Перун, часть 2.
Касательно Перуна приведём также ещё один любопытный источник, который может свидетельствовать, о том, что этого бога знали руги, поселившиеся ещё в Норике, на Дунае. Те самые, которые основали королевство, известное в источниках как Регнум Ругорум, или Ругиланд. Видимо, в средневековье, упоминаемое там же, как местная Руссия, или Рутения.
Имеется одно известие, которое можно интерпретировать так, что в землях ругов на Дунае, после захвата их лангобардами почитался Перун.
Сообщение об этом содержится в памятнике начала 9 века, известном в историографии под названием “История лангобардов в кодексе из Готы” (Historia Langobardorum codicis Gothani). В третьей главе указанного источника сообщается о том, как лангобарды, ещё остававшиеся язычниками, обрели новую родину в Ругиланде и утвердили там “свою веру” (“sua dogma”). Далее в нём говорится, что на новой родине ими последовательно правили Годоин, Перон и Клаффон: “Illo vero tempore exivit rex Odoacer de Ravenna cum exercitu Alanorum, et venit in Rudilanda, et pugnavit cum Rugiis, et occidit Fewane rege Rugorum, et secum multos captivos in Italia adduxerunt. Tunc exierunt Langobardi de Pannonia, et venerunt habitaverunt in Rudilanda annos plurimos, et ad suam dogmam perduxerunt. Ante Peronem regnavit Godoin; post Peronem tenuit principatum Langobardorum Claffo” (Historia Langobardorum codicis Gothani // MGH. Scriptores rerum Langobardicarum / Ed. G. Waitz. Hannover, 1878. P. 8).
Югославский исследователь Анте Милошевич высказал догадку, что под именами “правителей” Годоина и Перона могут скрываться языческие боги Один и Перун. (Алимов Д. Е. Хорваты, культ Перуна и славянский «Гентилизм» (комментарий к гипотезе Анте Милошевича о тождестве Порина и Перуна) // Studia Slavica et Balcanica. 2015. № 2. - С. 40).
То, что небесные предводители, или боги народов в некоторых источниках (особенно устных преданиях) частенько выступают в качестве первых правителей - достаточно обычное дело. Соответствующих примеров можно вспомнить много, начиная с древнейших времён. Вероятно, указанный источник может свидетельствовать о том, что захватив дунайское Королевство Ругов, лангобарды, установив там свою веру, помимо почитания Одина, или Водана, могли принять и Перуна, которого чтили жившие там до них руги. Народная память это зафиксировала, а позже это было внесено в указанный источник. Напомним, “правитель лангобардов Перон” - не известен больше ни по одному источнику, касающемуся этого народа.
А вот Клаффон, а равно и имя похожее на Годоина у них упоминаются и в других текстах:
“Происхождение народа лангобардов” (Origo gentis Langobardorum):
“В то время вышел король Аудоахари из Равенны с народом аланов и пришел в Ругиланду и сражался с ругиями и умертвил Теване, короля ругиев, и увел в Италию множество пленных. И поднялись лангобарды со своих мест и жили некоторое время в Ругиланде. Затем правил Клаффо, сын Годехока”.
Павел Диакон в “Истории лангобардов” описывая эти же события, также упоминает лангобардского правителя по имени Годекок и его сына Клефа.
Сложно сказать насколько связаны Годекок-Годехок и Годоин с Воданом, или Одином, но имя Порин, на наш взгляд, может свидетельствовать о том, что в Ругиланде при лангобардах ещё знали Перуна.
При этом касательно формы Годоин можем напомнить, что английский хронист времён ранней норманнской династии, Ордерик Виталий, описывая лютичей, заявлял о них следующее: “Лютичи не знали истинного Бога, но, опутанные сетями невежества, поклонялись Гводену, Туру и Фрее и другим ложным богам или скорее бесам”.
Безотносительно того, что лютичи точно не поклонялись только германским богам (здесь Виталий явно приводит просто известные ему имена языческих божеств) отметим, что форма Гводен из его текста обычно трактуется как упоминание именно Водана, или Одина, так что, и написание Годоин действительно, вполне может относиться к нему же. А, следовательно, и Перон, может быть Перуном.
