(no subject)
Содержание:
ПРЕЛЮДИЯ - Начало
ПЕРВЫЙ ТАКТ - Грув
ВТОРОЙ ТАКТ - Ноты
ТРЕТИЙ ТАКТ - Артикуляция/Длительность (1)
ТРЕТИЙ ТАКТ - Артикуляция/Длительность (2)
ЧЕТВЕТРЫЙ ТАКТ - Техника
ПЯТЫЙ ТАКТ - Эмоции/Чувства
ШЕСТОЙ ТАКТ - Динамика
СЕДЬМОЙ ТАКТ - Ритм/Темп
ВОСЬМОЙ ТАКТ - Тон
ДЕВЯТЫЙ ТАКТ - Фразы
ДЕСЯТЫЙ ТАКТ - Тишина/Паузы
ОДИННАДЦАТЫЙ ТАКТ - Слушание
ПОСЛЕДНИЙ ТАКТ - Сон?
КОДА
ТРЕТИЙ ТАКТ
Артикуляция/Длительность (1)
Каждым своим движением и каждой сыгранной нотой
ты оставляешь позади частичку себя.
Мы играли несколько часов, просто забавлялись вдвоем. Не помню, когда я так делал в последний раз без ожидания оплаты. Стремясь узнать побольше, я попросил Майкла поучить меня другим элементам музыки.
«Позже», ответил он: «Сначала я хочу показать тебе побольше о нотах. Давай-ка взглянем на них по-другому, прежде чем станет совсем поздно и пойдем баиньки. То, как мы смотрим на ноты, оказывается хорошим примером, как мы смотрим на Жизнь.»
«Как мы смотрим на жизнь? Что ты имеешь в виду?»
Он сыграл на гитаре До и До-диез одновременно.
«Как звучит?», спросил он.
«Ужасно! Звучит, как будто две ноты друг о друга бьются», ответил я с гримасой.
«Типичный ответ», сказал он обыденным тоном. «Сейчас, если я подниму ноту До на октаву выше и сыграю опять эти две ноты, как звучит сейчас?»
«Теперь звучит нормально», ответил я. «Нота До образовала большую септиму, что послужило ключевым фактором в создании благозвучного аккорда. Круто.»
«Верно. Учебник говорит нам, что две ноты, сыгранные рядом и отстоящие друг от друга на полтона, будут сталкиваться и прозвучат диссонансом, но если мы передвинем нижнюю ноту на октаву выше, то эти же вместе взятые ноты зазвучат хорошо. Почему так? Это ж те же самые две ноты, почему же они в одном случае диссонируют, а в другом - звучат красиво? В этом где-то кроется урок о Жизни.»
Интересно, подумал я. «То есть ты говоришь, что жизненные ситуации, которые могут казаться ужасными, могут и не быть ‘неправильными’, они могут просто оказаться в неправильной октаве?»
«Это ты так говоришь, но я соглашусь с тобой. Продолжай развивать эту мысль.»
«Окей, я никогда не думал об этом, но попытаюсь. Что если так? Если мы сможем научиться изменять наш угол зрения и будем наблюдать негативные явления в другой ‘октаве’, то мы сможем увидеть красоту во всех вещах и ситуациях.»
«Браво! Принимается. Очень четко, просто и в точку. Все ситуации и все люди содержат в себе красоту, но нам следует увидеть её. Когда же мы её не видим, наша непосредственная реакция - порицание, с последующим попыткой подстроить под себя вещи из вне вместо изменения своего угла зрения или своей октавы. Только тогда, когда мы меняем октаву, мы способны увидеть вещи в их естестве. Тогда и только тогда мы способны сделать положительные изменения в то время и в том месте, когда их нужно сделать.»
В очередной раз я постигал новые вещи относительно музыки и жизни. Я был зачарован тем, как он поставил в параллель оба этих понятия. Я не представлял себе, во что я ввязываюсь, когда решился принять участие во всем этом, но если он действительно намеревался «научить меня ничему», то он несомненно обманул меня. И даже несмотря на то, что я только что встретился с ним, он уже стал лучшим учителем из когда-либо встречавшихся мне, вытаскивая наверх те мои стороны, о которых я и не подозревал.
