По сусекам шкряб-шкряб
Сэру Максу darkmeister посвящается
Я начинаю осознавать себя в полной темноте. Время от времени передо мной проносятся красные и золотые искры и тут же гаснут. Где-то далеко возникают странные царапающие звуки. Я изо всех сил напрягаю слух. Звуки нарастают и складываются в мотив.
- Шкря-я-яб.. Шкря-я-яяб..бум-шкряб-шкряб.. бум-шкряб-шкряб..
Тьма понемногу рассеивается. Я вижу потемневший от времени бревенчатый потолок, с которого свисают пучки трав, летучая мышь и решето. Из щелей кое-где торчит мох.
Я нахожусь на дне какой-то ёмкости, и это мешает мне осмотреться. На фоне потолка появляются сухие костлявые руки. На левой позеленевшее медное кольцо и наполовину сломан ноготь на мизинце. Меня подбрасывают вверх, комкают и растягивют. Краем глаза я успеваю увидеть русскую печь, крепко завязанные крынки на полке, метлу и сидящего на лавке вихлястого подростка в красно-золотом кафтане.
Руки поднимают надо мной курицу и отчаянно трясут ею. Вид у курицы нездоровый. Местами она поросла перьями и редким волосом, но большая её часть голая, бугристая, в пятнах и шрамах.
- Что с вашей курицей, бабушка? (Видимо, это подросток.)
- Обычная курочка ряба. О прошлом годе у нас тут куриная оспа ходила, почитай у всех куры передохли. А эта, видать, покрепче прочих оказалась - выжила.
Курица издаёт истерическое кудахтанье и роняет на меня крупный блестящий предмет, рассыпающийся жёлтыми клейкими брызгами. Меня ещё раз перемешивают и оставляют в покое.
Некоторое время я ничего не вижу. Откуда-то дует свежий ветерок и раздаются ещё более странные звуки, напоминающие одновременно ржанье, иканье и кваканье.
- Чем ты коня кормил, милок? - с подозрением спрашивает старуха.
- Ну.. там мешок сухого корма у вас стоит. Я взял немного. Килограмма два.
- Напрасно, - холодно заметила старуха. - Приучат вас, царских сыновей, хватать что попало не спросясь, а технике безопасности кто учить будет? Это же НЕ В КОНЯ корм, дурень. Знаешь, почему у меня нога костяная?
- Ну, не знаю.. Я думал - сразу такая была.
- С возу упала, - сказала Яга. - Тебя на уроках русского фольклора чему учили?
- Баба с возу - кобыле легче,- бодро отрапортовал царевич.
- А вот и неправда твоя. Кобыле легче - баба с возу.
- А какая разница-то?
- Разница есть. Вот я когда-то так же по дурости кобылу накормила да и поехала на ней на ярмарку. И всю-то как есть дорогу кобылу плющило и колбасило.- Баба Яга помолчала, вспоминая. - Да назад ещё полдороги. А потом попустило. Ну, легче ей стало, то есть. А когда кобыле легче, она что? Она выполняет стоп-контроль. Ну, тут-то я и с возу. О конных прогулках с тех пор, конечно, пришлось забыть.
- А корм-то чего не выкинула?
- Это своё-то купленное добро выкидывать? Я смотрю, Ваня, ты и дурак и царевич в одном флаконе.
Царевич обиделся.
- Ты, это.. много не разговаривай! Ты меня должна напоить, накормить и спать уложить. - И неуверенно добавил.- Старая горгулья.
- Карга, дурак.- спокойно отозвалась старуха.- Ты ж, Ваня, несовершеннолетний. Тебя напои - потом от царя-батюшки проблем не оберёшься. Ночевать у меня ты сам не станешь: беспокойно очень, опять же и клопы. А накормить накормлю, видишь вон - колобок на окне подходит. А то хочешь - из коня твоего паровых котлеток наделаю. Всё равно его теперь плющит и колбасит.
Такого разочарования я не испытывал за всю свою недолгую жизнь. Все мои мысли, надежды и чаяния, звёздное небо и нравственный закон внутри меня, вот это вот всё - скормят какому-то недоумку царских кровей? Ну уж нет.
Нужно было срочно что-нибудь придумать, но я не мог. Меня распирало от обиды и через пятнадцать минут распёрло настолько, что я смог перевалиться через край миски и потихоньку сползти по наружной стене.
Я убью их всех. Всех, до кого только смогу дотянуться.
Моего бегства никто не заметил.
Мне удалось укрыться в ближайшем болоте, где я прожил несколько лет, питаясь мелким и крупным зверьём. Нравственный закон внутри меня настоятельно требовал хоть чем-то скрасить последние минуты жертвы и поэтому, выследив добычу, я пел ей песню, что звучала в момент моего рождения - единственную, которую знал.
Потом я обволакивал их и съедал.
Со временем я научился прикидываться лягушкой или камнем. По своей природе я почти бесцветен, а тина и сухие травинки довершали маскировку. Голодать мне не приходилось.
Однажды поутру я услышал лёгкий свист и ощутил, что во мне завязла стрела. Я не испытывал боли - только лёгкое презрение. На меня уже охотились. Как правило, это заканчивалось для охотников печально.
Из-за куста вышел Иван-Царевич. Он мало изменился, разве что немного подрос и покрылся прыщами.
- Василисушка..- сказал царевич и наклонился ко мне. Какие у него большие глупые глаза.
- Не целуй меня, Иван-царевич, - ласково попросил я. - Вот я тебе лучше песенку спою.