Относительно владыки Перуна, который выступает в качестве реального правителя - приведём здесь один весьма любопытный, но малоизвестный в России источник! В котором упоминается некий Господин (точнее Пан), ходивший со своим народом на войну. И который на поверку оказывается богом-громовержцем. Речь идёт об эпической песне лужицких сербов “Наши парни с войны едут” (Naše golcy z wojny jědu). Которая была записана к юго-востоку от Берлина, в Нижней Лужице, в середине 19 века. У этой песни известно множество вариантов. И их содержимое показывает глубинные совпадения, как с мифологией прочих славян, так и шире - различных индоевропейских народов, отражая какой-то весьма древний уровень верований.
Основной сюжет этой песни обычно связывают с периодом средневековых войн между немцами и лужицкими сербами. В частности с началом 10 века, когда лужичане наняли венгров для войны против немцев и совершили успешный поход в Саксонию. В некоторых вариантах этого стиха упоминаются гунны, которых и понимают как венгров. Но само возникновение этой песни явно уходит в глубину веков.
Давайте это рассмотрим. Приведём несколько версий песни по серболужицкому научному журналу, посвящённому этнографии "Letopis Instituta za serbski ludopyt. Rjad C" за 1954-1957 годы. Язык записей - нижнелужицкий. Точнее там представлено несколько диалектов. Итак, вот “основной” вариант песни в оригинале:
“Naše golcy z wojny jědu, hyj! Z wojny jědu,
Našog’ Pana konja wjedu, hyj! Konja wjedu,
Glědaj, kak ten ryšaŕ sejźi!
Kak so jogo hoko swěśi! Witaj Pan, witaj k nam,
hyj, hyj, witaj Pan!
Wojnarje k tej rěce pśidu, hyj, rěce pśidu,
Našog’ Pana konja myju, hyj, konja myju,
Glědaj, kak ten koń se swěśi!
Kak se jogo sedło błyšći!
Glědaj jan, swjercha Pan,
Hyj, hyj, witaj Pan!
Kogo slěsy Pana wjedu? Hyj, Pana wjedu?
Mjasy kšawnem wojnskem rědu, wojnskem rědu
Glědaj, kak won k ’zemi glěda,
Kak se jomu droga njezda!
Němsky kral, Pana chwal!
Hyj, našog’ Pana chwal!
Kněni, coš wot bitwy słyšaś, hyj wot bitwy słyšaś,
Dejš ty toś tych golcow pšašaś, hyj golcow pšašaś.
“Kaž ten pogrim dołoj grima,
Tak tog’ kněza śěžka heja.”
Jo naš Pan, witaj k nam!
Hyj, hyj, witaj k nam!”
Несмотря на то, что владеющему русским языком, этот текст, в общем-то, и так понятен, всё же приведём его перевод. Мы предлагаем следующий вариант:
“Наши парни с войны едут, хей, с войны едут!
Нашего Пана коня ведут, хей, коня ведут!
Гляди, как этот всадник едет
Как его очи сверкают. Привет Пан, Приглашаем к нам Пан,
Хей хей, добро пожаловать Пан!
Воины к той речке идут, к той речке идут
Нашего Пана коня моют, коня моют,
Гляди как тот конь светится,
Как его седло блестит!
Гляди сверху Пан!
Хей, хей, приветствуем Пан!
Чьи дороги Пана ведут? Пана ведут?
Место ему в воинском ряду. В воинском ряду.
Гляди как он на Землю смотрит
Как дорого ему это.
Немецкий король Пана восхваляет.
Хей, нашего Пана хвалит!
Княгиня, хочет про битву услышать, хей про битву услышать,
Да ты тех парней спроси, хей тех парней спроси!
“Когда тот гром в долине гремел,
Тогда княжа была беременна, хейя!”
Да наш Пан, приглашаем к нам,
Хей хей, добро пожаловать к нам!”
Как видим, описываемый к тексте “Господин” (“Пан”) смотрит на землю сверху. Он связан с войной, грозой и громом. Мотив беременности некой княжи - это проявление древнего индоевропейского представления о том, что бог-громовник сосёт молоко (то есть дождевую влагу) у небесной девы, или у своей облачной жены и в результате напитывается силой. То есть речь о дождевых тучах, в которых он черпает свою мощь. Перед тем как метать громы и молнии. Это представление имеет распространение не только у славян. Подробней об этом древнем индоевропейском веровании можно посмотреть у Александра Николаевича Афанасьева, в работе “Поэтические воззрения славян на природу, Опыт сравнительного изучения славянских преданий и верований в связи с мифическими сказаниями других родственных народов”, том 3.
Один из вариантов этой лужицкой песни также содержит упоминание большой и тяжёлой палицы “Господина”:
“Госпожа, если захочешь услышать о сражении,
Хый, услышать о сражении,
Спроси наших парней,
Хый, наших парней,
Как поражающий гром
Тяжёлая палица господина!”
