Блеск и нищета виконта де Вальмона. Часть 2
Президентша занимает круговую оборону: прекращает общение с Вальмоном и возвращает его письма непрочитанными. Разумеется, он пытается нажать на все возможные кнопки. Во-первых, внушает ей чувство вины. Видите ли, она его «доводит до необходимости защищаться» и «принуждает хитрить».
«Вы упорно отказываетесь принимать мои письма и с презрением возвращаете их. Вы, наконец, принуждаете меня хитрить именно тогда, когда единственная моя цель - убедить вас в моем чистосердечии. Вы довели меня до необходимости защищаться».
В его порочности, само собой, виновата «целая толпа женщин», которая передавала его, «еще юного и неопытного» «из рук в руки»!
«Мог ли я сам подать пример стойкости, которой мне отнюдь не противопоставляли, или должен был за миг заблуждения, в которое зачастую бывал вовлечен помимо воли, покарать себя постоянством, наверняка бесполезным и даже смехотворным в глазах людей? Вступив в постыдную связь, можно ли оправдать себя иначе, как быстрым разрывом?»
Во-вторых, он продолжает убеждать президентшу в ее уникальности. Ведь благодаря ее исключительным качествам он наконец-то впервые - в свои тридцать или около того - познал любовь!
«Мое сердце рождено было для любви, волокитство же могло его развлечь, но не занять. Я был окружен созданиями привлекательными, но заслуживающими презрения, и ни одно из них не затронуло моей души. Мне предлагали наслаждения, а я искал добродетелей, и потому лишь, что я был нежным и чувствительным, я стал считать себя непостоянным.
Но когда я увидел вас, все стало мне ясным: вскоре я понял, что подлинный источник любовных чар - душевные качества, что лишь они могут порождать и оправдывать безумие любви. Словом, я понял, что для меня равно невозможно не любить вас и полюбить кого-либо, кроме вас».
Звучит архиубедительно. Искренний монолог раскаявшегося грешника, впервые познавшего истинное чувство, который нисколько не выгораживает себя, не скрывает своего былого распутства. Как не поверить?
А вот как. Смотрим на маркеры неблагополучия в этом письме. Первый - перекладывание вины на женщин, «испортивших» этого «нежного и чувствительного» юношу. Второй - противопоставление объекта всем прочим, и его идеализация рядом с обесцениванием других, которых можно разве что презирать.
Третий - лично я рекомендую с большим недоверием относиться к людям, «впервые полюбившим» после 20 лет. Мне кажется, непременный признак эмпатичной личности - способность любить и влюбляться. Если же человеку под тридцатник, а к нему только сейчас пришла первая любовь, то это может говорить о трех вещах.
Во-первых, человек как минимум холоден (некоторую замороженность и долгую невозможность кого-то полюбить я часто вижу у женщин, вышедших из токсичных семей, но почему-то они, в отличие от мужчин, не утрачивают эмпатию, поэтому потенциально могут полюбить), а, возможно, и бессердечен.
Во-вторых, он наверняка влюблялся (или, точнее сказать, идеализировал), но обесценил былые чувства. Нормальный человек не отрекается от прежних чувств, как бы он вас ни любил. Он не убеждает ни себя, ни вас, что предыдущие любови были хренью на постном масле.
В-третьих (и это самый лучший расклад), человек просто лжет вам, желая подчеркнуть ваше особое значение для него. Но ведь это можно сделать, и не предавая прежние чувства, не так ли?..
«...я не знал мук настоящей любви. (…) Пожираемый безнадежной любовью, я молю вас о жалости, а в ответ получаю ненависть. Вы же в своем невозмутимом спокойствии узнаете об этих страданиях лишь постольку, поскольку являетесь их причиной, и радуетесь им».
Манипуляция на манипуляции. Тут и внушение чувства вины, и «чтение мыслей» жертвы, и «понимание» ее истинных мотивов. От которых, кстати, за версту разит проецированием. Разве радуют президентшу «страдания», которые она якобы причиняет Вальмону? Конечно, нет. А вот его страдания жертв радуют очень и очень. Письма Вальмона пронизаны проекциями.
