Рукописи не горят
Стихи свои прочитал. Странные какие-то! Откуда взялись они, непонятно, куда зовут - тоже неясно. Какая перспектива их ждёт? Прочитал ещё раз - и безжалостно сжёг! Но по одному экземпляру на всякий случай оставил.
Валерий Попов
Читала ленту (одна запись подзамочная, потому не сошлюсь) вчера и сегодня - и вспомнила собственную давнюю шутку про то, что электронные тексты следует сжигать в электрическом камине: я писала письмо, в комнате из-за холода был включён электрообогреватель, и я понарошку угрожала адресату, что впредь буду бросать адресатовы письма в электрический камин не читая...
Рукописи не горят: второй том «Мёртвых душ» (сожжённая его часть) будоражит воображение сильнее, чем несожжённый первый: а чего там мудрить? возьми с полки да читай, - а ты вот попробуй догадаться, чего он там сжёг? потому первый том мало кто и читает, - и ВСЁ, всё написанное и не сожжённое так и не прочитано нами как следует: я, филолог (и мне не стыдно! ну, стыдно немножко), - так и не прочитала ВСЕГО Щедрина, ВСЕГО Толстого (да немыслимо это! если погрузишься туда целиком - они тебя сожрут с потрохами, эти тексты-монстры! поглотят эти затерянные миры, - и потому мы прыгаем, прыгаем с кочки на кочку: бежала через калиновый мосточек, ухватила кленовый листочек)... да что там эти гиганты мысли! я ВСЕГО Мандельштама ещё до сих пор не прочитала, изъездив вдоль и поперёк только стихи, а прозу я берегу, откусываю по крохотному кусочку и катаю, катаю по небу-нёбу... Я не могу его читать долго - Мандельштама. Я могу лопнуть, как воздушный шар, потому что самый крохотный клочок его текста надувает меня горячим дымом радости и неубывного восторга, и я поскорее отрываю стропы и улетаю с добычей...
Мы не властны ни над своими текстами, ни над своими мыслями: раз подуманные, а тем паче сформулированные, - сгустки наших мыслей и желаний мгновенно уносятся в ноосферу и там застревают навеки в облаках, повисают на суках дерев (Пришла, рассыпалась; клоками Повисла на суках дубов; Легла волнистыми коврами Среди полей, вокруг холмов), ложатся волнистыми коврами среди полей и холмов нашего сознания, заполняя каждую мозговую извилину.
И все эти сжигания-разжигания - всего лишь пляски вокруг ритуального костра, наши попытки вырваться из сетей общего пространства смысла, которые мы сами же себе в полном упоении и расставляем (а каждая попытка экстатического самосжигания - всего лишь форма улучшения текста: ты сжёг - и вместе со всеми додумал, какие же там прекрасные мысли были - бы: о расточительный аз!).
«Нет тебе ответа» сегодня - будет завтра, нет завтра - будет послезавтра: тебя уж нет среди живых, а с текстами твоими люди разговаривают (и я, например, куда больше разговоров веду с Пушкиным-текстом, Мандельштамом-текстом, чем с живыми людьми... а живи они «среди меня» сейчас - ещё небось и морду бы воротила, рассматривая их ногти, нестриженные волоса и грязные ботинки - или влажные ладони: это всё я в воспоминаниях современников вычитала: мол, Мандельштамы ложились в грязных ботинках на чужие постели, у ОЭ были ладони влажные, а у Пушкина, по воспоминаниям его кучера, ногти и волосья были нестриженные*).
А что они знают о наших разговорах с ними - нет никакого сомнения, иначе зачем являются нам в головы?
Вот такие вот когли-могли и такой вот Николай Васильевич Гугль.
А вы говорите рукописи жечь.
Да чем больше наших попыток уничтожить текст, тем он живее становится: закон всего живого - на неблагоприятные условия среды реагировать усиленным размножением.
Жгитя, жгитя - зажигайте звёзды!
Разжигайте вселенский пожар смысла...
* «...мудрёный он тут был, скажет иногда ни ведь что, ходил этак чудно́: красная рубашка на нём, кушаком подвязана, штаны широкие, белая шляпа на голове: волос не стриг, ногтей не стриг, бороды не брил - подстрижёт эдак макушечку, да и ходит. Палка у него завсегда железная в руках, девять фунтов весу; уйдёт в поля, палку кверху бросает, ловит её на лету, словно тамбур-мажор. А не то дома вот с утра из пистолетов жарит, в погреб, вот тут за баней, да раз сто эдак и выпалит в утро-то».
(Это из нашего проекта-мифа « Пушкин и Гоголь в Сума́х».)
Музыкальный киоск
Сколько уже этим пользуюсь ежедневно - а всё умом постичь никак не могу: и всё это великолепие вылупилось из крохотных электрических сигналов: сначала были закорючки в мозгу у композитора, потом они перелезли на бумагу, потом - на кончики пальцев и на всякие там струны-клавиши, потом залезли в восковые пластинки и граммофонные трубы, а теперь и вовсе в невидимое электронное микрозазеркалье, пальцами непрошшупываемое.
А живёт-то в мозгу и в душе́, самой её серединке!
Не могу я!
