Мой персональный "Пиночет". Окончание
"Приезжайте, здесь женщина с ума сходит"
Он ходит за мной по всему дому и теперь, оказывается, уже не хочет никуда бежать разводиться. Просто я должна осознать, понять, покаяться, поползать, а потом он меня простит и примет обратно. Предусмотрительно ходит так, чтобы отрезать мне пути к отступлению - все время между мной и входной дверью, наученный горьким опытом, что я могу сбежать.
Опять начинаются вымогания ключей от машины. Мне объявляется, что на работу я завтра не поеду - значит, потеряю работу. Он со мной разведется, раз я такая сволочь - без работы и после развода потеряю вид на жительство. Как следствие, я обязана буду убраться в Россию, он останется с Ребеккой, а я ее больше не увижу. Мне становится страшно - а ведь блин, без машины, без денег, без жилья - как я выгребу? Ведь я точно все потеряю.
А Хосе еще грозит, что заявит в полиции, что брак фиктивный, что я ему заплатила за эти бумаги. Меня колотит, башка не соображает. Так он прессует меня с десяти вечера до двух ночи как минимум. Я умоляю отпустить меня спать. Он говорит - зачем тебе спать, все равно завтра на работу не поедешь, и ржет мне в лицо. Тогда мне в голову приходит дикая мысль. Выйти из дома через дверь я не могу - он сидит на ступеньках и не пускает вниз к выходу. Но проход наверх не блокирует. Я кидаюсь на верхний этаж, на террасу. Мысль одна - спрыгнуть (с высоты четвертого этажа). Просто чтобы показать ему, что так с живыми людьми нельзя. Хочет триумфовать - пусть триумфует над моей свернутой шеей.
Я успеваю забраться на парапет, но Хосе выскакивает на террасу вслед за мной, хватает меня за ноги и валит на пол. Я пытаюсь встать, вырваться, кричу, кусаюсь, но он одной рукой сжимает стальной хваткой мои две, при этом еще подпинывает ногами, а свободной рукой достает телефон и звонит в полицию. Совершенно чужим голосом, с наигранной смесью жалости и глубокого безразличия говорит - ой, приезжайте, здесь женщина с ума сходит, ни с того ни с сего выбежала на крышу и прыгать пытается.
Последний шанс
Потом кладет трубку и говорит - сейчас приедут, а ты затихни. Хочешь, чтобы тебя в сумасшедший дом сдали, а меня посадили? Ребекка пойдет в детский дом, ты этого добиваешься? Я клянусь ему, что если дочь попадет в детский дом при живых родителях, я из-под земли выберусь, но задушу его собственными руками. Он стоит и улыбается, такая растерянная улыбочка ребенка-садиста, который наблюдает, как бьется муха, у которой он только что оторвал все лапки.
Приезжает полиция. Я действительно боюсь при них шуметь. Они разводят нас по разным углам и допрашивают. Скорая тоже приезжает. На меня смотрят, как на сумасшедшую, задают идиотские вопросы. Сначала не верят, потом я медленно, но верно втолковываю что врачам, что полицейским, что у меня не «ни с того, ни с сего крыша поехала», а меня тут же который час подряд прессуют, заперев в доме и отобрав ключи от машины, и угрожают, что сделают все, чтобы я потеряла доступ к своему ребенку.
Мне говорят - иди, пиши на него заявление. То, что он делает - уголовно наказуемо. Потом приводят Хосе. Он весь в соплях, рыдает, чуть ли не на колени бухается - говорит, это просто недоразумение. Начинает признаваться в любви, сетовать на огрехи коммуникации, из-за которых я ну решительно все понимаю неправильно. Слезно благодарит полицейских, что выслушали - типа, нам так не хватало поговорить с ней при свидетелях.
Чтобы она увидела, как я ее люблю, что я вовсе не чудовище, каким она меня в своем воспаленном мозгу видит. Полицейские смягчаются и говорят - ребята, ну, понятно же, совместной жизни нет никакой, так разводитесь по-человечески, чего среди ночи полицию гонять, соседей будить. И уехали, взяв с меня обещание завтра прийти в участок, уж если не заявление написать, так хоть со специалистом из службы помощи жертвам насилия поговорить.
На следующий день после работы заглядываю в свою машину - ох ты босх ты мой, на сиденье лежит полудохлая розочка и письмо от Хосе на трех страницах таким диким почерком, что я не понимаю решительно ни одного слова. Наверное, письмо было рассчитано на то, чтобы заставить плакать камни. Но так как я его не понимаю, мне по барабану.