«Вот еще один способ взглянуть на эти две ноты», продолжил он. «Давай не будем менять октаву ни для До, ни для До-диеза. Давай просто возьмем эти две ноты в контексте других и посмотрим, что получится.
«Если ты играешь Си-бемоль, До, Ре-бемоль, что тоже самое что До-диез, Фа и Ля-бемоль, у тебя получается нон-аккорд Си-бемоль минор (Bbm9). Сейчас До и До-диез звучат благозвучно, хотя они находятся рядом друг с другом и в одном регистре. Люди могут получить урок о Жизни из Музыки, если они только решатся смотреть.» Он начал напевать: «‘Я ясно вижу теперь, что дождь прошел’.»
«Джонни Нэш», отозвался я, узнав строки.
Он кивнул, соглашаясь. «Кроме того», продолжал он: «в тональности Си-бемоль минор, учебник говорит нам, что мы не можем играть До-диез. Но я играю эту ноту, и для меня она звучит замечательно. Нам же предлагается называть её Ре-бемолем. При этом, это та же самая нота, мы можем ее играть, но называть ее следует по-другому. Все из-за названия, я полагаю. Правила!»
«Иногда они все усложняют», добавил я.
Майкл рассказал мне, что, когда правила полностью выучены, они могут быть полностью нарушены. Он сказал, что то же самое относится к жизненным правилам. (Я, в конце концов, был свидетелем, как он много раз нарушал или изменял правила. В большинстве случаев я даже не понимал, что это было за правило; я просто знал, что одно или пара из них были нарушены.)
Он также поведал мне, что красоту мира можно увидеть через музыку. «Всегда можно найти красоту. И найти её во всех вещах и людях просто обязательно, если мы хотим достичь реальных изменений в этом мире», сказал он. Он, казалось, думал, что то, что мы видим в жизни и то, что слышим в музыке, просто наш выбор. И тогда, когда вещи начинают казаться мрачными, нам с еще большей силой следует искать красоту. Помню, как он говорил мне: «Всегда легче надстраивать уже имеющуюся красоту, чем притворяться, что её там нет, и строить с нуля.» Это замечание я никогда не забуду.
У меня в жизни было много уроков по музыке, но никогда до этого я не испытывал ничего подобного Майклу. Никто из моих учителей никогда не показывал жизнь через музыку так, чтобы я смог ясно понять. Хотя я не до конца понимал Майкла, он сделал вещи понятнее того, как они выглядели до этого, и он еще не закончил. Он только начал.
Он сыграл еще две ноты на гитаре и спросил меня, как они прозвучали. Опять они слушались в диссонансе, но на этот раз я боялся сказать об этом. Он мог читать по моему выражению лица, о чем я думал. Затем он сыграл что-то, что прозвучало как две разные ноты. Я смог услышать легкое биение между их вибрациями. Эти две ноты звучали получше, о чем я и сказал. Он ответил, что это были те же самые ноты. Я не мог поверить ему.
«Это были те же самые ноты?», я спросил.
«Именно так!», ответил он. «Во второй раз я лишь артикулировал их по-другому. Я также подержал их немного подольше. Изменение длительности позволяет твоему уху слышать и реагировать иначе.»
«Погоди-ка минутку!», воскликнул я. «Ты говоришь, что в зависимости от способа, которым ты извлекаешь ноты, ты заставляешь их звучать по-другому? Я имею в виду, что даже их высота слышалась другой.»
Майкл не ответил. Он просто подошел к моей книжной полке, вытащил другой компакт-диск и вставил его в плеер. С пультом управления в руке он уселся и посмотрел на меня в тишине. Я не представлял, что он собирается делать, и каков был его музыкальный выбор на этот раз. Ожидание нарастало. Он просто сидел, уставившись на меня, со своей хитрой ухмылкой.
Когда он убедился, что мне стало достаточно некомфортно, он направил пульт и нажал на воспроизведение. Музыка, которая полилась из динамиков, шокировала меня. Я не знал, кто это. Я не мог поверить, что такой диск мог быть частью моей коллекции. Мне казалось, что Майкл пытается издеваться надо мной. Эта музыка была… ну, в общем, это был блюграсс!
