Мои учителя. Джульетта Леоновна Чавчанидзе
Первый курс, литература средневековья. Собственно, я тогда и средневековьем как таковым не болела, мне хватало Испании в комплексе. Поэтому первые несколько лекций Джульетты Леоновны, стыдно сказать, фактически прошли мимо меня под ровный гул той же девятой поточной. Надо сказать, что ровного гула и отсутствия заинтересованности на моем «старом» курсе вообще было больше, чем на «новом» (в рамках практики в Берлине, которую я сама себе продлила до года, я на третьем курсе перевелась на курс младше, где училась тогда и вся наша компания), несмотря на то, что с преподавателями «старому» курсу, пожалуй, везло больше. У нас было «Введение в языкознание» с Широковым, Ивинский, который читал русскую литературу, и вот - Джульетта Леоновна.
Проходит в аудиторию невысокая худенькая женщина в очках и начинает говорить за кафедрой. У нее не широковский громовой голос, да она и не хочет никого перекрикивать. Она говорит для тех, кто хочет слушать: если слушать не хочешь, голос не мешает, если хочешь - полетность его такова, что его услышишь и с последнего ряда. И вот лекции на четвертой я села поближе к кафедре - случайно, потому что тогда у меня еще не было такой привычки, а потом появилась, - и просидела пару с открытым ртом. Джульетта Леоновна говорила так, как я себе представляла великих актрис старой школы, с той разницей, что актрисы - играют роль персонажа, а Джульетта такая и была на самом деле. На худеньком лице с короткой стрижкой горели огромные темные глаза, которые из-за очков с сильным увеличением казались еще больше - какой-то вообще персонаж с картины Эль Греко получался. И говорила она, помнится, про образ прекрасной дамы в средневековой литературе, про трубадуров и всякие альбы. И цитировала Блока «Розу и крест» многократно. Недалеко от меня сидела Наталья, которая Хеледис-Хелависа, слушала с просветленным выражением лица про «Розу и крест». А когда пара кончилась, встала и сказала - нет, ну какая она! А про Блока как в точку, елки! Я, естественно, сделала умное лицо и дома достала Блока %)
До конца семестра я сидела прямо под кафедрой и ловила каждое слово Джульетты. У меня было какое-то состояние влюбленности в преподавателя и уже через него - в дело, которым этот преподаватель занимается. Технари, вероятно, скажут, что это все сопли и эмоции; впрочем, нет, не скажут. Технари в моей семье (мехмат МГУ и физфак ЛГУ), во всяком случае, понимают, насколько воодушевление личностью учителя может быть рычагом желания учиться в принципе. А, если у других технарей этого счастья не было, это, уверяю вас, не значит, что этого не существует вовсе.
Я выписывала в свой дневник Вийона (елки-палки, скоро уже можно будет дать этот дневник Ксюше читать!) и пыталась переводить Мартина Опица. Я с волнением читала всяческий классический архаический эпос типа Старшей Эдды, Песни о Роланде и Песни о Сиде. Второй семестр первого курса у меня вообще был и удачный, и счастливый - меня наконец-то приняли как человека на немецкой кафедре, появилась некая отличная от нуля вероятность перевестись на дневное, а на великолепное, захватывающее средневековье в исполнении Джульетты Леоновны наложились двойные лекции по истории искусства по субботам. Когда я рассказывала маме, что нам читают, она говорила - везет же людям, я бы денег не пожалела это послушать, а у вас это - обязательный предмет! На слайдах передо мной оживали соборы, фрески, гравюры и миниатюры, а факты, даты и стили на лекциях сотрудницы Пушкинского музея перемежались рассказами о личных поездках по Европе, как они ездили все это смотреть. Опять же, технари скажут, что ценности эти рассказы не имеют никакой и не послать бы их нафиг в рамках менеджмента качества филологического факультета - только тогда за скобками окажется такой мощный рычаг, как возникновение приязни, которая (приязнь) менеджменту качества не подчиняется, но которая, по сути, и есть глубинная причина занятий чем-либо на свете - ибо, скажите, что на свете сильнее причины под названием «хочу»?..
Проходит в аудиторию невысокая худенькая женщина в очках и начинает говорить за кафедрой. У нее не широковский громовой голос, да она и не хочет никого перекрикивать. Она говорит для тех, кто хочет слушать: если слушать не хочешь, голос не мешает, если хочешь - полетность его такова, что его услышишь и с последнего ряда. И вот лекции на четвертой я села поближе к кафедре - случайно, потому что тогда у меня еще не было такой привычки, а потом появилась, - и просидела пару с открытым ртом. Джульетта Леоновна говорила так, как я себе представляла великих актрис старой школы, с той разницей, что актрисы - играют роль персонажа, а Джульетта такая и была на самом деле. На худеньком лице с короткой стрижкой горели огромные темные глаза, которые из-за очков с сильным увеличением казались еще больше - какой-то вообще персонаж с картины Эль Греко получался. И говорила она, помнится, про образ прекрасной дамы в средневековой литературе, про трубадуров и всякие альбы. И цитировала Блока «Розу и крест» многократно. Недалеко от меня сидела Наталья, которая Хеледис-Хелависа, слушала с просветленным выражением лица про «Розу и крест». А когда пара кончилась, встала и сказала - нет, ну какая она! А про Блока как в точку, елки! Я, естественно, сделала умное лицо и дома достала Блока %)
До конца семестра я сидела прямо под кафедрой и ловила каждое слово Джульетты. У меня было какое-то состояние влюбленности в преподавателя и уже через него - в дело, которым этот преподаватель занимается. Технари, вероятно, скажут, что это все сопли и эмоции; впрочем, нет, не скажут. Технари в моей семье (мехмат МГУ и физфак ЛГУ), во всяком случае, понимают, насколько воодушевление личностью учителя может быть рычагом желания учиться в принципе. А, если у других технарей этого счастья не было, это, уверяю вас, не значит, что этого не существует вовсе.
Я выписывала в свой дневник Вийона (елки-палки, скоро уже можно будет дать этот дневник Ксюше читать!) и пыталась переводить Мартина Опица. Я с волнением читала всяческий классический архаический эпос типа Старшей Эдды, Песни о Роланде и Песни о Сиде. Второй семестр первого курса у меня вообще был и удачный, и счастливый - меня наконец-то приняли как человека на немецкой кафедре, появилась некая отличная от нуля вероятность перевестись на дневное, а на великолепное, захватывающее средневековье в исполнении Джульетты Леоновны наложились двойные лекции по истории искусства по субботам. Когда я рассказывала маме, что нам читают, она говорила - везет же людям, я бы денег не пожалела это послушать, а у вас это - обязательный предмет! На слайдах передо мной оживали соборы, фрески, гравюры и миниатюры, а факты, даты и стили на лекциях сотрудницы Пушкинского музея перемежались рассказами о личных поездках по Европе, как они ездили все это смотреть. Опять же, технари скажут, что ценности эти рассказы не имеют никакой и не послать бы их нафиг в рамках менеджмента качества филологического факультета - только тогда за скобками окажется такой мощный рычаг, как возникновение приязни, которая (приязнь) менеджменту качества не подчиняется, но которая, по сути, и есть глубинная причина занятий чем-либо на свете - ибо, скажите, что на свете сильнее причины под названием «хочу»?..