Короче, как-то со временем все замялось. Хосе выпросил у меня очередной последний шанс. Уговорил ходить к новому семейному психологу. Но рана затянулась тонюсенькой пленочкой, лучше не трогать. Я предусмотрительно выбила себе право купить со своей очередной зарплаты собственный автомобиль - кривой, как моя жизнь, но на ходу. Кстати, зарплата, которую мне платили "жлобы-каталонцы", со второго месяца стала почти такой же, как у Хосе.
Только свою он тратил на «милые глупости», типа классических автомобилей, которых у него в автопарке было уже штук шесть, а я - на садик, хафчик, быт и дорогу до работы и обратно. Кстати, Хосе ездил на рабочем фургоне с бесплатным бензином. Когда я медленно, но верно опять начинаю заводиться из-за такого вот подхода к распределению ответственности, Хосе вдруг заявляет, что как-то раз, когда он говорил с психологом с глазу на глаз, она ему сказала, что мне нужен не психолог, а психиатр. А потом делает загадочные глаза и говорит - и не она одна. Многие люди говорят, что тебе пора к психиатру.
В тот момент у меня мозги поплыли окончательно. Сначала я, кажется, просто спокойно спросила, кто так считает. Он повторял как попугай - много кто! А ты что так занервничала? О, да ты псих! Ты псих! Да-да, не зря мне говорили! Да это все про тебя знают, просто не говорят - жалеют. Да и папаша у тебя псих. Что поделаешь, гены.
Я кружусь вокруг него и твержу, что это ложь. А он как собачку дразнит. Неет, у меня свидетели есть, ты псих, это все подтвердят. Он доводит меня до полного бешенства - вижу, что врет, врет внаглую, врет и наблюдает, как я мучаюсь. Я ору на него, дергаю за руки - не верю тебе, сволочь, что я тебе сделала, за что ты так со мной? Тебе же просто нравится смотреть на страдания, да? На кровь, на боль? Ты в детстве случайно лягушек не вскрывал? А фильмы про изнасилования и серийных убийц любишь? Почему ты выбрал меня на эту роль? За что? Тебе больше заняться нечем? Иди, блин, шеи голубям сворачивай, оставь меня в покое.
Он наблюдает за всем этим совершенно спокойно, почти с улыбкой. Когда я уползаю в ставшую уже почти законным местом моего пребывания комнату на чердаке, он приползает за мной, начинает извиняться и признается - типа, нет, психолог ничего такого не говорила, просто я его разозлила и он хотел мне отомстить. Но это же нормально, да - понятно, раз разозлила, надо отомстить, именно таким способом. После того случая мы от нового психолога отказались - понятно, что она ничего не говорила, но «осадочек остался».
По моей просьбе, мы стали общаться с первой психологиней, к которой ходили сразу после переезда в Испанию. Мы с ней искренне ковырялись в моих проблемах, чуть ли не под гипнозом. Но все мои «дикие личностные недостатки», которые, по мнению Хосе, мешали мне строить с ним нормальные отношения, в глазах психолога были в порядке вещей. Из серии, ну да, ты творческий человек, тебе всегда, помимо рутины, нужно что-то еще, какая-то цель. Такие люди бывают, и это прекрасно.
Да, ты не ищешь легких путей и вынослива как лошадь, но это не дает никому права тебя эксплуатировать, да еще и попрекать при этом, что ты себя загоняешь, а потом кидаешься на людей.
Да, ты хватаешься за сто дел одновременно, и до конца доводишь только половину, но и это уже очень много. Да, у тебя есть плохо проработанные детские травмы, но это не повод считать себя моральным уродом.
Я по-прежнему старалась «не выносить сор из избы» и не пересказывала конкретные истории из семейной жизни. Тогда она попросила составить список того, что делает наши с Хосе отношения такими невыносимыми. Она внимательно ознакомилась и, пожалуй, впервые в открытую меня в чем-то обвинила, правда, в довольно неожиданном ключе. Она сказала, что человек, который оставляет своему партнеру три часа в сутки на сон - монстр. Но этого монстра я выкормила сама своим попустительством. Конечно, она говорила не так резко, но в ключе «А если он тебе скажет спать один час в день или вообще не спать - ты тоже подчинишься?» Борись за свои права, может, не в форме прямого протеста, а как-то исподволь. Но бесконечно отступать тоже нельзя, потому что это путь в никуда. Чем больше ты будешь уступать, тем больше он будет у тебя отбирать. Воспринимай его всплески эмоций как истерики двухлетнего ребенка. Когда у тебя дочь катается по полу в магазине, ты сразу бежишь покупать ей килограмм конфет? Нет? Вот и его истерикам не потакай.
