ПАМЯТИ Д. СУХАРЕВА
В НГ-Exlibris опубликовали мою статью о поэзии Дмитрия Антоновича Сухарева.
Но заголовок не мой - редакционный. Я бы такой ни за что не дала, зная, что поэтическая мольба автора не осуществилась - "Пускай мой сын переживёт меня"... Не сбылось. Пётр Дмитриевич ушёл раньше...
Но в остальном всё, что сказано о "семейном" начале в стихах Сухарева, о корнях, его питающих, и сейчас таким вижу.
https://www.ng.ru/memoriam/2024-11-27/14_1250_sukharev.html
Вот фрагмент:
* * *
Сдвиг десятилетий весьма ощутим в стихах Сухарева: в 1960-е в них жило больше природы, творческого уединения, просто человеческого. В 1970-е событийность, плотность, социальная адресность стихов возрастают. Ранние стихи отличает точный взгляд на природный мир, цепкость живописца и птицелова, переживание уникальности мига - и умение его воссоздать. Слышнее стихийность поэтического дара.
В 1970-е стал очевиден осознанный поиск основ, работа над их воплощением в слове. Никакого лирического героя. Биографическая тождественность и определенность. Автор словно укрепляется в пространстве, обретает вес, осмысляет семейные корни. Ощутимо идет строительство и расширение личного космоса: укрепляются связи не только горизонтальные, но и по вертикали: соотнесение себя со старшими, с тем, кто был и казался «верховным богом» в раннем детстве.
Тогда же, в 1970-е, нарастает ностальгия по былой легкости: пишутся «Альма-матер» и «Вспомните, ребята». Казалось бы, воспоминание о военном детстве легкостью не назовешь, и все же она там есть. Это легкость правды, неоспоримой и одной на всех - в противовес тяжести, муторности литературных и идейных разборок 1970-х.
Вокруг усиливается размежевание между «быть» и «казаться», дистанция между словом и делом. А Сухарев слово и дело сближает. Может, поэтому упоминания в его стихах о работе («спешил ко звонку», «взял отгул» и пр.) звучат не узкобиографически, а вполне принципиально. В этом он отчетливо расходится с традиционным образом поэта - как существа, стремящегося к запредельному и отторгающего банальность. В сухаревских признаниях не слышно раздвоенности между долгом и чувством, потому что долг ему в радость.
В 1980-е годы в поэзии Дмитрия Сухарева нарастает «кризис ответственности». Отцовская позиция по отношению к миру дала трещину. Из года в год крепнет ощущение, что она больше невозможна, - современность отвергает ее. Собственно, кризис наметился уже в предыдущем десятилетии - в стихах, посвященных отцу. Вокруг образов отца и сына у Сухарева сложилась своя драматургия: отцовская фигура уязвима в некоем духовном смысле. Он - не всемогущ. И это касается не только реального отца, но и самого автора, который, став отцом, не может защитить от боли - ни мир, ни своих детей…
Поэзия Сухарева держится не на «советских», а на досоветских, исходных человеческих ценностях. То, что объединяет сына и отца, отца и дочь, мужа и жену, - все семейные горизонтально-вертикальные связи отражают некий каркас дома в высшем смысле, основу существования конкретного человека. Если обозреть с птичьего полета корпус сухаревских стихов за несколько десятилетий, видно, что они вытачиваются и подгоняются друг к другу, как стены дома. Причем он на редкость вместительный, рассчитанный на несколько поколений…
Но заголовок не мой - редакционный. Я бы такой ни за что не дала, зная, что поэтическая мольба автора не осуществилась - "Пускай мой сын переживёт меня"... Не сбылось. Пётр Дмитриевич ушёл раньше...
Но в остальном всё, что сказано о "семейном" начале в стихах Сухарева, о корнях, его питающих, и сейчас таким вижу.
https://www.ng.ru/memoriam/2024-11-27/14_1250_sukharev.html
Вот фрагмент:
* * *
Сдвиг десятилетий весьма ощутим в стихах Сухарева: в 1960-е в них жило больше природы, творческого уединения, просто человеческого. В 1970-е событийность, плотность, социальная адресность стихов возрастают. Ранние стихи отличает точный взгляд на природный мир, цепкость живописца и птицелова, переживание уникальности мига - и умение его воссоздать. Слышнее стихийность поэтического дара.
В 1970-е стал очевиден осознанный поиск основ, работа над их воплощением в слове. Никакого лирического героя. Биографическая тождественность и определенность. Автор словно укрепляется в пространстве, обретает вес, осмысляет семейные корни. Ощутимо идет строительство и расширение личного космоса: укрепляются связи не только горизонтальные, но и по вертикали: соотнесение себя со старшими, с тем, кто был и казался «верховным богом» в раннем детстве.
Тогда же, в 1970-е, нарастает ностальгия по былой легкости: пишутся «Альма-матер» и «Вспомните, ребята». Казалось бы, воспоминание о военном детстве легкостью не назовешь, и все же она там есть. Это легкость правды, неоспоримой и одной на всех - в противовес тяжести, муторности литературных и идейных разборок 1970-х.
Вокруг усиливается размежевание между «быть» и «казаться», дистанция между словом и делом. А Сухарев слово и дело сближает. Может, поэтому упоминания в его стихах о работе («спешил ко звонку», «взял отгул» и пр.) звучат не узкобиографически, а вполне принципиально. В этом он отчетливо расходится с традиционным образом поэта - как существа, стремящегося к запредельному и отторгающего банальность. В сухаревских признаниях не слышно раздвоенности между долгом и чувством, потому что долг ему в радость.
В 1980-е годы в поэзии Дмитрия Сухарева нарастает «кризис ответственности». Отцовская позиция по отношению к миру дала трещину. Из года в год крепнет ощущение, что она больше невозможна, - современность отвергает ее. Собственно, кризис наметился уже в предыдущем десятилетии - в стихах, посвященных отцу. Вокруг образов отца и сына у Сухарева сложилась своя драматургия: отцовская фигура уязвима в некоем духовном смысле. Он - не всемогущ. И это касается не только реального отца, но и самого автора, который, став отцом, не может защитить от боли - ни мир, ни своих детей…
Поэзия Сухарева держится не на «советских», а на досоветских, исходных человеческих ценностях. То, что объединяет сына и отца, отца и дочь, мужа и жену, - все семейные горизонтально-вертикальные связи отражают некий каркас дома в высшем смысле, основу существования конкретного человека. Если обозреть с птичьего полета корпус сухаревских стихов за несколько десятилетий, видно, что они вытачиваются и подгоняются друг к другу, как стены дома. Причем он на редкость вместительный, рассчитанный на несколько поколений…