(no subject)
***
Лист пролетает по краешку взгляда…
Мне ничего уже, осень, не надо -
птиц голосящих твоих,
долгих дымов, уплывающих в небыль,
снов шелестящих и горького неба…
Я удивительно тих.
Я удивительно пуст и спокоен,
словно зимою бесснежною скроен,
иглами инея сшит.
Строгая даль
и бестрепетность сада.
Лист пролетает по краешку взгляда…
Как же он долго летит!
(Сергей Пагын)
Это чудное стихотворение безупречно совпало для меня с сегодняшним состоянием, и не только личным. Кажется, весь мир - при всей его бурляще-кипящей поверхности - в глубине, наоборот, замер, оцепенел, онемел, растеряв все ориентиры. Опустошённость осеннего неба и молчание онемевшего духа совпали в единой бескрайности, в нетронутости чистого листа, который сейчас невозможно ничем заполнить - всё будет фальшивым...
И только поэт может воссоздать чистоту опустевшего пространства - и мучительность внутренней паузы перед казнью, которая внезапно может обернуться помилованием.
Стародавняя классика:
казнить нельзя помиловать -
в ожидании запятой
Лист пролетает по краешку взгляда…
Мне ничего уже, осень, не надо -
птиц голосящих твоих,
долгих дымов, уплывающих в небыль,
снов шелестящих и горького неба…
Я удивительно тих.
Я удивительно пуст и спокоен,
словно зимою бесснежною скроен,
иглами инея сшит.
Строгая даль
и бестрепетность сада.
Лист пролетает по краешку взгляда…
Как же он долго летит!
(Сергей Пагын)
Это чудное стихотворение безупречно совпало для меня с сегодняшним состоянием, и не только личным. Кажется, весь мир - при всей его бурляще-кипящей поверхности - в глубине, наоборот, замер, оцепенел, онемел, растеряв все ориентиры. Опустошённость осеннего неба и молчание онемевшего духа совпали в единой бескрайности, в нетронутости чистого листа, который сейчас невозможно ничем заполнить - всё будет фальшивым...
И только поэт может воссоздать чистоту опустевшего пространства - и мучительность внутренней паузы перед казнью, которая внезапно может обернуться помилованием.
Стародавняя классика:
казнить нельзя помиловать -
в ожидании запятой