Мои учителя. Любовь Борисовна Сумм
Давно-давно периодически мелькает в моей голове идея - написать о тех, кого я считаю моими учителями. Хотя - парадокс - действительно учиться мне довелось далеко не у всех из них. Я считаю своими учителями всех тех, на кого я смотрела снизу вверх, хотя они на меня - несмотря на разницу в возрасте, образовании, несмотря на то, что они меня не всегда знали лично - смотрели на равных. И обращались на «Вы». С большой буквы. Всех тех, кто, не желая специально быть примером для кого бы то ни было, горели своим делом, и внутренний этот огонь ощущался не только в том, что они говорили и делали, но и в том, как они это говорили и делали. И от этого - захватывало дух.
Кажется, мне было лет тринадцать. У всех нормальных людей тринадцать лет - начало переходного возраста, я же глотала мировую классику на даче и гуляла с бабушкой вокруг ГЗ и Первого Гума на Воробьевых. О своем желании учиться на филфаке я, помнится, оповестила всех лет в десять, в тринадцать же лет мне пришло в голову, что хорошо бы узнать поподробнее о месте, где, в конце концов, я буду учиться.
Тогда еще была такая штука, как Школа юного филолога - ШЮФ. В ШЮФе на общественных началах, забесплатно вели разные семинары студенты (даже первокурсники %)), аспиранты и преподаватели МГУ. В начале октября мы с мамой пришли на вступительное собрание ШЮФа, которое было в девятой поточной аудитории. Она была полна фактически под завязку. За столом сидели те самые студенты-аспиранты-преподаватели, которые по очереди представляли свои семинары и давали по ним краткую информацию. Я записалась на латынь и - античную литературу. На латынь был конкурс (!), чтобы тебя взяли на семинар, нужно было написать тест из двух частей. Что самое смешное, я его написала не без удовольствия (будучи самой маленькой), меня взяли на семинар, но на латынь я забила месяца через два.
А на античку - ходила. Вела античку стройная темноволосая и темноглазая аспирантка, которая, прежде чем набрать курс, просила нас придти на собеседование - познакомиться, по ее словам. Я, натурально, пришла, села, стукая зубами от ужаса, перед преподавательницей, а преподавательница сначала приложила большие усилия, чтобы меня успокоить, а потом стала расспрашивать, что я читала летом и что мне понравилось. И я ей стала выдавать что-то про Шекспира.
- Гамлет и Король Лир? - спросила аспирантка. - Ух ты. Очень интересно. Если еще и Дант... Данта читали?
А я даже не поняла, кто такой Дант. И сказала, что нет.
Аспирантку звали Люба Сумм, и она писала кандидатскую по гомеровским сравнениям на кафедре классической филологии. Мы долго гадали, сколько ей лет - выяснили только в середине первого курса, оказалось, что двадцать восемь. То есть сейчас ей пятьдесят один. Всего-то - а тогда казалось, что пятнадцать лет - это вечность, а двадцать восемь - два шага до пенсии.
На занятия я носила тетрадки в клеточку, но записи в них были настолько сумбурными и редко относящимися к делу, что я выбросила их еще перед поступлением на филфак. Филфаковский стиль изложения был совершенно не похож на полудиктовку, к которой я привыкла в школе. Мы (точнее, ботаники среди нас) честно проштудировали Гомера, частично - Гесиода и Сапфо, когда Люба прочитала нам на семинаре Мандельштама - «Нерасторопна черепаха-лира...», и все прочитанное хлоп - и сложилось в четкую картинку, в которой и плотник дюжий (- «Выше стропила, плотники!»), и молоточки цикад, и сама черепаха стали вечны и неизменны, и таковыми и остались до моего поступления на филфак, и на лекциях антички на первом курсе, и благополучно пережили его, и вот же - живут и здравствуют на страницах моих воспоминаний. Мандельштама на лекциях Любы Сумм вообще было много - именно тогда я его запомнила и полюбила, у нас дома его тогда не было.