Но мадам де Турвель стоически борется с искушением (а она уже сильно влюблена!). Она даже начинает верить словам подруги об опасности виконта. Но, как и у всех нас, паззл у нее не складывается. Как совместить воедино агрессивное преследование, дурную репутацию и глаза, полные слез, покаянные речи, помощь беднякам?..
«Господин де Вальмон, по-видимому, действительно крайне опасный человек, раз он может одновременно и притворяться таким, каким он кажется здесь, и быть на самом деле таким, каким вы его рисуете».
Находясь в иллюзиях, что является хозяйкой ситуации, президентша требует от Вальмона, чтобы он покинул поместье своей тетушки, пока она там пребывает. И виконт подчиняется приказу «любимой». Разумеется, не просто так.
«Я счел, что не должен упускать случая получить от нее приказание, ибо убежден, что, с одной стороны, тот, кто повелевает, сам себя отчасти связывает, а с другой - что кажущаяся власть, которую мы будто бы предоставляем над собой женщинам, является одной из тех ловушек, в которые им особенно трудно не попасться».
Особую прелесть психопат находит над глумлением - пока заглазным - над окучиваемым объектом, а заодно и над прочими, что подвернутся под руку.
«...там я нашел мою старую приятельницу Эмили, окруженную многочисленной свитой, - пишет виконт маркизе де Мертей. - Не успел я попасть в эту компанию, как все хором стали просить меня участвовать в ужине. Пригласил меня также плотный, приземистый человек... я догадался, что он и есть истинный виновник торжества.
По дороге я узнал, что дом, куда мы направлялись, являлся условленной наградой за благосклонность Эмили к этой чудаковатой личности. Человек этот был вне себя от радости в предвкушении блаженства, которым ему предстояло наслаждаться и от которого он был до того счастлив, что мне захотелось это блаженство нарушить. Я так и сделал.
Единственная трудность заключалась в том, чтобы уговорить Эмили: богатство бургомистра делало ее несколько щепетильной. Однако, немного поломавшись, она согласилась с моим планом наполнить этот пивной бочонок вином и таким образом вывести его на всю ночь из строя. Благодаря этому веселому приключению, а может быть, и длительному воздержанию я нашел Эмили настолько привлекательной, что обещал ей остаться до воскресения голландца из мертвых.
Эта моя любезность была наградой за любезность, оказанную мне ею: она согласилась послужить мне пюпитром, на котором я написал письмо моей прелестной святоше. Мне показалось забавным послать ей письмо, написанное в кровати и почти что в объятиях потаскушки: в письме этом, прерывавшемся мною для полного совершения измены, я давал ей самый обстоятельный отчет в своем положении и поведении».
Дав жертве небольшую передышку, Вальмон возобновляет преследование. С садистским удовольствием он наблюдает этапы капитуляции жертвы:
«Да, мне нравится видеть, наблюдать, как эта благоразумная женщина, сама того не замечая, вступила на тропу, с которой возврата нет, как крутой и опасный склон невольно увлекает ее, заставляя следовать за мной. (…) Ах, дайте же мне по крайней мере время понаблюдать эту трогательную борьбу между любовью и добродетелью. Неужели же зрелище, ради которого вы жадно спешите в театр, которому вы так пылко рукоплещете, представляется вам менее увлекательным в жизни?»
Но «противница» делает непредвиденное: ночью покидает поместье тетки Вальмона. Это приводит его в ярость: стало быть, не так уж он и узнал эту женщину, что не смог рассчитать ее маневров!
«С каким наслаждением стану я мстить! Я разыщу эту коварную женщину, я восстановлю свою власть над нею. Если одной любви достаточно было, чтобы достичь этого, чего же любовь не сможет добиться с помощью мести! Я снова увижу ее у своих ног, дрожащую, заплаканную, молящую о пощаде своим лживым голосом. Но я буду безжалостен».
Вот тут остановимся. Очень знаковый момент. Как известно, нарциссу свойственно испытывать нарциссический стыд, впадать в ничтожность. Однако ж, в случае с грандиозными нарцами это проходит не так зрелищно, как с мнимо ничтожными. Можно сказать, грандиозный нарцисс и вовсе не афиширует этот процесс. Все эти валяния в ногах со стонами «я дерьмо» - не по его части. И у нас возникает впечатление, что он вечно пребывает в грандиозе и вообще неуязвим.
