ЛЕДЯНАЯ РЕКА
Феерическая история от кинорежиссера Марины Разбежкиной. Очень люблю такое.
* * *
Был конец зимы или начало весны. Берег Волги, и ветер, пронизывающий до костей.
Нам надо было снять эпизод. Всего лишь небольшой эпизод для документального фильма.
«Пустота - есть понятие трансцендентальное».
Это написал дедушка нашего героя.
То ли написал, то ли перевел.
Он был специалистом по буддизму, и лучше, точнее текстов на русском я не читала.
В его главу о пустоте я влюбилась.
Там были ритм, энергия, наполненность жизнью.
Его внук, тоже ученый, выросший на этих текстах, уже при советской власти, в психушке, всё еще искал трансцендентальную пустоту.
Нужно было найти зримый эквивалент этому блестящему тексту - его у меня нет под руками, только первая фраза.
И я нашла.
Мы с оператором Сергеем Литовцом стояли на берегу Волги в районе Васильева , небольшого поселка (казанцы знают), откуда шли пешеходные тропы на острова и противоположный берег.
Волга уже была готова вскрыться, снег потемнел, осел, кое-где образовались глубокие вымоины.
Те, кто живет на берегу больших рек, знает - это самое тревожное и тяжелое время для реки и ее обитателей.
Мы шли по домам и нам везде отказывали.
Мы предлагали деньги, ящик водки - все это было в голодные девяностые в цене, но над нами смеялись, вертели пальцем у виска.
А всего-то и нужно было промчаться в санях по реке.
Наконец, кто-то сказал: сходите на спиртзавод, там есть возчик, дядя Федя.
Он согласился сразу, не дослушав ни про водку, ни про деньги.
Запряг лошадку, та одышливо фыркала, но пошла, как и хозяин, сразу - у них был один характер на двоих.
Дядя Федя сидел на передке, мы с камерой сзади.
С середины реки открывалось пространство, описать которое у меня нет ни таланта, ни слов.
Вдруг лошадь встала. Впереди была вода. Она стояла и ждала нашего решения.
Дядя Федя обернулся.
- А вот теперь нужно на самой высокой скорости, которая только возможна, - сказала я, понимая, что тут невозможна никакая скорость.
Дядя Федя кивнул, и вдруг остро ударил лошадь кнутом.
- А ну пошла, - заорал он.
Лошадь помедлила какие-то секунды и рванула вперед, в полынью, Сергей еле удержал камеру.
- Снимай, - заорала я.
Через несколько минут мы все были в ледяном панцире.
Дядя Федя гнал лошадь, она рывками бежала, проваливалась, выбиралась на лед, снова проваливалась.
Не было страха, только невероятный восторг, игра со смертью в бирюльки.
Текст выплывал из промоин, ложился на широкую, как степь, реку, и освобождал нас от ответственности перед жизнью - своей и чужой.
Пустота - есть понятие трансцендентальное.
Мы снимали на пленку, и в какой-то момент Сергей сказал: все, пленка кончилась.
На берегу лед стек с нас, быстро превратился в воду.
Из заброшенного сарая мы вытащили ящик водки -дядифедин гонорар.
Он отказался и от водки, и от денег.
Я спросила, зачем же он тогда поехал, рискуя жизнью своей и лошади.
- Скушно мне жить, ребятки, а с вами хоть какое-то веселье.
И ушел.
Я тогда подумала, что русский бунт никогда не бывает идейным, рациональным, продуманным. Он вот от этой, берущей за горло скуки, тоски, которую не заглушить ни водкой, ни благами, ни посулами.
На следующий день Волга вскрылась. Пошла.
Фильм скоро закрыли, начался дефолт, у государства больше не было денег ни на что, тем более на рассказ о человеке, который пытался найти смысл в пустоте.
А материал исчез. Нет его больше. На шестидесятиметровых кусках пленки ( две с половиной минуты изображения) были: спокойная спина дяди Феди, зад лошади, много нерезких планов - это когда мы уходили под лед и нас заливало ледяной водой, и только один блестящий, с Волгой - широкой и равнодушной к нашим отчаянным попыткам что-то понять.