«Ненавижу блюграсс!», завопил я.
«После всех этих разговоров о красоте это все, что ты можешь сказать?», была его реакция.
«Ну, это было первое, что пришло в голову.»
«О чем ты говоришь?», спросил Майкл, нажимая паузу на пульте.
«О блюграссе».
«Нет! Ты не о блюграссе говоришь! Ты говоришь о себе!», говорил Майкл, наклонившись вперед. Из-за сузившегося взгляда, его темные брови почти сомкнулись друг с другом.
«Послушай, что ты говоришь. ‘Я ненавижу блюграсс.’ Ты говоришь о себе, но при этом винишь стиль Музыки за отсутствие у тебя к нему восприятия.»
Даже если он и был прав, я чувствовал, что он аттакует меня, и не остановится. Он продолжал своё нападение.
«Мы также поступаем с людьми. Вся Музыка, как и все люди, содержит в себе красоту и душу. То, что ты не осознаешь, не вина Музыки. Это ты, мы говорим исключительно о тебе, ты не осознаешь! Миллионы людей любят эту Музыку. А ты здесь пытаешься сказать мне, что все эти люди неправы?»
«Я не говорю, что они неправы, я просто не люблю блюграсс.»
«О ком ты говоришь?»
«О себе.»
«Отлично! Вновь прогресс.»
Майкл сел и закрыл глаза, улыбаясь, будто бы только что одержал победу в битве. Не взглянув, он нажал на “play” и кивнул мне. Я взял в руки свою бас-гитару, чтобы подыгрывать. Но он, все еще сидя с закрытыми глазами, подоткнул свои длинные волосы за правое ухо и прошептал: «Послушай. Просто послушай.»
Я не понимал, что он хотел, чтобы я услышал, но предположил, что, если я буду вести себя похожим на него образом, может быть я смогу слушать также, как он. Поэтому я отклонился назад и тоже закрыл глаза.
Через несколько минут Майкл заговорил: «‘Голубая луна Кентукки’ Била Монро. Он - отец Музыки блюграсс. Послушай бас в этой песне. Ты можешь так играть?»
«Конечно могу. Музыку кантри легко играть. I-V-I-IV-, без проблем.»
«Прежде всего, это блюграсс, здесь есть отличие. Этот стиль тесно связан с кантри, но также имеет связь с джазом. Они близкие родственники. Ты, может быть, еще не слышишь этого, но когда-нибудь услышишь. Среди лучших импровизаторов на планете есть те, кто играет блюграсс, и эта игра может оказаться не такой простой, как ты думаешь.»
Что ж, я признаю, что слушал не очень много блюграсс или кантри в прошлом, поэтому может быть он и прав. Я не мог это слушать. Но был один момент, в котором я действительно считал, что он ошибался. Я знал, что такую музыку было легко играть, вне зависимости от того, что он сказал.
Мне потребовалось всего лишь несколько минут, чтобы еще раз осознать, что Майкл был прав. Он познакомил меня с нюансами этой музыки, прося внимательно слушать, как басист артикулирует каждую ноту в этой конкретной песне. Оказалось, в музыке мистера Монро было нечто большее, чем я раньше думал. Я не знал, как мне чувствовать себя по этому поводу.
«Обрати внимание, как каждая нота начинается и заканчивается», указывал он. «Послушай, с какой атакой он берет каждую ноту; какие они по длительности - длинные, короткие или средние. Осознай Жизнь каждой ноты. Можешь услышать начало, середину и конец каждой из них? Если он сделал иную артикуляцию или изменил длительность какой-то ноты, изменилось ли ощущение от песни? Послушай.»
Снова Майкл сел и закрыл глаза, и я сделал то же самое. Я пытался уделять внимание жизни каждой ноты.
Песня была на 3/4. Я отметил, что басист играл целыми нотами, но не выдерживал их полную длительность. Он обрывал их как раз перед каждой сильной долей. Я также понял, что, если бы ноты были чуть короче, песня получила бы большую скачкообразность, а если бы они были длиннее, то песня казалась бы протяжней.