Но это совсем не так: нарциссам и социопатам свойственно резкое и частое колебание самооценки. Правда, социопат, он же грандиозный нарцисс, бОльшую часть времени пребывает в грандиозе. Наверно, тем тяжелее и невыносимее для него пробелы величия.
Шодерло де Лакло дает нам редкую возможность заглянуть на «кухню» души грандиозного нарцисса. Видите, как ярится Вальмон? А почему? Потому что он только что пережил острый приступ нарциссического стыда (о коем, разумеется, умалчивает в письме маркизе де Мертей). Побег трофея, который он уже готовился задрать - настоящий удар по его грандиозности. Ведь его сочли лошком, простачком. Неискушенная девочка натянула нос опытному губителю репутаций! Посмеялась над ним! Как и любой нарцисс, он понятия не имеет, каковы истинные мотивы поступка президентши и приписывает ей свои, нарциссические, мотивы: поглумиться, натянуть нос, обойти на повороте.
«Что она сейчас делает? О чем думает? Может быть, радуется, что обманула меня, и, верная вкусам своего пола, находит это удовольствие самым сладостным. Хитрость без всякого труда совершила то, что не удавалось пресловутой добродетели. Безумец! Я опасался ее целомудрия, а надо было бояться коварства.
И вдобавок я вынужден подавлять свой гнев! Не осмеливаться выказывать ничего, кроме нежной грусти, когда сердце полно ярости! Я вынужден снова умолять непокорную женщину, ускользнувшую из-под моей власти! Неужто должен был я испытать такое унижение? И от кого? От робкой женщины, совершенно неопытной в борьбе. Какая польза мне в том, что я воцарился в ее сердце, распалил ее пламенем любви, довел до исступления ее смятенные чувства, если сейчас она, спокойная в своем уединении, может гордиться бегством больше, чем я победами? И я это стерплю?»
Обратим внимание: Вальмон вообще ничего не понимает в чувствах президентши. Точнее, он приписывает ей свои чувства, которые в подобной ситуации испытал бы он. «Спокойная в своем уединении»? «Радуется, что обманула меня?» «Гордится бегством»? Какая убогая трактовка. Но иная и не доступна человеку с «секвестированной» эмпатией.
Примерно так же, как и Герман в «Пиковой даме» Чайковского, Вальмон приносит «страшные клятвы»:
«Нет мне ни счастья, ни покоя, пока я не буду обладать этой женщиной, которую ненавижу так же пылко, как и люблю. С судьбой своей я примирюсь лишь в ту минуту, когда стану распорядителем ее судьбы. Тогда, спокойный, удовлетворенный, я увижу, как она, в свою очередь, отдана во власть тех же бурь, которые играют мною в этот миг. И я нашлю на нее еще тысячи других. Я хочу, чтобы надежда и страх, подозрение и уверенность, все беды, изобретенные ненавистью, все блага, даруемые любовью, наполняли ее сердце, сменяясь в нем по моей воле».
Надеюсь, вас не вводит в заблуждение слово» любовь», оброненное Вальмоном? Видимо, он попросту не знает, как идентифицировать всю эту переживаемую им колбасню. То ли ничего подобного раньше он не испытывал, т. к. победы были относительно легки. То ли (и скорее всего) над предыдущими триумфами тоже приходилось попотеть, но эти «достижения» им уже обесценены в типично нарциссическом духе.
Куда важнее для понимания истинного отношения Вальмона к президентше его желание «стать распорядителем ее судьбы», давая ей счастье и отнимая его исключительно по своей прихоти. Итак, его мотив - установление власти над жертвой.
Чтобы настичь ускользнувший трофей, Вальмон использует тактику «опосредованный контроль». Еще в поместье он превентивно приказал своему егерю сойтись с горничной мадам де Турвель и убедить ее снимать копии с писем госпожи. Но девушка отказывается, тогда Вальмон принуждает ее к этому, врываясь в комнату егеря во время интимной сцены и угрожая служанке оглаской и репрессиями. Так он ломает и ее.