Мы долго рассуждали с ней на тему, как отвоевать свою территорию, не доводя до открытого конфликта, и ей пришла в голову идея. Из серии, давай ты потихоньку, медленно, но верно приучишь его к мысли, что имеешь право делать то, что интересует лично тебя. Она спросила, что делает меня счастливой. Я в прошлом рок-музыкант, и еще не оставила надежды когда-нибудь собрать коллектив. Тогда она предложила мне записаться на какой-нибудь музыкальный курс, да хоть того же фортепиано, все чинно-благородно. Я пыталась возражать, что Хосе этого не поймет, но психолог убеждала, что это такая мелочь, у меня получится достучаться. Я пообещала, что попробую.
Когда приехала домой, Хосе накинулся с расспросами. Я ляпнула, что хочу раз в неделю брать уроки игры на фортепиано, потому что, по мнению психолога, чтобы вернуть душевное равновесие, мне надо переключиться. Естественно, Хосе превратил все в очередной акт марлезонского балета - во-первых, я лгу, он сейчас же перезвонит психологу, и та ему сама подтвердит, что ничего подобного не говорила. Во-вторых, меня лечить электричеством пора, а я выдумала, что какие-то буржуазные увлечения вправят мне голову на место. В-третьих, знает он, чем все это закончится - это сейчас я говорю «курсы фортепиано по часу раз в неделю». А в итоге я каждую ночь буду пропадать с алкоголиками и наркоманами-музыкантами в барах, лабая на гитаре рок сомнительного качества, а он, бедный отец-одиночка, будет денно и нощно заботиться о ребенке, который такой мамаше как я нахрен не нужен.
После этого взял и действительно позвонил психологине. Не знаю, о чем они говорили, но Хосе был вне себя, сказал, что она опять вымогает деньги, приглашает его на три индивидуальных сеанса, вместо того чтобы меня лечить, и, короче, шла бы она лесом. В общем, так одно за другим затухали в нашей жизни все благие начинания.
Теща как катализатор
Не хватало какой-то последней капли, чтобы эта дурная система наконец пошла в разнос и не уничтожила сама себя.
Катализатором стал приезд моей матери. В Испании в августе закрываются детские сады, а у нее как раз был отпуск. Мы по взаимной договоренности пригласили ее сидеть с ребенком. Она сильная женщина - жизнь с отцом, в трудной ситуации уходящем в мир радужных пони, закаляет. Я не боялась за ее психическое здоровье. А вот Хосе ее появления на горизонте испугался за усрачки. По-моему, фигура «мать его девушки» еще со времен Сабрины была для него самым страшным злом.
Он продержался пару дней в роли радушного хозяина, а потом стал закатывать скандал за скандалом. Один раз в ночи потребовал, чтобы я «собирала свои вещички». Я говорю - я уже поняла, буду собирать. Я, и правда, поняла - как-то раз, еще за пару недель до маминого приезда, мы сидели в машине Хосе и вдруг ему позвонили по громкой связи. Он снял трубку, спросил кто. А в ответ - приемная адвоката по бракоразводным процессам. Он тогда что-то невнятное соврал, типа, по другому вопросу у них о чем-то консультировался.
Но я ему не особо поверила. На утро он опять он пустился в словесный понос, типа, он не это вчера имел в виду, он меня никуда не гонит, но если я буду и дальше наглеть, нам придется разойтись. Я говорю - хорошо, давай расходиться, наконец-то. Суд хоть решит, что с ребенком сделать. А Хосе в ответ - если ты думаешь, что тебе ребенка доверят, то ошибаешься - у меня все справочки есть, что ты сумасшедшая. Я говорю - опаньки, как так? Он отвечает - а ты когда с крыши прыгала, на следующий день никуда не пошла, а я в полицию сходил, зафиксировал следы борьбы, мне справочку и дали.
Наверное, так больно мне не было еще ни разу в жизни. Это он сначала в полицию сходил, а потом мне вшивую розочку с шедеврами эпистолярного жанра в машине оставил. Я смотрю на него и понимаю - вот он, подлец обыкновенный. Не в том смысле, в котором это слово безжалостно затаскали, а в прямом, настоящем - подлее некуда. Но я ж не дворянин девятнадцатого века, чтобы вызывать на дуэль - вытираю нос, собираюсь на работу. На кухне меня поджидает мать и испуганно спрашивает, что мы там опять наверху выясняли. Я объясняю ей про справочку. Мать рыдает, я тоже, стоим, обнявшись.
Я выхожу из дома и иду к машине. Хосе внезапно выскакивает из дома, несется сзади и вопит. Требует, чтобы моя мать очистила помещение. Я спрашиваю, что случилось. Оказывается, «она сидела с оскорбительным лицом» (по-испански она не говорит и вообще сдержанна и воспитана). Он грозит, что пойдет в полицию и напишет на мою мать заявление - типа, она на него напала и разбила ему мобильный телефон. И тогда ей запретят въезд в Шенген. А со мной он разведется и запретит Ребекке выезд из Испании. И они больше никогда не увидятся.
