Как я "сам этого хотел"

Jun 25, 2018 09:04


Исповедь воспитанника детдома, пережившего насилие и которого насильники уверяли, что он "сам этого хотел"...

(Картина Александра Дейнеки)

"Не знаю, как у других, а у нас система была такая, если ребенок совсем маленький, сначала отдают в дом ребенка до 3 лет. Потом с 3 до 7 лет переводили в детдом, где места есть, могли и в другой город даже по области. Потом с 7 лет переводили в школу - интернат или в детдом, который к какой-то школе прикреплен.

И там до 4 класса была воспитатель постоянно в группе, дневная и ночная, у них график такой был то в день, то в ночь. А потом переводили в другую группу с 4 класса, и уже воспитатель там была только дневная, она уходила в пять.

И на ночь там была только дежурная воспитатель одна на весь интернат. У нас она обычно сидела на первом этаже, а группы были со 2 этажа по 5тый.

На такое дело, что дети привыкали к воспитателям в доме ребенка, привязывались к ним и к другим детям, с которыми жили в одной группе, как с братьями и сестрами, а потом их в три года увозили в незнакомое место к чужим людям, никто не думал.

Что дети чувствовали вообще, я сомневаюсь, чтобы кто-то думал. Нам давали самое необходимое, крышу над головой, еду, чистые постели, игрушки, с нами занимались и чему-то учили, но про то, что дети могут к кому-то привязаться, я никогда не видел, что это могло быть для кого-то важным.

Может, у кого-то, в других детдомах были хорошие душевные воспитатели, но если б так было у нас, все равно ведь детей с ними разлучали в три года, а потом еще в семь лет. Но это было обычным, как просто жизнь. Еще одна жизненная особенность - у нас все было строго по часам. Еда, туалет, сон, все строго по часам и всем сразу. Я первый раз узнал, что дети дома могут брать какие-то лакомства, когда им захочется, уже когда был взрослый. А когда я говорил, что мы в туалет ходили по часам, этому даже не верили.


Вопли и рев

Хотя, пока я был в доме ребенка и детдоме, не помню, чтобы был какой-то особенный ужас. Ну иногда по заднице нас лупила воспитателка, иногда орала на нас, запирала в шкаф в наказание, ругалась, когда просились в туалет во внеурочное время. Но в основном им просто было пофиг на нас, главное, чтобы не шумели, не хулиганили, слушались, если что скажут делать, и все. Я не скажу, что мне было там плохо.

А вот когда меня перевели в интернат в первый класс, там воспиталка оказалась такая, будто она вообще детей ненавидит, особенно мальчиков. Орала постоянно. Пугала нас тем, что отведет к врачу и врач нам письку отрежет. Это была ее любимая и основная угроза. Она была повернутая на этой теме. Если кто-то из пацанов не слушался, она хватала за шиворот и тащила к дверям и орала "Все, пойдешь к врачу!"

Потом где-то под новый год, когда мы жили там только 4 месяца, в интернат приехал хирург детей осматривать, ну и смотрел тоже гениталии, все ли в порядке. Так воспитателка тащила пацанов к хирургу и приговаривала "Будешь еще так себя вести? Будешь? Смотри, дождешься у меня!" Пацаны ревели "Не надо пожалуйста! Я больше так не буду!" и упирались, как могли ногами и руками за двери хвастались. А она била по рукам и тащила по коридору.

Мы же маленькие еще были, семь лет всего, ничего не понимали, боялись страшно. И у врача, когда она велела трусы снимать и осматривала, ревели и кричали от страха. На весь интернат стояли вопли и рев. А другие никто не знал, почему детей с такой истерикой к хирургу тащить приходится. Потом мы возвращались в группу и думали, что каким-то чудом пронесло и нас помиловали, ничего отрезать не стали.

Но у одного пацана оказался фимоз. Это я сейчас понимаю, что фимоз, тогда никто не знал об этом. И хирург дала направление в больницу на обрезание. Пацан пришел в группу бледный, как мел, потом вообще в обморок хлопнулся. А когда его уже из больницы обратно вернули через несколько дней, все думали, что ему отрезали. А потом воспиталка сказала, что хотели отрезать, да, но она его пожалела и попросила не отрезать совсем, но ему немножко порезали, чтобы помнил, как себя вести.

