Пушкин и Тютчев: «шаги» в вечность
О. Э. Мандельштам заметил, что шекспировский Гамлет мыслит «пугливыми шагами». Это выражение Н. С. Струве, профессор из Сорбонны, применил к Тютчеву, посчитав, что тот мыслит почти «твердыми шагами», в направление веры и нашего отношения к космосу как потустороннему миру. Где ночная бездна «нам обнажена, с своими страхами и мглами». ( «День и ночь».) Мы вопрошаем: «О чем ты веешь, ветр ночной?» В наших душах - «…хаос шевелится». Мы слабы, потому что «Не плоть, а дух растлился в наши дни, И человек отчаянно тоскует… Он к свету рвется из ночной тени И, свет обретши, ропщет и бунтует». («Наш век».) Но Тютчев надеется на то, что мы когда-нибудь скажем: «…верую, Господи! помоги моему неверию» (Мк 9:24). Интересен в этой связи опыт веры А. С. Пушкина.
Епископ Антоний (Храповицкий) говорил в своей проповеди о нем как о «…грешнике борющемся, постоянно кающемся в своих падениях». Мы видим это состояние и в творчестве поэта: «Но все прошло! остыла в сердце кровь, Ужасный опыт ненавижу…» («Воспоминания в Царском селе».) Отметим, что 16 стихотворений Тютчева были помещены Пушкиным в ж. «Современник». А 8 других отобраны им для следующего номера. Как редактор, он отметил несомненную талантливость творчества Шевырева и Хомякова, а Тютчева лишь упомянул. Почему? Юрий Нагибин считает, что в его творчестве Пушкину открылся целый мир, в котором ему как поэту, собственно, не было места. Но так ли это?
Среди напечатанных Пушкиным стихотворений Тютчева отметим: «Как океан объемлет шар земной…», «Цицерон», «Полдень» и др. В его стих. «Как океан объемлет шар земной» виден дар визионерства: «Земная жизнь кругом объята снами…» А ночью - «…звучными волнами Стихия бьет о берег свой…» Беззащитный человек уплывает в своих снах «в неизмеримость темных вод». Земля как маленький кораблик поглощается стихией. Она «нудит и просит» нас… О чем? Общая тональность стихотворения лишена страха. Значит ли это, что стихия нуждается в нашем доверии? В нашем благоговейном вхождении в тайну космоса? Который представлен как «...небесный свод, горящий славой звездной»? Кажется, стоит шагнуть туда - и смерть расступится. Шаг. - «И мы плывем, пылающею бездной Со всех сторон окружены». За этим «мы» прозревается все человечество. А вот в пушкинском «Пире во время чумы» нет «мы», есть «я» Вальсингама. Он отчужден от священника и полон сомнений. Ему не хватает веры, надежды на встречу со Христом в невидимом мире, не хватает умаления в трудный смертный час, не хватает беззащитности пред Богом. И Слава Богу, что Вальсингам задумался…
Обратимся к последним дням жизни поэтов. Вот описание Владимира Даля: «...Я подошел к болящему, он подал мне руку, улыбнулся и сказал: «Плохо, брат!»… В первый раз Пушкин сказал мне «ты», - я отвечал ему так же, и побратался с ним уже не для здешнего мира...» Он выразил желание видеть священника - и «…о. Петр из Конюшенной церкви был поражен глубоким благоговением, с каким Пушкин исповедовался и приобщался Святых Таинств. «Я стар, мне уже недолго жить, на что мне обманывать, - сказал он княгине Е.Н. Мещерской (дочери Карамзина). - Вы можете мне не поверить, но я скажу, что я самому себе желаю такого конца, какой он имел». С этим опытом «мы» поэт ушел в вечность.
Последние годы жизни Тютчева, по свидетельству его дочери Анны, отмечены потребностью души молиться и искать будущей вечной жизни. «Надо верить в то, во что верили апостол Павел, а потом Блез Паскаль…» - напишет он философу Шеллингу. В стих. «О, вещая душа моя…» герой Тютчева готов, подобно «…Марии, к ногам Христа навек прильнуть».
Мир, открытый Тютчевым, Пушкин пережил в периоды депрессии и пришел к к тому, что: «…На свете счастья нет, а есть покой и воля». Как и Пушкин, «упиваясь» гармонией творчества, Тютчев противостоял мгновениям ропота, бунтуя против абсурда существования: «И ропщет мыслящий тростник…» («Певучесть есть в морских волнах…») По мнению Струве, он поэт уязвимости. Тютчева уязвляла мысль о хрупкости человеческой жизни. Поэт боялся смерти, боялся раствориться в космосе... Осенью 1864 года, находясь в Ницце, он причастился. Последними его словами были: «Я исчезаю, исчезаю!» Признавая за Пушкиным пальму первенства, он отозвался на его гибель строками, в которых подчеркнул высоту утраты: «Тебя ж, как первую любовь, России сердце не забудет!..» («29 января 1837 г.».) Следуя за «твердыми шагами» Пушкина, он не свернул с намеченной цели и, прикоснувшись к таинственной области хаоса, оставил нам вопрос о личностном возрастании, вопреки всяческим страхам.
Использованная литература: 1. Струве Н. А. Лекции о русской литературе (в записи). М. : СФИ. 2. А. С. Пушкин : путь к Православию. М. : изд. «Отчий дом», 1996. 3. Лаврин А.П. 1001 смерть. М. : изд. «Ретекс», 1991. 4. Геннадий Чагин / Путеводная звезда. № 10. М. : 2003. 5. Новая газета. № 90 (923), «Наши даты». 6. Стих. А. Пушкина. 7. Стих. Ф. Тютчева.