Я как робот повторяю - вечером поговорим. Но Хосе не дает мне закрыть дверь машины. Я прошу меня отпустить, он продолжает вопить и держать дверь. Тогда я завожу двигатель и тихонько трогаюсь с места. Хосе в это время стоял на обочине, вцепившись в дверь. Выпустил ее из рук, подпрыгнул и фальшиво голосит на всю улицу - ай, пешехода сбили! Да он на меня сейчас тоже заявление напишет - я его раздавить пыталась. Я говорю - ты охренел, ты от машины в полуметре стоял и за открытую дверь держался.
Тогда он наклоняется и бьет меня левой рукой по лицу, снизу-вверх, по носу. Хорошо, что в таком положении - склонившись над машиной - бить неудобно. Был бы замах побольше, нос бы к чертям расквасил. Я говорю - знаешь, в этот раз, похоже, я все-таки тоже схожу в полицию, а то ты все ходишь, а я еще ни разу не была. И уезжаю.
После работы я заставила себя поехать в полицию. И тут - бац! Рабочий фургон Хосе уже там. Уже, небось, сидит и пишет заявление за наезд на пешехода, или на мою мать, за воображаемый мобильный телефон. Тут у меня испарились остатки сомнений. Вхожу внутрь, объясняю ситуацию. Меня сначала шлют разговаривать с сотрудником из службы помощи жертвам насилия. Дама такая томная, слащавая, больше обеспокоенная состоянием своей челки, нежели собеседником.
По стилю ее поведения понимаю, что Хосе ее уже подготовил. Она расспрашивает о наших отношениях и не верит ни единому моему слову, все считает преувеличением, говорит, понимаю ли я, какой серьезности обвинение хочу предъявить в адрес невинного человека. Но я настаиваю на своем. Меня передают в руки бесплатного адвоката и простого полицейского. Тот снимает показания. Потом отводят в медпункт, врач осматривает меня, ничего особо не видит, пишет в диагнозе «Испытывает боль при ощупывании носа».
Адвокат, вроде, наоборот проникся ко мне сочувствием, в процессе моего рассказа, который полицейский конспектирует, загадочно помахивает мне бровями. Полицейский заканчивает текст и спрашивает, буду ли я требовать защитный ордер. Адвокат машет бровями с удвоенной силой. Я говорю - если честно, этот человек просто подлец и трус, не будет он мне ничего серьезного делать. Да, по мелочи по лицу ударить способен, но убить он меня не убьет.
Когда выходим с адвокатом за дверь, он сокрушается - что ж ты так, я так тебе бровями махал. Попросила бы ордер - мы бы тебе развод бесплатно оформили. А ты, не попросив, сама себе противоречишь. Ну извините. Я просто действую в рамках своих понятий о порядочности. Потом полицейский огорошил меня заявлением, что Хосе сегодня будет ночевать в участке. Я как-то и не думала про это. Спрашиваю, есть ли другие варианты. Они говорят - ну, может под конвоем забрать свои вещи и уехать спать к другу. Но в ближайшие три дня, до срочного суда, он не имеет права к дому приближаться. Я говорю - конечно, дайте ему собраться.
Приезжаю домой. Вскоре в компании двух полицейских появляется Хосе. Он мило забалтывает своих спутников, но, когда остается со мной один на один, шипит, что я еще отвечу за свою страшную клевету. Мы с матерью забираем Ребекку на террасу, и там она тут же с радостным визгом забирается в надувной бассейн - вода как парное молоко. Мы ей не мешаем, пусть резвится, лишь бы не испугалась и не поняла, что происходит.
Хосе требует выдать ребенка для прощания. Ребекка смотрит на него волчонком - ей весело, а папа злой и явно не в себе. У нее вообще суровый характер, если попытаться сделать что-то, когда у нее другие планы, получаешь операцию «Буря в пустыне». Но Хосе, естественно, обвинил нас в том, что мы уже настроили ребенка против него. А потом еще полицейским комментировал, что мы его дочь истязаем - бросили ее в холодную воду, как бешеную собаку, чтобы она за папой не бежала.
Короче, такого градуса мелодрама, что прям забыли про попкорн. Хосе уходит вниз собирать вещи. Я благородно даю ему собраться в одиночестве. И только через пару дней понимаю, что своим гребаным благородством отрезала себе все пути к отступлению. В ту ночь из дома пропали все документы Ребекки: два загранпаспорта, удостоверение личности, медицинская карта и обоюдное разрешение на вывоз. С этого момента все мои планы уехать и оформлять развод в России накрываются медным тазом. А развод с Хосе на территории Испании - наверное, самая трэшовая часть этого повествования.
