за совместное проживание». Уже за шестьдесят лет до того, как была написана «Загадка женственности», Маклэйн предупреждала об удушье семейной жизни. Женщина «рождается из прекрасного тела матери, её клеймят странным, запятнанным именем чумы и отпускают», - пишет Маклэйн, - «Но прежде чем она умрёт, она просыпается. И с этим приходит боль».
Маклэйн не попадает ни в какую категорию. После резкой критики жизни и общества в Бьютте, потом она защищала свой родной город, говоря репортёрам, что в Кембридже, Массачусетсе люди менее интересны, чем в Монтане. Несмотря на свои серьёзные исследования литературы, интеллектуалов она находила "отвратительными". Имея убеждения о правах женщин и поддержке женского суффражистского движения, она не участвовала в политике: «она не проводила кампании, не участвовала в демонстрациях, не присоединялась к группам», - сказал мне в интервью исследователь жизни Маклэйн Майкл Р. Браун. Она не была, как утверждает Браун, «апологеткой чего-то одного».
Самое большое желание Маклэйн состояло в том, чтобы быть понятой. Она хотела «дать миру обнажённый портрет Мэри Маклэйн: её деревянного сердца, её прекрасного молодого женского тела, её ума, её души». Она отпустила свою историю в "мудрый широкий мир" в надежде, что её голос будет услышан.
В 1929 году в 48 лет Маклэйн нашли мёртвой «при невыясненных обстоятельствах» в Чикагских меблированных комнатах. За свою жизнь она написала три книги, несколько статей и сняла немой фильм. Элегантное, амбициозное, широкоохватное объятие Маклэйн открыло дверь новым возможностям для женщин; к сожалению, её работа исчезла из национального самосознания почти так же быстро, как в него попала.
Кроме яркого языка и эксцентричного воображения, показанных в дневниках Маклэйн (переизданных сегодня в соответствии с оригинальным названием Маклэйн «Я жду прихода дьявола»), её письмо напоминает нам о силе честно рассказанного личного повествования. Что в то время было редкостью.
Взято: http://www.theatlantic.com/sexes/archive/2013/03/the-forgotten-story-of-mary-maclane-1902s-racy-angsty-teenage-diarist/274149/
Забытая история Мэри Маклэйн, создательницы непристойного, пугающего подросткового дневника 1902 года
Она написала о своём двойственном отношении к браку и о своём вожделении к женщинам задолго до того, как провокационное, исповедальное письмо превратилось в отдельный жанр.
«Если бы я родилась мужчиной», - пишет Мэри Маклэйн в своей дебютной «Истории Мэри Маклэйн» 1902-го года, - «то к настоящему времени уже произвела бы на мир глубокое впечатление». Эти откровенные слова 19-летней девушки из Бьютта, Монтана, написаны, по словам Нью-Йорк Таймс, "в первых исповедальных дневниках" Америки. Спустя несколько месяцев после окончания средней школы, Маклэйн, эта самопровозглашённая "гениальность", послала свою рукопись чикагскому издателю Джорджу Х. Дорэну, который "обнаружил самую поразительную и разоблачающую часть реализма, которую я читал". Это слова издателя Артура Конана Дойля, П.Г. Вудхауса и Теодора Рузвельта. «Но ясно, что мы не могли это издать». Доран отправил рукопись в Herbert S. Stone & Company, и они немедленно её издали.
Дневники проивзели национальный фурор и были провозглашены началом новой эры женских голосов. В один только первый месяц было продано 100,000 копий, а позже дневники попали в летний список для чтения Нью-Йорк Таймс. Бейсбольная команда, коктейль, и "Клубы Мэри Маклэйн" были названы в её честь. Неудивительно и то, что Маклэйн был оказан и критический приём. Её книга была запрещена в библиотеке её родного города. Нью-йоркский Геральд писал: «Это просто милосердие - думать, что Мэри Маклэйн безумна». И тем не менее книга была удостоена похвалы Марка Твена, названа "явлением чуда" Клэренсом Дарроу, а Ф. Скотт Фицджеральд, после периода депрессии, написал: «Я теперь восхищаюсь собою почти так же, как Вильям Сибрук, Мэри Маклэйн и Казанова».
Вдохновлённая дневниками российской художницы Марии Башкирцевой, проза Маклэйн лирична, остра, причудлива, и мучительна. В центре - "бесплодность" существования: «Не смертельные случаи и убийства, заговоры и войны создают трагедию жизни. Ничто - вот что создаёт трагедию жизни». Её жизнь - монотонная рутина: «Утром я встаю, ем, гуляю, немного работаю, немного читаю, пишу; вижусь с несколькими неинтересными людьми, ложусь спать». И так до бесконечности.