Теперь он вновь приказывает егерю шпионить за президентшей, получая нужные сведения, в том числе, и через ее горничную.
«Вы должны осведомлять меня обо всем, что происходит у госпожи де Турвель: здорова ли она, спит ли, грустна или весела, часто ли выезжает и к кому, принимает ли у себя гостей и кто у нее бывает; как она проводит время; раздражительна ли со служанками, особенно с той, которую привозила сюда; что она делает, когда у нее никого нет; если она занимается чтением, то читает ли все время или прерывает чтение, чтобы помечтать; то же самое - если она пишет.
Позаботьтесь также о том, чтобы подружиться с тем из слуг, кто относит ее письма на почту. Почаще предлагайте ему выполнять это поручение вместо него, и в тех случаях, когда он будет соглашаться, отправляйте только те письма, которые покажутся вам незначительными, другие же пересылайте мне, в особенности письма к госпоже де Воланж, если такие попадутся».
В то же время он забрасывает «любимую» письмами, с напускной веселостью информируя маркизу де Мертей о том, что все они остаются без ответа:
«Моя неблагодарная святоша ко мне по-прежнему сурова: я получил обратно четвертое свое письмо. Может быть, не следует говорить - четвертое. Ибо, когда я получил обратно первое, то сразу догадался, что за этим последуют многие другие, и, не желая тратить даром времени, решил изливать свои сетования в самых общих выражениях и не ставить чисел, так что со второй почты туда и сюда ходит одно и то же письмо, и меняется только конверт».
Переживая пробел величия и в глубине души сомневаясь в том, что миссия выполнима, в письмах своей наперснице Вальмон сохраняет хорошую мину и предается мечтам о том, какого блеска достигнет его слава, когда он задерет столь солидный трофей:
«Я покажу президентшу - сей признанный образец добродетели! - уважаемую даже отъявленными распутниками, словом, ту, на кого покуситься никто бы и не подумывал. Я, повторяю вам, покажу ее женщиной, забывшей свой долг и добродетель, жертвующей своей репутацией и двумя годами целомудренного супружества ради счастья понравиться мне, ради опьянения счастьем любить меня и считающей, что за все эти жертвы она достаточно вознаграждена одним словом, одним взглядом, которых ей к тому же и не всегда удается добиться. Я сделаю больше - я ее брошу, и, если у меня окажется преемник, значит, я не знаю эту женщину. Она устоит и перед потребностью в утешении, и перед привычкой к наслаждению, и даже перед жаждой мести. Словом, она будет существовать лишь для меня, и каков бы ни был этот ее путь - короток или длинен, никто, кроме меня, не откроет и не закроет перед ней шлагбаума».
Мечтая обо всем этом, Вальмон, как любой нарцисс, забывает о том, что любовь нормального человека - это не наркотическая зависимость, не рабство. Она не убивает в нем гордости и чувства собственного достоинства...
Встречая непреклонный игнор со стороны президентши, Вальмон понимает, что если у него и остался мало-мальский шанс сокрушить твердыню, то это может произойти лишь при личной встрече. Но ее еще надо добиться.
И тут Вальмон не гнушается уже самыми циничными манипуляциями. Так, он является к уважаемому духовному лицу - отцу Ансельму, которому сообщает о желании уйти в монастырь, но напоследок, мол, ему нужно повидаться с президентшей и испросить ее благословения. Отец Ансельм, обманутый, как и все прочие, организует Вальмону эту встречу. И госпожа де Турвель, столь мужественно игнорировавшая опасного человека, совершает роковую ошибку.
Едва явившись пред ее очи, Вальмон начинает адскую бомбардировку манипуляциями. Он понимает: отсюда он должен выйти только со щитом, иначе нарциссический стыд будет столь велик, что, возможно, и несовместим с жизнью. Или, по крайней мере, с прежней жизнью, где Вальмон благодаря своим «талантам» и репутации мог рассчитывать на вкусное и обильное нарциссическое питание.
Посмотрим, как Вальмон «добивает» жертву.
«Я же продолжал самым нежным тоном: «Значит, правда, что бежали вы от меня?» - «Отъезд мой был необходим». - «Значит, правда, что вы удаляете меня от себя?» - «Так надо». - «И навсегда?» - «Я должна это сделать».