Всё это, разумеется, отсылает нас к громовержцу - Перуну, одним из атрибутов которого являлась палица. Вспомним, например, русское летописное повествование о свержении идола Перуна в Новгороде: Перун поплыл по Волхову и бросил свою палицу. Позже такими же ритуальными палицами-дубинами новгородцы сражались друг с другом, в память о Перуне, устраивая ритуальные поединки и массовые сражения, а Перунова палица ещё долгое время хранилась в новгородской церкви.
Другие варианты этой песни содержат ещё некоторые, не менее древние мотивы. Здесь, например, просматриваются достаточно очевидные параллели с русскими текстами об острове Буяне:
“Naše golce z wojny jědu aj z wojny jědu
Noweg’ konja sebi wjedu
Na tym konju sedło lažу
Ma ten rejtar złotne pjeršćen
Ma ten pjeršćeń modre woko
W tom oce kamjen laže
Ma ten kamjeń mydre oko
Pśez ten kamjeń woda bežy
W tej woźe tšawa rosće
W tej tšawe pawy broźe
Naša Anka pawy pase
Pjeŕka zběra wěncy wijo”
Перевод:
“Наши парни с войны едут, ай с войны едут
Нового коня себе ведут
На том коне седло лежит
У того всадника золотой перстень
У того перстня голубое око
В том оке камень лежит
Есть у камня мудрый глаз
Перед камнем вода бежит
В той воде трава растёт.
В той траве пава (павлин) бродит
Наша Анка паву пасёт
Перья собирает, венки вьёт”.
Или ещё один вариант:
“Naše golce z wojny jědu, haj z wojny jědu
Našom panoj konja wjedu
Na tom konju sedło ležу
Na tom sodle Hanka sejźi
’ći tej Hance pjeršćen leži
’ćez ten pjeršćen woda běžy
Wo tej wodźe tšawa rosćo
Po tej tšawje pawy chojdźe”.
Перевод:
“Наши парни с войны едут, хай с войны едут
Нашей пани коня ведут
На том коне седло лежит
На том седле Ханка сидит
У той Ханки перстень лежит
Через тот перстень вода бежит
В той воде трава растет
По той траве павы ходят”.
Итак, мы видим некий золотой перстень. У которого синий глаз, на синем глазу лежит камень, по нему (или возле него) течёт вода, в воде растёт трава, по траве ходят птицы (павы). Которых пасёт прекрасная пани, плетущая венки из перьев пав. Есть также варианты, в которых она дарит эти венки гольцам - то есть парням.
Сравните с русским: “На море-окияне (окиян, кстати, созвучно синему “оку” из лужицкой песни), на острове Буяне лежит бел горюч камень Алатырь …” Далее в разных вариантах этого заговора упоминается то зелёный дуб, то некий золотой престол, на котором сидит пряльщица, прядущая судьбы воинов. А иногда и то и другое вместе. В более христианизированных вариантах этой русского текста видим пресвятую богородицу! Кроме того - некоторые варианты рассматриваемой лужицкой песни содержат упоминания трёх братьев, что также имеет совпадения в фольклоре разных славян. Всё это явно фундаментальные мифологические сюжеты, описывающие высших божеств и место их обитания. Что касается конкретно лужичан, обитавших ранее к югу и востоку от нынешнего Берлина, и частично обитающих там до сих пор - в их землях просматриваются и другие следы поклонения Перуну, такие как топонимия, а также предания имеющие совпадения с описаниями бога Проне в Вагрии и т.д.
Прекрасный же “конь Пана” - отсылает нас к культу Свентовита, верховного бога рюгенцев. Важной частью которого было поклонение священному коню. В прочем - возможно, и сам Свентовит был напрямую связан с Перуном. Слово Свентовит могло быть, например, эпитетом этого божества, либо являться именем бога, который включал в себя Перуна, в качестве составной части. При этом у нас на Руси мы также наблюдаем некоторые следы поклонения Свентовиту, хотя прямых его упоминаний в источниках нет. Кроме того - как в землях Южной Балтики, так и у восточноевропейских русских, разумеется, известен собственно культ коня, который имел множество различных проявлений! Своего священного коня имел не только Свентовит, но и, например, Триглав в Щецине. Эти темы мы намерены подробно рассмотреть в следующих частях нашего текста.