И в этом трэше я живу по сей день. Каталонские реалии таковы, что почти всем разводящимся семьям автоматом дают совместное опекунство, даже если ребенок грудничок, то есть неделю он с папой, неделю с мамой. А судьбы страшнее для своего ребенка я просто не могу представить.
Развод
На следующий день Хосе, видимо, серьезно поговорил со своим лучшим-в-барселоне-адвокатом и слегка спустился с небес на землю. Он звонил раз двадцать в состоянии, близком к истерике, закидал сообщениями, умолял поговорить с ним и урегулировать все «во внесудебном порядке». Я упорно молчала, но потом пообещала забрать заявление, если он не будет меня преследовать и даст нормально развестись.
Он клялся и божился, даже при мне отправил сообщение своим родителям, в котором признавался, что ударил меня по лицу, и теперь мы разводимся. Теперь зададим себе вопрос - сколько времени он продержался божьим агнцем после того, как для него перестало так отчетливо попахивать жареным? Правильный ответ - четыре часа.
В тот же день он приехал «повидаться с ребенком», довел дочь до нервного припадка и отказался от всех обещаний. Неделю он все-таки жил у друга, но все те пару раз, что он приезжал к Ребекке, заканчивались вызовом полиции - я пыталась выяснить, где документы на ребенка, а он тут же хватался за телефон и вызывал патруль, да еще кричал при этом, что я под наркотой и подала на него ложное заявление. Его, конечно, посылали нафиг, но и на меня, как невольную соучастницу всего этого цирка, смотрели как на психическую.
Затем в один прекрасный день дверь в гостиную распахнулась и на пороге возник Хосе и его папаша. В первые секунды я даже обрадовалась - я ошибочно полагала, что дон Аркадио очень хорошо ко мне относится и наконец-то хоть кто-то меня защитит. Я отправила мать наверх сидеть с ребенком, а сама стала разбираться. Вдвоем они прессовали меня часов пять. Я рассказывала подробности нашей «семейной идиллии», а ответ был один - ой, ты все преувеличиваешь, семья - это святое.
Я спрашивала дона Аркадио в лоб, бил ли он когда-нибудь донью Урсулу, и если бил, то почему до сих пор живой. Оказалось, один раз по молодости они «подрались» - он облил ее в шутку из садового шланга, а она огрела его лейкой. Я смотрела в его честные заячьи глаза и не понимала - он серьезно или издевается?
С одной стороны, вроде серьезно. С другой - всегдашняя идиотская улыбочка. Она не сходила с его лица даже тогда, когда Хосе, в ответ на мои возражения, что это не семья, а сплошной абьюз, от бытового, до сексуального - стал в подробностях расписывать, в какие дыры он меня имел, насколько глубоко я беру в процессе занятий оральным сексом, как я ору от удовольствия, и т.д., и т.п. Его папаша просто стоял и поддакивал.
Я рыдала, металась по комнате, но разговаривала явно со стеной. В какой-то момент я поняла всю абсурдность своих попыток, встала, прошла наверх, и попросила мать собрать наши вещи, а сама забронировала гостиницу. Хосе ходил за мной по пятам и шипел, что я насильно женила его на себе, забеременела обманным путем, только чтобы потом ребенка украсть, проститутствовала направо и налево, когда моталась в Питер, жрала на его деньги, подло нашла работу, переспав предварительно со всеми, кто меня интервьюировал. Даже пытался отобрать подержанный айфон (единственный его подарок любимой жене), грозился, что если не отдам, он напишет на меня заявление в полицию, будто я его украла. В тот день я мысленно гладила себя по головке за то, что все-таки купила себе машину.
Я впала в состояние, близкое к эмоциональному параличу. О том, чтобы забрать Ребекку с собой, не было и речи - теперь выяснилось, что это я украла ее документы и собираюсь свалить с ней в Россию. Хосе с папашей были наготове, чтобы блокировать двери и звонить в полицию. Но мне было уже все равно. Я понимала, что если еще пять минут пробуду с ним в одном помещении, то свихнусь.
Мы с матерью попрощались с Ребеккой и вышли на улицу. Она смотрела мультики и даже не поняла, что происходит, но я была только рада - мне не нужны были театральные сцены. Мы шли по улице, я курила сигарету за сигаретой. А с балкона мне вслед неслись вопли, что Хосе распечатает мои фотки неглиже и направит анонимным письмом мне на работу, а еще добьется, чтобы у меня отобрали вид на жительство за мошенничество, а на машине своей я далеко от него все равно не уеду.