Нет нужды говорить вам, что в течение этого краткого диалога голос влюбленной недотроги звучал сдавленно, а глаза на меня не поднимались. Тогда я, решив, что надо внести некоторое оживление в эту тягучую сцену, с негодующим видом встал и произнес: «Ваша твердость возвращает мне мою. Пусть будет так, сударыня, мы расстанемся; разлука наша будет даже большей, чем вы думаете, и вы сможете сколько угодно радоваться делу рук своих».
Ага! В ход идут уже две манипуляции: «вечная разлука» и резкая перемена тона: от меланхолически-участливого до негодующего с целью дестабилизировать жертву. Виконт «жил и творил» триста лет назад, но как видим, мало чем в своих повадках отличается от героев ваших историй.
«Несколько удивленная укоризной, звучавшей в моем голосе, она пыталась возразить: «Решение, вами принятое...» - начала она. «Оно лишь следствие моего отчаяния, - с горячностью прервал я ее. - Вы пожелали, чтобы я стал несчастным, и я докажу вам, что это удалось вам больше, чем вы рассчитывали». - «Я хочу вашего счастья»,- ответила она. И дрожь в ее голосе выдавала довольно сильное волнение».
Еще одна манипуляция: «ты сама во всем виновата», «погибели моей хочешь», «если бы ты на самом деле хотела моего счастья, то...». И жертва бросается доказывать, что ею движут лишь самые благие намерения...
Ну а теперь самое время дать немного огня. Страсть + отчаяние = отличный рецепт убойного коктейля эмоций.
«Тут я бросился перед ней на колени и вскричал трагическим голосом, который вам хорошо знаком: «Ах, жестокая, может ли быть для меня счастье; если вы его не разделяете? Как могу я обрести его вдали от вас? Нет, никогда, никогда!» Признаюсь, что, зайдя так далеко, я весьма рассчитывал, что мне помогут слезы, но потому ли, что я не сумел достаточно взвинтить себя, потому ли только, что слишком напряженно и неустанно следил за каждым своим движением, - разрыдаться мне не удалось.
И вот за недостатком чувствительности я решил прибегнуть к запугиванию. С этой целью я и продолжал, изменив только звук голоса, но оставаясь в прежней позе: «Здесь, у ваших ног, клянусь я либо обладать вами, либо умереть!» Когда я произносил эти последние слова, взгляды наши встретились. Не знаю, что эта робкая особа увидела или вообразила, что увидела в моих глазах, но она с испуганным видом вскочила с места и вырвалась из моих рук, уже обвивших ее. Правда, я и не пытался ее удержать, так как неоднократно замечал, что сцены отчаяния, разыгрываемые чересчур пылко, становятся, затягиваясь, смешными или же требуют уже подлинно трагического исхода, к чему я отнюдь не стремился. Однако, пока она выскальзывала из моих рук, я пробормотал зловещим шепотом, но так, чтобы она могла меня расслышать: «Итак, значит, смерть!»
Мадам де Турвель, в точности, как и Лиза в «Пиковой даме», принимает эту угрозу за чистую монету:
«Господин де Вальмон поставил меня перед выбором - или его смерть, или его счастье, и я решилась на последнее. Я не хвалюсь и не обвиняю себя: я просто говорю, как обстоит дело», - впоследствии пишет она своей старшей подруге, тетке Вальмона.
Итак, цель достигнута, трофей задран. Упиваясь триумфом, Вальмон уже планирует Ледяной душ:
«... избыток наслаждения, который я пережил в миг победы и чувствую еще сейчас, - лишь сладостное ощущение торжества. Мне нравится такой взгляд на вещи, ибо он избавляет меня от унижения думать, что я могу хоть в малейшей степени зависеть от покоренной мною рабы, что не во мне одном полнота моего счастья и что возможность моя испытывать от него полное наслаждение зависит от какой-то определенной женщины преимущественно перед всеми прочими. И вы можете быть уверены, что я не настолько закабалюсь, чтобы не суметь, шутя, по первой прихоти порвать эти новые узы».