А они - могут:
© Тамара Борисова
Если вы видите эту запись не на страницах моего журнала http://tamara-borisova.livejournal.com и без указания моего авторства - значит, текст уворован ботами-плагиаторами.
Валерий Попов
Читала ленту (одна запись подзамочная, потому не сошлюсь) вчера и сегодня - и вспомнила собственную давнюю шутку про то, что электронные тексты следует сжигать в электрическом камине: я писала письмо, в комнате из-за холода был включён электрообогреватель, и я понарошку угрожала адресату, что впредь буду бросать адресатовы письма в электрический камин не читая...
Рукописи не горят: второй том «Мёртвых душ» (сожжённая его часть) будоражит воображение сильнее, чем несожжённый первый: а чего там мудрить? возьми с полки да читай, - а ты вот попробуй догадаться, чего он там сжёг? потому первый том мало кто и читает, - и ВСЁ, всё написанное и не сожжённое так и не прочитано нами как следует: я, филолог (и мне не стыдно! ну, стыдно немножко), - так и не прочитала ВСЕГО Щедрина, ВСЕГО Толстого (да немыслимо это! если погрузишься туда целиком - они тебя сожрут с потрохами, эти тексты-монстры! поглотят эти затерянные миры, - и потому мы прыгаем, прыгаем с кочки на кочку: бежала через калиновый мосточек, ухватила кленовый листочек)... да что там эти гиганты мысли! я ВСЕГО Мандельштама ещё до сих пор не прочитала, изъездив вдоль и поперёк только стихи, а прозу я берегу, откусываю по крохотному кусочку и катаю, катаю по небу-нёбу... Я не могу его читать долго - Мандельштама. Я могу лопнуть, как воздушный шар, потому что самый крохотный клочок его текста надувает меня горячим дымом радости и неубывного восторга, и я поскорее отрываю стропы и улетаю с добычей...
Мы не властны ни над своими текстами, ни над своими мыслями: раз подуманные, а тем паче сформулированные, - сгустки наших мыслей и желаний мгновенно уносятся в ноосферу и там застревают навеки в облаках, повисают на суках дерев (Пришла, рассыпалась; клоками Повисла на суках дубов; Легла волнистыми коврами Среди полей, вокруг холмов), ложатся волнистыми коврами среди полей и холмов нашего сознания, заполняя каждую мозговую извилину.
И все эти сжигания-разжигания - всего лишь пляски вокруг ритуального костра, наши попытки вырваться из сетей общего пространства смысла, которые мы сами же себе в полном упоении и расставляем (а каждая попытка экстатического самосжигания - всего лишь форма улучшения текста: ты сжёг - и вместе со всеми додумал, какие же там прекрасные мысли были - бы: о расточительный аз!).
«Нет тебе ответа» сегодня - будет завтра, нет завтра - будет послезавтра: тебя уж нет среди живых, а с текстами твоими люди разговаривают (и я, например, куда больше разговоров веду с Пушкиным-текстом, Мандельштамом-текстом, чем с живыми людьми... а живи они «среди меня» сейчас - ещё небось и морду бы воротила, рассматривая их ногти, нестриженные волоса и грязные ботинки - или влажные ладони: это всё я в воспоминаниях современников вычитала: мол, Мандельштамы ложились в грязных ботинках на чужие постели, у ОЭ были ладони влажные, а у Пушкина, по воспоминаниям его кучера, ногти и волосья были нестриженные*).
А что они знают о наших разговорах с ними - нет никакого сомнения, иначе зачем являются нам в головы?
Вот такие вот когли-могли и такой вот Николай Васильевич Гугль.
А вы говорите рукописи жечь.
Да чем больше наших попыток уничтожить текст, тем он живее становится: закон всего живого - на неблагоприятные условия среды реагировать усиленным размножением.
Жгитя, жгитя - зажигайте звёзды!
Разжигайте вселенский пожар смысла...
* «...мудрёный он тут был, скажет иногда ни ведь что, ходил этак чудно́: красная рубашка на нём, кушаком подвязана, штаны широкие, белая шляпа на голове: волос не стриг, ногтей не стриг, бороды не брил - подстрижёт эдак макушечку, да и ходит. Палка у него завсегда железная в руках, девять фунтов весу; уйдёт в поля, палку кверху бросает, ловит её на лету, словно тамбур-мажор. А не то дома вот с утра из пистолетов жарит, в погреб, вот тут за баней, да раз сто эдак и выпалит в утро-то».
(Это из нашего проекта-мифа « Пушкин и Гоголь в Сума́х».)
Музыкальный киоск
Сколько уже этим пользуюсь ежедневно - а всё умом постичь никак не могу: и всё это великолепие вылупилось из крохотных электрических сигналов: сначала были закорючки в мозгу у композитора, потом они перелезли на бумагу, потом - на кончики пальцев и на всякие там струны-клавиши, потом залезли в восковые пластинки и граммофонные трубы, а теперь и вовсе в невидимое электронное микрозазеркалье, пальцами непрошшупываемое.
А живёт-то в мозгу и в душе́, самой её серединке!
Не могу я!
А они - могут:
© Тамара Борисова
Если вы видите эту запись не на страницах моего журнала http://tamara-borisova.livejournal.com и без указания моего авторства - значит, текст уворован ботами-плагиаторами.