И правда, не уехала. Первое, что мы обнаружили наутро - что она не заводится. В последующие пару месяцев у нее, с утреца пораньше, раз в неделю отваливалось что-нибудь новое. Лишним будет упомянуть, что у Хосе были запасные ключи, а парковалась я на улице, потому что больше было негде. Месяца через три он таки ее «доел», и я осталась без машины, спасибо, что живая. Видимо, до тормозов он добраться не успел.
Я попыталась снять квартиру, но мне не хватало документов - слишком маленький стаж. Я напомнила Хосе про его обещание помочь с жильем - бред, конечно, но вдруг сработает. В конце концов, он до сих пор мне был должен денег, а залог за дом, в котором он остался жить, мы вносили пополам. Он заставил меня пересечься с ним ночью, увез в машине к черту на кулички, заявил, что за помощь я должна с ним переспать, а когда я обозвала его клоуном, бросил на скоростной трассе и усвистал прочь.
Усвистал не столько потому, что от намерений отказался, сколько потому, что нами патруль настойчиво заинтересовался. Я несколько раз ездила на встречи с дочерью. Хосе каждый раз устраивал скандалы, лапал меня самым грязным образом, обзывал воровкой и бухался передо мной на колени одновременно. Уверял, что забрать Ребекку я не имею права, раз у меня нет постоянного места жительства.
Я уточнила в полиции, и меня заверили, что права матери никто не отменял. Я приехала забирать ребенка, предварительно предупредив. Хосе с папашей заблокировали мне выход, стали пинать, растирать о стены. Я прикрывала собой дочь, как могла - шла спиной вперед, кусала руки, которыми мне пытались свернуть шею. Ребекка визжала, как поросеночек. Пару раз влетело и ей, но Хосе было пофиг. Он практически с порога позвонил в полицию и заявил, что их с доном Аркадио избивает психопатка - женщина весом 40 кг при росте 170 (тех, что остались), с ребенком на руках, одна против двух мужиков.
Когда приехала полиция, мы оба оказались виноваты - полицейские составили протокол на Хосе за гендерную дискриминацию, а он подал на меня заявление за домашнее насилие. Но мне все-таки дали забрать Ребекку. Так я стала повинна в избиении младенцев.
Потом был суд с дознанием, больше похожий на святую инквизицию. Люди в мантиях амфитеатром и я в центре, этакий живой скелет на валерьянке и пачке сигарет в день. Я рыдала от бессилия и злобы, пытаясь объяснить, насколько нелепо все это выглядит. Прибегала слащавая дама Глория из службы помощи жертвам насилия. Хосе за кулисами бахвалился, что она у него на примете, «что он ее еще съест». Я попыталась этой даме слегка мозги вправить. Но она твердила как попугай, что мы оба виноваты, а все это в ущерб ребенку. Что мы должны оба от показаний отказаться, а то ребенка отберут и отдадут государству.
При этом было явно видно, что ей неловко и странно, но окончательно поверить, что Хосе не ангел божий, она не может. В общем, босховская реальность все сгущалась и сгущалась. В конечном итоге нас обоих убедили отказаться от показаний, чтобы не схлопотать по году условно - суд нашел, что у нас одинаковые «телесные повреждения средней степени тяжести».
Могу собой гордиться. Я, наверное, единственная в мире девочка-филолог, вышедшая с «ничьей» из драки с двумя мужиками, чей суммарный вес превосходит мой как минимум в четыре раза. Я все-так сняла квартиру, проводила мать, которая должна была вернуться в Питер, чтобы не потерять работу. Семья, чем могла, помогала мне материально.
Ni olvido, ni perdón
Дальше состоялась забавная шахматная партия. Я нашла адвокатессу - мягко скажем, та еще дама. Хосе воспользовался услугами того самого адвоката, что звонил ему пару месяцев назад по громкой связи - он ко всему был готов заранее.
Мы установили временный режим для ребенка. Я всеми силами пыталась наладить ей нормальную жизнь. Но все передачи дочери проходили в атмосфере кислотного угара. Хосе предложил составить бракоразводный договор по взаимному согласию и воспользоваться услугами «посредниц». Это что-то типа дикой смеси психолога и адвоката.
Одновременно начал кампанию по «завоеванию меня обратно» - слал посылочки с рисом и макаронами, охапки роз, угрозы посадить меня в тюрьму на три года - именно на три, Карл. Если бы мне на голову упал метеорит, и я начисто забыла, почему от него ушла, после этой кампании я все тут же бы поняла обратно. Лез со своей помощью, когда не просили, лил елей, забрасывал простынями сообщений, представляющих собой смесь отборного перегноя и признаний в неземной любви.