Это жуткий страх на нас нагнало, все ходили тише воды и ниже травы, никто не играл и не разговаривал, в группе сидели тихо, как мыши, на прогулке просто ходили туда - сюда, как заключенные. Но для воспиталки это был рай, она потом говорила "Сразу шелковые стали!" Ни до нее, ни после я таких ненормальных нигде не видел. Она превратила нашу жизнь в первых трех классах в какой-то концлагерь.

Еще у нее было дебильное наказание, ставить голыми в проходную комнату. В группе было такое расположение комнат, что из интернатского коридора сначала попадаешь а общую проходную комнату, а из нее с двух сторон уже спальни девочек и мальчиков, туалеты и умывальники. И если кто-то после отбоя разговаривал в спальне, она залетала, как мегера, выхватывала из-под одеяла, срывала трусы и ставила в эту проходную комнату на полночи.

А если кто сопротивлялся или реветь начинал, так она вообще ставила мальчиков в спальню к девочкам, а девочек в спальню к мальчикам. Это было уже после отбоя, так что других воспитателей в интернате уже не было, кроме одной дежурной на первом этаже. Но та никогда к нам и не заглядывала, ей главное было, чтоб старшеклассники не буянили. Мы, дети, были умнее ее, когда она затаскивала к нам голую девочку и закрывала двери, мы отдавали девочке свое одеяло. Когда кого-то из нас так же запихивали к девчонкам, они тоже делились одеялом с нами. Но все очень боялись, что она об этом узнает, даже не представляю, что бы она тогда с нами сделала.

Шефы

Еще в первом классе у нас появились так называемые шефы, девочки из старших классов. Следили за порядком у нас. Что-то вроде жандармов. Да, еще кому рассказывал, не верили, что у нас в туалет можно было ходить строго по часам, в другое время туалеты и умывальные запирались на ключ. Ходили в туалет утром, потом после уроков, потом после обеда, после прогулки и перед сном на ночь.

Утром шефы заходили в спальню, врубали свет и выгоняли всех в туалет и умывальник. Кто сразу не просыпался, того сталкивали с кровати на пол и пинками гнали в умывальник. На туалет и умывание нам отводилось полчаса. Кто задерживался, шефы заходили в умывальник и умывали сами насильно, засунув нас лицом под кран. Потом пинками и шлепками выгоняли на зарядку.

Зарядка проходила в общем интернатовском коридоре вместе со всеми. Потом шефы придирались, почему приседал плохо, почему руки неправильно поднимал. Таким угрожающим тоном, что понятно было, лучше сразу просить прощение и говорить "больше так не буду", может меньше побьют. Сразу после зарядки каждое утро была общая линейка, где директриса нам говорила, как нам повезло в жизни, что мы живем в нашей стране, где заботятся о сиротах и детей без попечения родителей, что страна столько денег выделяет, чтобы нас тут обуть-одеть, дать образование и поставить на ноги, т.е. выпнуть куда-нибудь в училище.

А мы всего этого не ценим, хулиганим, из интерната сбегаем, воспитателей не слушаемся, и все такие бессовестные. И потом начинался разбор, кто что конкретно натворил, по чью душу приходила милиция, кого забрали, кого из побега вернули, кто опозорил родное учреждение беременностью, из-за чего директрисе опять приходилось краснеть в РОНО и ГОРОНО и еще хрен знает где, ну и все такое. Но это было уже для старших классов, а нас строили парами и так мы шли в столовую.

За столиком садились по четверо, на столики ставили кастрюлю и до 4 класса нам по тарелкам еду накладывали дежурные, после 4 класса уже сами. Если кто-то ел медленно, одна из шефов могла подойти и сначала подгоняла словами, потом могла макнуть лицом в кашу, вылить на голову компот, или даже надеть на голову кастрюлю с остатками еды. Такое, правда, бывало не часто, но бывало, если у шефа было плохое настроение.

Потом нас же гнали с руганью умываться, как будто мы сами себя головой в кастрюлю засунули. Воспитательница на такое реагировала только окриком "Прекратите баловаться!" Она так реагировала на все, когда не заметить издевательства шефов над нами уже было нельзя.