Взаимосвязь между медленным темпом на 3/4 и ритмической манерой пения Билла давало песне интересное качество. К тому же, атака акустического баса чувствовалась иначе, не так, как от электрического баса. От того, как басист играл каждую ноту, складывалось общее чувство песни. Это заставило меня подумать о том, как я обычно относился к своим нотам. Я редко использовал протяжные ноты и обычно играл с сильной и быстрой атакой. Я подумал о том, что у каждой ноты есть своя жизнь, как выразился Майкл. Слушание этого басиста заставило меня понять, что я редко давал своим нотам достаточно дышать. Но самое удивительное заключалось в том, что, позволив себе прислушаться к Биллу Монро поглубже, я испытал удовольствие от его музыки, хоть и слегка.
Я открыл глаза и увидел, что Майкл пристально глядит на меня. Остановив музыку, он задал странный вопрос: «Ты читал Хортона?» (Horton Hears a Who!)
Я не знал, какое это имеет отношение к делу, но, понимая, что у Майкла свой собственный стиль обучения, ответил: «Конечно читал. Автор - Доктор Сьюз.»
«Помнишь, что бедный слон нашел в маленьком грязевом пятнышке?»
«Там оказалась целая живая цивилизация», ответил я.
«Именно!», сказал он, тыкая в меня пальцем. «Ноты такие же. Если ты внимательно прислушаешься, то обнаружишь целый живой мир в каждой ноте. Ноты живут, и так же как тебе и мне им нужно дышать. Песня диктует, сколько воздуха необходимо. Не существует правила «сильно и быстро», однако, чем резче атака, тем короче длительность. Обратное также верно.
«Теперь вот что я хочу, чтоб ты сейчас сделал. Подыши вместе с Музыкой. Послушай песню еще раз и делай вдох с каждой нотой, играемой басистом. Это поможет тебе понять, о чем я говорю.
«После этого я хочу, чтобы ты сыграл вместе с песней, дыша своими собственными басовыми нотами. Если ты меняешь длину своих нот, ты также должен менять длину своего дыхания. Сделай это и обрати внимание, как отражается это на тебе и на Музыке. Не ложись спать сегодня, пока не проделаешь это по крайней мере дважды. Мы продолжим завтра. Если тебе не помешает, я оставлю свою сумку здесь.»
Не дожидаясь ответа, Майкл надел свой шлем, опустил защитный экран, повернулся и вышел через переднюю дверь со скейтбордом в руке.
Какое-то время я просто сидел, уставившись на закрытую дверь, обдумывая многие вещи, о которых говорил этот странный человек. Я уже так много узнал от него. Было трудно поверить, что мы встретились впервые лишь сегодня.
«Дыши с Музыкой», указывал он. Что он подразумевал под этим? Я никогда не слушал и не играл музыку таким образом, но как только я сделал так, как он предлагал, вещи начали меняться. Дыхание вместе с музыкой заставило меня слышать и чувствовать так, как у меня раньше не получалось. Я мог фактически чувствовать как ноты смешивались с биениями моего сердца. Это было похоже на медитацию. Я не знаю, была ли причина в моём медленном ритмичном дыхании или в чем-то ещё, но что бы это ни было, оно помогло мне впервые начать понимать музыку мистера Монро. И мне неловко признаться, она мне понравилась.
Этот Майкл был хитрый малый. Прошло по крайней мере минут десять, прежде чем я понял, что на самом-то деле учусь играть в стиле блюграсс. Чтобы одновременно играть и дышать моими нотами, я должен был разучить музыку. Он заманил меня в то, от чего я сразу бы отказался, если бы меня попросили. Я знал, что он сейчас должно быть улыбался, как и я.
Я уже собирался лечь спать, когда увидел лежащую на полу сумку Майкла, как бы случайно упавшую с подлокотника кресла. Из нее наполовину торчала книга. Я попытался не обращать внимания, но увиденное название разажгло во мне любопытство.
«Наука и искусство…» чего-то, что я не мог разглядеть, но очень хотел. Я не был достаточно уверен в том, что могу достать книгу из сумки. Мне не хотелось рыться в его вещах, но книга ведь наполовину уже высунулась, и моё любопытство, не знаю почему, доканывало меня. Просто прочитать название - в этом же нет ничего страшного, так ведь? Я попытался отвлечься и пошел в ванную чистить зубы, но это не сработало. Наука и искусство… ‘Чего?’, спросил я вслух.