Маклэйн создаёт "дьявола", воображаемое существо, созданное ею "без стыда", основной персонаж дневников, представляющий чувственный опыт и гедонизм. Она колеблется между жаждой и восхищением дьяволом, нетерпеливо ожидая возможности присоединиться к его миру удовольствия. Он «создал мир нескончаемых мучений - приятную глазу зелёную землю, мир. Но он создал и другую нескончаемую вещь - Счастье». Маклэйн обращается к дьяволу с просьбой освободить её от отупляющей, провинциальной жизни - и просит о браке. Дьявол спрашивает: «Если бы я женился на тебе, сколько времени ты была бы счастлива?» «Три дня» (Она также писала о браке Наполеоне, продлившемся три дня). «В некоторых вещах ты поразительно мудра», - отвечает он, - «хотя ещё очень молода».
Но возможно ещё более чем тоска Маклэйн по дьяволу - мужчине - скандально для того времени желание Маклэйн по отношению к женщине.
«Я люблю Фэнни Корбин», - пишет она о своей бывшей школьной учительнице, - «ярко, живо, интенсивно». Маклэйн не объявляет себя лесбиянкой до своей третьей и заключительной "книги о себе" «Я, Мэри Маклэйн» (1917), написанной, когда она находилась «внизу, в нетерпении и беспокойстве, в той жизненной точке, где я должна выразить себя или потерять или порвать» В «Я, Мэри» она описывает, как её «целуют лесбийские губы так, что моё горло внезапно наполняется нежным языческим желанием вкусить крови». Её раннее письмо оставляет мало сомнений относительно её двойственного отношения к своей сексуальности. Чувство Маклэйн к мисс Корбин - это «странная привлекательность пола. Во мне есть мужской элемент, который... возникает и погружает в тень всё остальное». Спрашивая «Вы думаете, что мужчина - единственное существо, в которое можно влюбиться?», Маклэйн бросила вызов гетеросексуальным нормам.
Чувства Маклэйн по поводу того, что значит быть женщиной, «имени которой боятся как чумы», и её роли в обществе были сложными. Она любила своё «превосходное сильное молодое женское тело» и получала удовольствие от простой физической работы по дому. Когда в интервью 1902 года Зона Гейл спросила её: «Что бы из всего в мире Вы выбрали сделать со своей жизнью?», Маклэйн ответила: «Я бы выбрала быть счастливой женой и матерью. В мире нет ничего лучше».
А потом добавила: «Но не выберу».
Посвящая себя работе и стремясь видеть своё воздействие на мир, Маклэйн видела те ролевые ограничения, которые, как ожидалось от женщин, будут ими приняты. Хотя и желая руки дьявола в святом супружестве, она поставила под вопрос институт брака. «Сколькие из них любят друг друга?» - писала Маклэйн о супружеских парах. «Не двое из ста, гарантирую. Церемония брака - их несчастное мелкое несерьёзное оправдание за совместное проживание». Уже за шестьдесят лет до того, как была написана «Загадка женственности», Маклэйн предупреждала об удушье семейной жизни. Женщина «рождается из прекрасного тела матери, её клеймят странным, запятнанным именем чумы и отпускают», - пишет Маклэйн, - «Но прежде чем она умрёт, она просыпается. И с этим приходит боль».
Маклэйн не попадает ни в какую категорию. После резкой критики жизни и общества в Бьютте, потом она защищала свой родной город, говоря репортёрам, что в Кембридже, Массачусетсе люди менее интересны, чем в Монтане. Несмотря на свои серьёзные исследования литературы, интеллектуалов она находила "отвратительными". Имея убеждения о правах женщин и поддержке женского суффражистского движения, она не участвовала в политике: «она не проводила кампании, не участвовала в демонстрациях, не присоединялась к группам», - сказал мне в интервью исследователь жизни Маклэйн Майкл Р. Браун. Она не была, как утверждает Браун, «апологеткой чего-то одного».
Самое большое желание Маклэйн состояло в том, чтобы быть понятой. Она хотела «дать миру обнажённый портрет Мэри Маклэйн: её деревянного сердца, её прекрасного молодого женского тела, её ума, её души». Она отпустила свою историю в "мудрый широкий мир" в надежде, что её голос будет услышан.
В 1929 году в 48 лет Маклэйн нашли мёртвой «при невыясненных обстоятельствах» в Чикагских меблированных комнатах. За свою жизнь она написала три книги, несколько статей и сняла немой фильм. Элегантное, амбициозное, широкоохватное объятие Маклэйн открыло дверь новым возможностям для женщин; к сожалению, её работа исчезла из национального самосознания почти так же быстро, как в него попала.
Кроме яркого языка и эксцентричного воображения, показанных в дневниках Маклэйн (переизданных сегодня в соответствии с оригинальным названием Маклэйн «Я жду прихода дьявола»), её письмо напоминает нам о силе честно рассказанного личного повествования. Что в то время было редкостью.
Взято: http://www.theatlantic.com/sexes/archive/2013/03/the-forgotten-story-of-mary-maclane-1902s-racy-angsty-teenage-diarist/274149/