После завтрака нас опять строили и мы шли в учебный корпус через длинный коридор. Раньше там была другая планировка, и по пути мы проходили мимо старых душевых. Так вот, если кто особо упрямо огрызался с шефами, упорно не слушался, или просто сегодня не понравился, по дороге их затаскивали в эту старую душевую, избивали и издевались. Привязывали к трубам, сталкивали штаны, рассматривали гениталии и хлопали по ним линейкой. Могли придумать что-то еще такое.

Были разговоры, что кому-то засовывали карандаши в зад, но со мной лично такого не было. Помню только, как одна из шефов орала на меня, что у нее месячные, а у меня их никогда не будет, и это ужасная мировая несправедливость, и лупила меня линейкой очень больно. Может быть ей действительно было плохо, я не знаю, и она так срывалась на пацанах.

Однажды так затащили туда двоих пацанов и заставили их целовать друг другу гениталии. И ребята, конечно, никому не жаловались, стыдно было. Об этом узнали потому, что эти шефы сами потом сказали в группе "Вот они пидоры, они сосали друг другу, все должны подойти и плюнуть в них!" Все подходили и плевали, мы все их боялись.

Потом этих пацанов чморили всю их жизнь. Если в интернате кого-то объявляли пидором, ему можно сразу вешаться, жизни уже не будет. Поэтому никто никогда не жаловался, если его насиловали или если взрослые его домогались. Само насилие было не так страшно, как если об этом узнают.

От этой воспиталки мы ушли в четвертом классе, потому что она была только на начальных классах. К ней привезли других несчастных первоклашек, и уже их жизнь становилась кошмаром на три года. Нам дали другую, которая нас вела уже до выпуска. Этой было просто пофиг на все, лишь бы видимый порядок был.

Она работала до вечера, потом оставалась только одна дежурная воспиталка на весь интернат, она обходила группы перед сном, и потом сидела на первом этаже, смотрела телевизор. А к нам могли втихаря зайти старшеклассники поиздеваться. Но не так, чтобы очень, били иногда, никого не насиловали. Могли заставить танцевать или петь. В целом ничего такого, больше морально унижали. В основном старшеклассники использовали нас, как рабсилу, заставляли воровать для них или делать что-то за них. Кто отказывался подчиняться, того наказывали.

"Ты сам пришел"

В седьмом классе у нас появился кружок фотографии. Фотограф был дядька молодой еще, лет 25. И надо же было мне в этот кружок пойти. Нам в обязательном порядке нужно было посещать какие-то кружки, это называлось "организация досуга" и директриса за это отчитывалась где-то там.

А нас воспиталки в эти кружки буквально загоняли. В основном это были кружки мягкой игрушки, какого-нибудь вышивания или плетения, и спортивные секции. На кружки ходили девчонки, а в секции пацаны. Но у меня способностей к спорту не было, так что мне путь был только на фотографию.

Как-то фотограф начал учить меня, как нужно позировать для фото. И обязательно нужно было ему самому меня поставить, повертеть в разные стороны, и в процессе облапать с ног до головы. Потом сказал, что я слишком зажатый, композицию совсем не чувствую, надо со мной заниматься больше. И уже занимался только тем, что меня фотографировал и постоянно лапал. Ну и разговоры о том, какое у меня красивое тело, что надо меня фотографировать обнаженным.

Вообще разговоры были разные, обо мне, о нем, случаи интересные рассказывал. Подкатывал так потихоньку, короче, в душу залазил. А потом как-то прижал меня к стене и начал целовать. Я растерялся, убежал только когда он отпустил. Если б он с насилием, я бы знал, что делать, отбиваться бы начал. А он вроде с ласками. Я вообще не помнил, чтоб меня кто-то целовал. И как мне это понимать, не знал. И в следующий раз он снова начал целовать, и уже сказал "я же видел, что тебе понравилось".

Мне ответить было нечего, я же не вырывался. Ну и он уже начал не только целовать. И каждый раз говорил "я же видел, что ты возбудился, я знаю, что ты хочешь меня". Я пробовал не ходить на кружок, но воспиталка начала наезжать, почему я отлыниваю. Я не мог ей сказать, что происходит, пришлось идти. Я и сам не понимал, что происходит. Не было ни ругани, ни побоев, ни оскорблений. Только поцелуи и ласки.