Люба очень тактично пересказывала нам студенческие ляпы - «не ошибитесь, пожалуйста, не Иридии, иридий - это металл, а Эринии». Вообще любые ошибки давались под грифом «не ошибитесь, пожалуйста, но если и ошибетесь - ничего страшного». Когда я, пытавшаяся вслед за первой моей филфаковской преподавательницей писать работу по гомеровским сравнениям, случайно посеяла все свои научные изыскания, она, давшая мне свои карточки по сравнениям для кандидатской, - только и сказала «ужасно обидно; бедняга Вы, бедняга», не упрекнув меня ни единым словом. На следующий год, когда на смену Греции пришла литература Древнего Рима, мягкий юмор Любы Сумм стал выполнять иную цель - роль набедренной повязки на древнеримской фривольной литературе типа Апулея. Ага, и Апулея мы тоже читали. С параллелями к Пушкину, кстати. И Саллюстия с Плутархом. И Цицерона, заумного до оскомины. И Катулла - о, как Люба Сумм комментировала хулигана Катулла! И читала по-латыни, высокая, узкая, с раскосыми глазами, и меня, не понимающую ни слова, ее восторг заражал, и латинские строчки казались скрученной пружиной, которая вот-вот - и распрямится, развернется, выстрелит в пространство, и чеканные латинские слова впечатывались в память: Salve, nec minimo puella naso, Nec bello pede, nec nigris ocellis... Лекции Любы стали поводом перелопатить библиотеки знакомых - в детской библиотеке Апулея, естественно не выдавали, ШЮФовский абонемент распространялся только на читалку, а вот в нашем подъезде нашлась бабушкина знакомая, у которой была вся Всемирка, и все два года хождения в Школу юного филолога бабушка просила у нее для меня книжки.
После двухгодичного семинара у Любы Сумм я совсем было вознамерилась поступать на классику, но родители слегка впали в панику и отговорили меня. У папы вообще долгое время была про меня поговорка - «вот, Танюша, вырастешь ты, выучишься, закончишь филфак, пойдешь работать и на свою зарплату сможешь купить только пару колготок» - на пятом курсе я пошла работать, было это ровно перед дефолтом 2008 года, на мою зарплату наша семья жила сколько-то месяцев сразу после дефолта, с каким удовольствием я припомнила папе эти слова! %)) так вот, Люба очень огорчилась тем, что я таки собралась поступать «не туда». «Испортят они Вас, Таня», - сказала она мне. Другая девочка, старше меня на два года, которая тоже отходила к Любе все два года ее курса, поступила в колледж в Америке и уехала, соответственно, двумя годами раньше. Про мое недопоступление на филфак в 1993 году мне Любе и говорить не хотелось - стыдно было, что не поступила сразу на дневное. А потом я потеряла Любу из виду. На филфаке я ее не встречала, должно быть, она оттуда ушла %(( телефон тоже не отвечал. Время от времени я встречала ее имя на обложках книг в качестве переводчика и составителя, в частности, она подготовила сборник Катулла, вышедший, если я не ошибаюсь, в «Литпамятниках».
А сегодня я стала искать ее в Интернете.
Вот она:
Я даже сейчас не берусь сформулировать, чем мне так дороги эти воспоминания. Лекции Любы - а теперь уже, безусловно, Любови Борисовны Сумм - не были бомбой, как поездка в Тарусу. Античка не стала делом моей жизни. Пожалуй, это было первое личное соприкосновение с культурой Московского университета, соприкосновение с человеком, который болеет делом, связанным с языком, словами, литературой. С человеком, который глубоко уважает право окружающих заниматься другими делами и - тем не менее, сам того не желая, - увлекает, завораживает, заставляет оглядываться на него - и тогда, и даже сейчас, спустя двадцать с лишним лет.