(no subject)
прочь, прочь от всего сучьего-сущего!
прочь оттуда, где царит гул и топот машин, где искусно свитая-святая пелена считается наивысшим благом.
прочь, прочь из толстокаменных темниц, пускай они и покрывают головы.
прочь оттуда, где никому не известен звук упавшего листка и мягко шелестящей травы.
прочь от всего, выложенного руками.
туда, туда где всё - это ничто, а ничто - это всё. где наивысшее благо - это коротолстые обитатели, тысячелетние предшественники всего. сначала они, конечно, не поверят, - будут лишь тихо шептаться самыми верхушками, так тихо, что ни единого звука не разберёшь. но потом они заговорят и с тобой, скинут несколько вопрошающих листиков на голову, скроют тебя в своей тени от глаз чужих, что могут захотеть тебя обратно. со временем они поймут, что ты - их, твоя кожа - та же кора, а питаешься ты теплом и водой так же, как это делают они, и тогда, чтобы окончательно убедиться в твоей нравственной чистоте, пошлют к тебе своих пернатых, сохатых, хвостатых гонцов, которые будут ходить вокруг пощёлкивая, сопя и шурша на неведомом - пока что - тебе языке, но будет явной их покорность и будет слышно, как всеми своими тельцами они так и манят к себе обезоруживающей чистотой.
и вот тогда примешь и поймёшь важность каждого звука: не единое движение не случайно, и в то же время каждое - произвольно. ни шёпот, ни трель, ничто не звучит впустую. всё живет ярой отчетливостью, невидимым порядком, которым и завлекает тебя в безмятежное созерцание.
прочь оттуда, где царит гул и топот машин, где искусно свитая-святая пелена считается наивысшим благом.
прочь, прочь из толстокаменных темниц, пускай они и покрывают головы.
прочь оттуда, где никому не известен звук упавшего листка и мягко шелестящей травы.
прочь от всего, выложенного руками.
туда, туда где всё - это ничто, а ничто - это всё. где наивысшее благо - это коротолстые обитатели, тысячелетние предшественники всего. сначала они, конечно, не поверят, - будут лишь тихо шептаться самыми верхушками, так тихо, что ни единого звука не разберёшь. но потом они заговорят и с тобой, скинут несколько вопрошающих листиков на голову, скроют тебя в своей тени от глаз чужих, что могут захотеть тебя обратно. со временем они поймут, что ты - их, твоя кожа - та же кора, а питаешься ты теплом и водой так же, как это делают они, и тогда, чтобы окончательно убедиться в твоей нравственной чистоте, пошлют к тебе своих пернатых, сохатых, хвостатых гонцов, которые будут ходить вокруг пощёлкивая, сопя и шурша на неведомом - пока что - тебе языке, но будет явной их покорность и будет слышно, как всеми своими тельцами они так и манят к себе обезоруживающей чистотой.
и вот тогда примешь и поймёшь важность каждого звука: не единое движение не случайно, и в то же время каждое - произвольно. ни шёпот, ни трель, ничто не звучит впустую. всё живет ярой отчетливостью, невидимым порядком, которым и завлекает тебя в безмятежное созерцание.