Но всё это осталось только во мне.
«Ледяная река», фото Евгения Канаева.
* * *
Был конец зимы или начало весны. Берег Волги, и ветер, пронизывающий до костей.
Нам надо было снять эпизод. Всего лишь небольшой эпизод для документального фильма.
«Пустота - есть понятие трансцендентальное».
Это написал дедушка нашего героя.
То ли написал, то ли перевел.
Он был специалистом по буддизму, и лучше, точнее текстов на русском я не читала.
В его главу о пустоте я влюбилась.
Там были ритм, энергия, наполненность жизнью.
Его внук, тоже ученый, выросший на этих текстах, уже при советской власти, в психушке, всё еще искал трансцендентальную пустоту.
Нужно было найти зримый эквивалент этому блестящему тексту - его у меня нет под руками, только первая фраза.
И я нашла.
Мы с оператором Сергеем Литовцом стояли на берегу Волги в районе Васильева , небольшого поселка (казанцы знают), откуда шли пешеходные тропы на острова и противоположный берег.
Волга уже была готова вскрыться, снег потемнел, осел, кое-где образовались глубокие вымоины.
Те, кто живет на берегу больших рек, знает - это самое тревожное и тяжелое время для реки и ее обитателей.
Мы шли по домам и нам везде отказывали.
Мы предлагали деньги, ящик водки - все это было в голодные девяностые в цене, но над нами смеялись, вертели пальцем у виска.
А всего-то и нужно было промчаться в санях по реке.
Наконец, кто-то сказал: сходите на спиртзавод, там есть возчик, дядя Федя.
Он согласился сразу, не дослушав ни про водку, ни про деньги.
Запряг лошадку, та одышливо фыркала, но пошла, как и хозяин, сразу - у них был один характер на двоих.
Дядя Федя сидел на передке, мы с камерой сзади.
С середины реки открывалось пространство, описать которое у меня нет ни таланта, ни слов.
Вдруг лошадь встала. Впереди была вода. Она стояла и ждала нашего решения.
Дядя Федя обернулся.
- А вот теперь нужно на самой высокой скорости, которая только возможна, - сказала я, понимая, что тут невозможна никакая скорость.
Дядя Федя кивнул, и вдруг остро ударил лошадь кнутом.
- А ну пошла, - заорал он.
Лошадь помедлила какие-то секунды и рванула вперед, в полынью, Сергей еле удержал камеру.
- Снимай, - заорала я.
Через несколько минут мы все были в ледяном панцире.
Дядя Федя гнал лошадь, она рывками бежала, проваливалась, выбиралась на лед, снова проваливалась.
Не было страха, только невероятный восторг, игра со смертью в бирюльки.
Текст выплывал из промоин, ложился на широкую, как степь, реку, и освобождал нас от ответственности перед жизнью - своей и чужой.
Пустота - есть понятие трансцендентальное.
Мы снимали на пленку, и в какой-то момент Сергей сказал: все, пленка кончилась.
На берегу лед стек с нас, быстро превратился в воду.
Из заброшенного сарая мы вытащили ящик водки -дядифедин гонорар.
Он отказался и от водки, и от денег.
Я спросила, зачем же он тогда поехал, рискуя жизнью своей и лошади.
- Скушно мне жить, ребятки, а с вами хоть какое-то веселье.
И ушел.
Я тогда подумала, что русский бунт никогда не бывает идейным, рациональным, продуманным. Он вот от этой, берущей за горло скуки, тоски, которую не заглушить ни водкой, ни благами, ни посулами.
На следующий день Волга вскрылась. Пошла.
Фильм скоро закрыли, начался дефолт, у государства больше не было денег ни на что, тем более на рассказ о человеке, который пытался найти смысл в пустоте.
А материал исчез. Нет его больше. На шестидесятиметровых кусках пленки ( две с половиной минуты изображения) были: спокойная спина дяди Феди, зад лошади, много нерезких планов - это когда мы уходили под лед и нас заливало ледяной водой, и только один блестящий, с Волгой - широкой и равнодушной к нашим отчаянным попыткам что-то понять.
Но всё это осталось только во мне.
«Ледяная река», фото Евгения Канаева.