Однажды под благовидным предлогом пролез ко мне в дом и попытался изнасиловать при дочери. Когда я завопила, улетел на крыльях ветра. Я кляну себя, на чем свет стоит, за то, что у меня нет привычки чуть что звать полицию. Была бы - он бы уже сидел, скрестив шаловливые ручки за спиной, и изучал трещины в масляной краске на стенах казенного заведения.
Посредница мурыжила нас пару месяцев, обвиняла меня в злонамеренности, говорила, что единственная цель Хосе - сохранить семью или, по крайней мере, иметь возможность регулярно видеться с дочерью. Приставала мне к ножом с горлу, чтобы я приняла совместное опекунство. Переговоры кончились ничем, а я начала сильно сомневаться в адекватности представителей правовой системы Испании, особенно вспоминая солнышко-Глорию, которая, типа, сотрудник службы помощи жертвам насилия.
Я сменила адвоката. Второй был еще краше первой. Врал как сивый мерин, ободрал как липку, но в итоге мы все-таки подали заявление о разводе по взаимному согласию, без суда, по результатам которого для Хосе устанавливался щедрый режим визитов, а Ребекка оставалась со мной - с материнским опекунством на ближайшие два года, а потом будь что будет. Я пыталась выйти на связь с родственниками и друзьями Хосе - в его стране были более или менее в курсе событий, и поначалу меня даже поддерживали.
Но потом все действующие лица один за другим меня заблокировали, а с их аккаунтов стали приходить уничижающие сообщения, абсолютно в стиле Хосе. Каким-то непостижимым образом он умудрялся контролировать фейсбук. ъ
Я связалась с Сабриной и выяснила много нового - по сути, я еще легко отделалась. Помимо прочих «маленьких подвигов», когда они расставались, Хосе, оказывается, грозился ее убить, подстерегал на улице, звонил ее родителям с воплями о том, что ее зарезал. Она-то и рассказала мне, что ее психотерапевт классифицировал нашего совместного «рокового мужчину» как перверзного нарцисса.
Я прочитала книгу Тани, плотно подсела на ее ЖЖ, и мне открылся дивный новый мир. Я-то думала, что напоролась на уникального в своем роде загадочного зверька. А их таких, оказывается, воз и маленькая тележка. Сабрина поддержала меня морально, но выступать свидетелем отказалась из страха. Хосе, видимо, просек, что мы с ней общаемся - при взломанном фейсбуке немудрено.
Честно говоря, мне просто влом перечислять все провокации и подставы, которые мне пришлось пережить за последние месяцы, от стадии «Развод» до стадии «Агония». Приведу, пожалуй, один показательный момент.
Еще на стадии завоевания меня обратно, Хосе всю дорогу уверял, что оставит мне ребенка, если я соглашусь хотя бы иногда проводить время вместе - типа, создавать для дочери иллюзию нормальных отношений у разведенных родителей. Если честно, я уже давно стала чувствовать, что состою на восемьдесят процентов из дерьма и стали, я и такое могу, лишь бы он от нас со временем отстал. Он зазвал нас на прогулку в лес, прыгал вокруг меня и допытывался, о чем я общалась с Сабриной. Я врала, что у меня с ней никаких контактов. Я понимала, что он вопьется в нее как клещ, если заподозрит, что она могла отзываться о нем негативно. Мне было очень страшно за нее.
А Хосе начал рассказывать про нее чудовищные по своей нелепости истории - как она бегала за ним, умоляя на ней жениться, как она неоднократно писала ему, пока мы общались, чтобы нас рассорить. А теперь вот - дошла до полного идиотизма, отметила себя на фотографиях нашей дочери в фейсбуке. Я отчушивалась, что все, наверное, немного не так, как он представляет, что это какая-то ошибка. Он бил себя пяткой в грудь - да у него есть свидетели, он вчера как раз сидел в гостях, когда она стала себя отмечать на его фотках. Я послала его прямым текстом.
Тогда он набрал своего старого приятеля, колумбийца, трахающего все, что шевелится. Колумбиец начал рассказывать заранее выученную историю о том, как они вчера сидели и всей честной компанией пили пиво, и вдруг кто-то заметил, что бывшая, Сабрина, отмечает себя сама на фотографиях Хосе, причем на месте нашей дочери. Надо сказать, Хосе до этого ни разу не выкладывал в социальных сетях фото дочери - он считает ее светлый образ свой личной собственностью до такой степени, что пытался пропихнуть в бракоразводном договоре статью со штрафом за публикацию ее изображений.
Хосе удалил отметки, а она отметила себя снова. Он тыкал мне в нос скриншотами экрана. Это была такая мышиная возня и бред сумасшедшего, что я поставила Хосе ультиматум - или он заткнется и сменит тему, или мы сейчас же уезжаем, и слушать эту херню я больше не намерена. Но Хосе продолжал упорствовать - по его словам выходило, что только из-за Сабрины я теперь от него ухожу. Это она вмешалась в наши чистые и прочные отношения и из мести, что он когда-то ее оставил, разрушила наш брак.