А он опять сказал "я знал, что ты придешь, я знаю, что ты меня хочешь". А потом уже "ну, ты ведь пришел, значит хочешь". И в конце концов он меня поимел, к этому ведь все шло. И я уже постоянно ходил к нему конкретно для этого. И главное, насилия никакого не было, я же сам ходил. Просто я уже сам перестал понимать, что со мной. Я не понимал, почему мое тело реагирует.

Когда это произошло в первый раз, я думал, что мое тело меня предало, мне больше негде спрятаться, я даже в собственном теле в плену, потому что моему телу это, видимо, нравится. Мое собственное тело с ним заодно. Сбежал на чердак и ревел весь вечер. Чувствовал себя грязным, мерзким, хотелось выпрыгнуть из этого тела куда-то, или содрать его с себя. Потом истерика закончилась, и стало просто пусто. Я помню этот момент, когда стало пусто, и я уже мало что чувствовал.

А на другой день опять к нему пошел, я уже знал, что он все равно меня достанет. Только если из интерната сбежать. Но я еще не сбегал никогда, не знал, что мне делать, зима началась, на улице шляться холодно. Как в западне себя чувствовал. А потом привык, перестал понимать, что со мной. Он говорил "ты ведь меня хочешь, тебе это нравится, ты всегда кончаешь со мной". Так я стал его мальчиком.

Постепенно я совсем к нему привык, привык к своей роли. Уже казалось, что все хорошо, даже думал, какой я был глупый поначалу, что не хотел с ним быть. С ним ведь лучше, он хорошо ко мне относится, ласковый. Думал, что у нас любовь. Или придумал себе, что у нас любовь.

Добрые руки

А потом я ему надоел. Наверное, я просто вырос. Мне уже было почти 15, я должен был уже переходить из интерната в училище, а он нашел себе новую 13-летнюю любовь. Почему-то я никогда не думал, что так может быть. Он решил меня "пристроить в добрые руки", а попросту подарить. Как-то я пришел к нему, а у него был еще какой-то мужик. Он его представил, как очень хорошего человека. Этот очень хороший попросил поехать к нему, помочь с фотографией.

А когда я приехал, понял, что он не фотографией собирался заниматься. Я пытался отбиваться, по-хорошему не получилось. Но он уже настроился и разозлился. Так что я сначала получил в морду, а потом все равно он меня поимел. А потом еще поимел. И опять было "ты же хотел, тебе нравилось". А я был в шоке, я что, реально какая-то блядь?

И тот мой первый фотограф с чистой совестью со мной разорвал, я же ему изменил. Я ходил к нему, просил прощения, говорил, что люблю, что жить не могу без него. Он сказал, что ему такая блядь, как я не нужен. Я тогда с катушек слетел, стал психованный, со всеми огрызался. Нарвался на старших ребят, они меня отметелили хорошенько. Я всех ненавидел, вообще всех, и себя тоже. Себя даже больше.Тело свое ненавидел, оно было для меня предателем. Дрался постоянно со всеми, воровал.

Наконец попался на краже, это уже когда я в училище был, меня к социальному психологу притащили. Я еще был несовершеннолетний, меня ж судить без детского психолога нельзя. Но с ней не разговаривал, посылал ее матом. Я всех в то время посылал матом, нормально разговаривать не мог, язвил все время и ржал. Даже как-то схватил ножницы со стола и начал ими резать руку, кричал "ну, что вы мне сделаете, убьете меня? убивайте, мне плевать!"

Часто так срывался на истерику, нормально не разговаривал. Мне казалось, что все врут, все лицемерят, всем на меня на самом деле плевать, только притворяются своими противными ласковыми голосами, чтобы я стал им послушный, не приносил проблем. Мне было все равно, что со мной будет. Психолог не стала ко мне приставать с разговорами, сказала, что есть какой-то парень из бывших детдомовских, он психолог. Если я с ним поговорю, она от меня отстанет и от зоны поможет отмазаться. Я думал, хрен с ним, поговорю о всякой ерунде. Может, правда отцепятся от меня.