О’кей, быстренько гляну, сказал я себе и практически выбежал из ванной к сумке. Думаю, что я в тайне надеялся на что-то другое, но сумка всё так же лежала на том же месте с наполовину торчащей из ней книгой.
Майкл так необычен, думал я, пытаясь придумать оправдание. Я могу даже никогда не увидеть его снова. Кроме того, он мог специально оставить её здесь, чтобы я её обнаружил. Я убедил себя, что быстрый взгляд на книгу ничего не испортит.
Наука и искусство чтения следов, автор Том Браун, младший. Я смешался. Это была книга о расшифровке следов животных и людей. Я не очень-то мог постичь, что Майкл делал с книгой о следах, но выглядело это интересным. Следопыты интересовали меня с детства, когда я играл в шпионов, но, в сущности, я никогда ничего об этом не читал.
Я знаком с исполнителем на трубе, которого зовут Том Браун, но откровенно говоря, при всей моей любви к музыке, я не уверен, что стал бы читать книгу о нём. Однако, Том Браун младший - следопыт? Хмм, посмотрим-ка.
Примерно через час я заставил себя прекратить чтение. И не желая, чтобы Майкл знал, что я трогал его вещи, засунул книгу обратно, используя все свои навыки Джеймса Бонда. «Он никогда не узнает», шептал я, как будто кто-то мог услышать.
С уставшей и забитой головой я уснул и спал крепко, во всяком случае какое-то время.
Проснулся я от ударов в мою входную дверь. Посмотрел на часы: 05:15 утра. Не знаю ни одного музыканта, кто встает утром в 5:15, поэтому я перевернулся и попытался снова заснуть. Затем я услышал его голос.
«Впусти меня! Впусти меня! Я не могу найти ключ.» Я слышал, как он смеется через дверь.
Я встал и открыл дверь. Должен признать, что Майкл был забавен, но я не собирался ободрять его проявлением даже легкой улыбки. Я выдал ему мой самый лучший сонный взгляд. Его, казалось, это не заботило. Он провальсировал прямо внутрь, будучи одет в коричневые шорты, рубашку цвета лесной зелени, большие черные ботинки и выцветшую соломенную шляпу. Вокруг его пояса находилась небольшая сумка, а под мышкой он держал скейтборд.
«Пора ехать», сказал он.
Я не мог вообразить как можно куда-то ехать так рано и, собираясь вернуться ко сну, спросил «Куда ехать?».
«Читать следы, но мы должны поторопиться. Солнце начинает вставать, и скоро появится наилучший угол обзора. Ты читал книгу?»
«А, нет, не читал. Какую книгу?», я не собирался врать. Слова просто выскочили из моего рта. Он ловил меня на крючок, или мои шпионские навыки были так плачевны?
Он взглянул на меня и улыбнулся одной из своих уже знакомых улыбок Чеширского кота. Подобрав рубашку с пола, он кинул её мне и повернулся к двери. «Поехали.»
Медленно начиная просыпаться, я надел рубашку и проследовал за ним. «У тебя найдется место для меня на скейтборде?», спросил я со смешком.
«Может быть потребуется ехать дальше, но мы и увидим побольше», ответил он с полной серьёзностью.
Мы запрыгнули в мою машину и поехали на запад по сороковому шоссе. Нэшвилл - такой тип города, который привлекает людей со всей страны, особенно музыкантов. Он не слишком большой, и не слишком маленький. Это позволяет людям из таких крупных городов как Лос-Анджелес или Нью-Йорк продать свои маленькие домики, переехать в Нэшвилл, купить дом побольше с множеством земли, и все равно оставаться недалеко от городской жизни. Я люблю Нэшвилл, потому что достаточно проехать лишь несколько минут, чтобы оказаться посреди деревьев.
Мне всегда нравилось проводить время в лесу, но моя музыкальная жизнь никогда не предоставляла такой возможности. Во всяком случае, так я всегда оправдывался. Я всегда мечтал заиметь хижину в лесу.
(продолжение)