Маркиза, испытывающая некоторую тревогу за этот «особенный» роман и ошибочно считающая чувства Вальмона любовью (основываясь на длительности «проекта», разнообразии использованных тактик, более сильной идеализации - и, конечно, своем психопатическом непонимании сути настоящей любви) подначивает Вальмона поскорее врубить Ледяной душ.
Еще во время «охоты» она побуждает его воспользоваться первым же случаем, чтобы уложить президентшу в постель и поскорее поставить новую галочку в дон-жуанском списке. То есть, стремится низвести роль президентши в его жизни до «обычного», «проходного» трофея. Зачем ей это нужно - я объясню, когда буду разбирать «дружбу» Вальмона и Мертей.
Итак, маркиза подначивает его поскорее врубить Ледяной душ, посмеиваясь над его «любовью». Но Вальмон пока наслаждается триумфом и небывалым притоком нарцресурса - обожание президентши (не абы кого, а трофея «высшей марки»!) столько велико и искренне, что Вальмон получает наилучшие отражения, и его грандиозность взлетает до небес.
Но не надо забывать, что психопатка Мертей так же, как и Вальмон, жаждет управлять своей «жертвой»: осчастливливать и фрустрировать ее, исходя из желаний своей левой пятки. Избыточное «счастье» Вальмона (и, кстати, президентши) вызывает в ней огромную зависть и ощущение потери контроля над ним. Эге, думает она, таким образом я дотанцуюсь до пробела величия, а это пипец как неприятно...
Вальмон тоже закусывает удила:
«Вы считаете меня влюбленным, порабощенным, вы думаете, что если я так добивался успеха, то мне дорог самый предмет? Ах, нет, слава богу, я еще не пал так низко и берусь вам это доказать. Да, я докажу это, хотя бы и за счет госпожи де Турвель, и тогда у вас уж, наверно, не останется никаких сомнений.
И наконец - хотите знать истинную причину моего упорства в этом деле? Вот она. Женщина эта по природе своей робка; в первое время она беспрестанно сомневалась в своем счастье, и этого было достаточно, чтобы спугнуть его, вследствие чего я лишь сейчас едва начинаю выяснять, как далеко простирается моя власть над такого рода женщинами. А мне ведь очень любопытно было узнать это, подходящий же случай подвертывается не так легко, как можно думать».
Смотрите, как интересно: манипулятор вынуждает манипулятора оправдываться, и он оправдывается, как самая «обычная» жертва. :) Вместо того, чтобы сказать: «А вот уж это, маркиза, не ваше собачье дело».
«Мне же хотелось для своих наблюдений найти женщину нежной и чувствительной души, для которой любовь стала бы всепоглощающей и которая в самой любви видела бы лишь возлюбленного: в ней чувство, уклоняясь от обычного пути, шло бы от сердца к желанию, и я, например, видел, как такая женщина (притом не в первый день) после наслаждения лила слезы, а через мгновение вновь предавалась страсти из-за какого-нибудь моего слова, нашедшего отзвук в ее душе.
Наконец, мне надо было, чтобы ко всему этому присоединялось и природное чистосердечие, ставшее настолько привычным, что его уже не преодолеть и что оно не дает скрыть ни единого чувства, живущего в сердце. Вы должны согласиться, что подобные женщины встречаются очень редко, и я уверен, что, если бы не эта именно женщина, другой такой я, быть может, никогда бы уже не встретил.
Поэтому было бы неудивительно, если бы я оставался верен ей больше, чем какой-либо другой женщине. Если для наблюдений моих, которые я произвожу с ее помощью, нужно, чтобы я сделал ее счастливой, совершенно счастливой, почему я должен от этого отказываться, в особенности раз это мне помогает вместо того, чтобы препятствовать? Но если ею занят мой ум, значит ли, что сердце мое порабощено? Нет, конечно. Вот почему, хотя я и впрямь дорожу этим приключением, оно не помешает мне искать других и даже пожертвовать им чему-либо более приятному».
Отписав это письмо, Вальмон, тем не менее, устраивает президентше Ледяной душ. Он боится не оправдать ожиданий многоуважаемой им маркизы, а, значит, получить очень неприятные отражения, чреватые для него очередным переживанием нарциссического стыда.
(Последний акт трагедии - в следующем посте.)