Наверное, в тот момент я впервые стала подозревать, что у Хосе не просто наклонности извращенца и полное отсутствие совести, а явный сдвиг по фазе, и поля белого он за своей ложью уже на полном серьезе не видит. Мне хотелось заорать и скинуть его со скалы. Ложь такого масштаба во мне просто не помещалась. Я сжала кулаки, издала в небо вопль загнанного зверя, просто чтобы не лопнуть, и пошла к машине.
Ребекка за прогулку утомилась и спала у Хосе на руках. Он потрусил за мной, рыдая, протягивая мне мобильный телефон, предлагая позвонить Сабрине и спросить у нее лично. Правда, набрать предлагал какой-то совершенно левый номер с французским префиксом. Наверное, не знал, что она мне свой актуальный номер скинула. Он даже набрал этот телефон, на ломаном французском попросил Сабрину и деланно изумился, услышав мужской голос.
Мы посадили ребенка в машину, и я собралась уезжать. Хосе клянчил оставить его одного в лесу, все равно ему жизнь не мила. Я заставила его сесть в машину и ехать со мной до его деревни - мало ли, с него станется потом обвинить меня, что я завезла его в лес и изнасиловала. Он ехал в пассажирском кресле и рыдал в голос, просил остановить машину и поговорить, рвал на себе волосы, стонал, что я садистка и убиваю его своим молчанием. В тот момент я, пожалуй, увидела его последнюю неизвестную мне ипостась - помимо Хосе Фееричного, Хосе Деспота, Хосе Подлого и Хосе Психопата. Это был Хосе Ничтожный. Все вместе они складываются в забавную картинку. Прошу дражайшего бывшего мужа заранее меня простить, ведь он убежденный социалист и сторонник Альенде. Знакомьтесь - Хосе Пиночет. Мой персональный Пиночет локального масштаба, с полным погружением.
Я прошла с ним все круги ада и дико благодарна всем, кто меня из него доставал - моим коллегам по работе, где, войдя в мое положение, мне тут же сделали постоянный рабочий контракт, подняли зарплату, каждый день помогают советами и наливают чай с печеньками. Особая благодарность сотрудникам, которые, зная, что я, оставшись без машины, трачу на дорогу по шесть часов в день, стали по очереди меня подвозить, нарезая приличные круги. Благодарность родителям и прочим родственникам, которые скинулись всем миром и помогли наскрести на новую машину и в целом не захлебнуться в долгах. Сестре, ее мужу и подругам, которые регулярно ко мне приезжают и живут неделями, помогая сидеть с ребенком. Работникам социальных служб, педиатрам, детским психологам, которые сейчас начинают потихоньку помогать мне со сбором материалов, чтобы поднять против Хосе новое дело и лишить его родительских прав.
О нет, я не считаю себя злодейкой, которая отдаляет дочь от отца. Может, у меня в голове кисель после всей этой катавасии, но меня так и не смогли убедить, что ее безгранично осчастливит совместное опекунство. Хосе для нее реально, смертельно опасен. Начиная от насилия, на которое он шел без зазрения совести в ее присутствии, заканчивая комментариями, что у нее, в три года, «очень женственная фигурка и аппетитная попка».
Ребекка уже сейчас дико его боится. Она, конечно, отчаянная барышня, и пытается примирить в голове все противоречия в поведении папы. Даже говорит иногда, что его любит, что «Папа хороший, только злой» - и я говорю ей, что она ангел, любых пап, действительно, надо любить, но с папами ее типа быть при этом очень осторожной. Тем более, пока ей приходится регулярно проводить с ним пару дней в неделю. Будь у меня на руках ее документы - я бы свалила, не раздумывая. Но процесс восстановления полного комплекта очень долгий, а без согласия Хосе, которого он, естественно не дает, все это имеет тенденцию перерасти в бесконечные судебные тяжбы. Мне остается только молиться, чтобы ее малый возраст и гребаный бог, если он вообще есть на свете, оградили ее от самого страшного.
По ночам, когда я укладываю Ребекку спать, мы играем в игру ее собственного сочинения. Моя левая рука - это испаноязычная собачка. Мама, поющая русские колыбельные, остается возле кроватки, а собачка идет на улицу и всю ночь нарезает вокруг дома круги, отпугивая волка. Волк очень страшный, размером с динозавра, он только и ждет, чтобы проникнуть в дом и съесть нас обеих. Волка зовут странно - «Папа». Но пока с нами собачка, он не пройдет. No pasarán, как говорится. Извиняюсь за мой французский.