Психолог

Через несколько дней она меня выдернула к себе в кабинет, там уже был этот психолог. Она нас представила и вышла. Не помню, что он спрашивал. Что-то простое, как зовут, со скольки лет по детдомам. Не знаю, как он про меня понял, но он уже больше не спрашивал ничего.

Он начал рассказывать про себя. Сначала про интернат, ничего особенного. А потом про то, как он был с преподом. Мне кажется, он когда рассказывал, за мной наблюдал, считывал мою реакцию. Так что я не знаю, насколько правду он про себя говорил. Но когда он начал говорить про препода, он рассказывал, что он чувствовал. Я сразу себя вспомнил. Он все мои чувства говорил.

Я сам не заметил, как слушал его с открытым ртом. Он чуть ли не один в один рассказывал, как его препод соблазнял, что с ним было, и что он чувствовал. А потом он сказал, что тело так реагирует, потому что это просто рефлексы. Это не значит, что я сам хотел, что мне нравилось. Это вообще ничего не значит, это просто тело. Сказал, что тот препод специально так говорил, чтобы внушить ему, что он сам этого хочет.

Потом он сказал "но я - это не мое тело. я - это я". Потом он ушел, а я еще был в кабинете. И меня прямо переколбасило. Так я что, блин, нормальный? Не "сам этого хотел"?

Он когда уходил, предложил мне программу "12 шагов". Не навязчиво, а так "захочешь, приходи, посмотри". А меня уже зацепило, что он говорил. И хотелось еще услышать, чтобы кто-то сказал, что я нормальный. И я пошел.

У вас была история про одного психопата-психолога, который девушек - психологов изводил. Там было, как тот психопат тренинги программные вел. Может, та история и вранье, но программа эта реальная, я сам на такой был. Меня это вытащило из дерьма, спасло, можно сказать. Там так и было, как написано.

Мы сидели далеко друг от друга, было почти темно, и перед нами под прожектором стоял этот психолог. Нам ничего не нужно было говорить, он сам говорил о себе. Он знал, что никто из нас об этом говорить не сможет. Но все, что он говорил, было как про меня. Он все объяснял, что происходило со мной на самом деле. Что этот мудак на самом деле со мной делал. Что и почему я чувствовал. Все объяснял. И много раз заставлял говорить "я не виноват в том, что делали со мной другие".

Потом мы уже говорили громко "я нормальный!" Потом через два или три тренинга он спросил нас, не будет ли кто против, если он даст нам надеть маски и включит свет. И мы потом ходили на тренинг в масках, кроме него. Сначала он говорил только о себе. Там по программе было самопознание, надо было говорить о своих страхах, о своих обидах, вспоминать о своем детстве. Сначала он это все говорил о себе. Говорил, что он чувствовал, объяснял мотивы своих поступков.

Потом он предложил нам приходить в разное время, чтоб он разговаривал с каждым отдельно. Я приходил, надевал маску еще за углом, и начал постепенно о себе рассказывать. Истерика была много раз просто убойная, он меня успокаивал. Я никогда не поверю, что это был психопат. Со мной в жизни никто так не нянчился, как он.

Потом он куда-то уехал и мы общались только по телефону. В итоге он меня вытащил. Я считаю, что мне повезло. Если б меня не заставили тогда с ним поговорить, я наверное, сам бы стал психопатом и закончил свою жизнь на зоне или в могиле. Я уже тогда всех люто ненавидел. И кроме ненависти почти ничего не чувствовал.

Зависть тоже стала одним из моих основных чувств. Я люто завидовал, что другие просто могут жить спокойно и их никто не трогает. Завидовал, что они имеют право быть как все люди, не грязными и мерзкими, завидовал, что им нечего скрывать то всех, они могут не бояться, им не за что стыдиться. Завидовал, что они нормальные и имеют право смотреть в глаза другим людям. Завидовал, что у них все будет хорошо.

Так что не знаю, к чему бы я мог прийти. Но мне повезло, я вовремя получил помощь. Боюсь, что многие другие этой помощи не получали никогда, озлоблялись все больше, все больше всех ненавидели, и страшно подумать, что с ними могло стать".

травля, истории читателей, токсичная школа, обесценивание, виктимблейминг

Previous post Next post
Up