В любом случае, Перуна балтийские славяне знали очень хорошо. И если Владимир захватил Киев при помощи варяжской дружины, приведённой с южного берега Балтики - тогда вполне понятно, почему летопись, в числе богов, которым он поставил капища в Киеве, первым указывает именно Перуна! Впрочем, как мы видим, русь поклонялась Перуну ещё задолго до Владимира! Вот это и был настоящий бог тех самых варягов, которые пришли в Восточную Европу с просторов Балтийского моря. Их главный бог! По крайней мере - поклонники Перуна явно были среди них главной силой, или составляли большинство. Говорить о том, что выходцы из Скандинавии, захватив будущую Русь, перешли здесь почему-то на поклонение местному Перуну, забыв своего Тора - совершенно фантастическая идея. Никаких подобных примеров отказа скандинавами от своих божеств в пользу других языческих богов, особенно, принадлежавших побеждённым народам, неизвестно! Предать своих богов, приносящих удачу и военную победу и поменять их на богов принёсших поражение захваченным народам - совершенно немыслимая идея с точки зрения мировоззрения воинственных варваров. И, повторимся, особенно странно говорить о подобной смене религии в условиях, когда ни одно скандинавское божество, ни в одном источнике, ни разу не упоминается, ни на самой Руси, ни в связи с народом русь. У скандинавов, разумеется, был свой громовержец, но в источниках, касающихся руси - есть только Перун. Он и был настоящим богом руси. О природе варягов, о том, что по имеющимся источникам, нет абсолютно никаких оснований связывать их только со скандинавами - мы скажем подробней в соответствующей главе. А сейчас продолжим рассмотрение того, что нам действительно известно о религии руси.
Боги в Слове о полку Игоревом.
Есть ещё один знаменитейший древнерусский текст, написанный в конце 12 века - “Слово о полку Игоревом”. Несмотря на то, что это относительно позднее произведение, созданное спустя два века после крещения Руси Владимиром, оно буквально “сочится” язычеством, буквально дышит языческим символизмом. И одновременно демонстрирует полное отсутствие христианства. На протяжении всей поэмы - ни один из её героев ни разу не перекрестился перед сражением, не попросил у Господа помощи, не поблагодарил за избавление и т.д. и т.п. (что весьма характерно для средневековых христианских текстов, в том числе древнерусских). Зато в этой поэме присутствует небесный отец - Стрибог и его внуки - ветры, есть “тресветлое”, “идущее по небосводу” Солнце, есть древний бог Велес - сказитель Боян назван его внуком (Волос известен нам и по ПВЛ). Есть там и Великий Хорс (Владимир поставил и ему одного из кумиров в Киеве), есть славянские божества мести Карна и Желя. А русские князья в поэме дважды определены как внуки Даждьбога. Также указанного в ПВЛ среди богов, которым Владимир установил идолов.
Поэма эта весьма интересна тем, что содержит настоящее русское язычество, описанное автором, который в нём очень хорошо разбирался. А точнее, для которого настоящая русская вера, видимо, была ещё в полной мере его собственным мировоззрением. Это хорошо видно по той естественности, с которой он передаёт образы русского языческого мировосприятия. И знакомит с этим нас. И в этом источнике - снова никаких намёков на скандинавские божества, никаких следов ни одного из известных нам скандинавских богов. Ровно ничего! Хотя и главный русский бог, известный по ПВЛ - Перун в Слове также не упоминается. Но там есть другие божества, которые описываются в Повести временных лет. Касательно молчания о Перуне - возможно, это может указывать на то, что он воспринимался тогда в первую очередь именно как варяжский бог - бог той самой руси, пришедшей с Балтики и правившей Киевом. Местные же жители юго-востока Руси, или их потомки, к которым, вероятно относился и автор Слова, могли больше предпочитать других богов. Главной же областью почитания Перуна видимо, была именно Южная Балтика, откуда его культ и был принесён на Русь.
Гибель от руки врага.
Что же мы ещё знаем о верованиях руси из настоящих древних текстов? Кое-что об этом есть у византийских авторов. Например, в “Истории” Льва Диакона. Сама его работа, как мы уже указывали, содержит подробные описания войн со Святославом, ходившим на Византию. О верованиях руси Диакон сообщает следующее:
Книга IX (8.): "О тавроскифах рассказывают еще и то, что они вплоть до нынешних времен никогда не сдаются врагам даже побежденные, - когда нет уже надежды на спасение, они пронзают себе мечами внутренности и таким образом сами себя убивают. Они поступают так, основываясь на следующем убеждении: убитые в сражении неприятелем, считают они, становятся после смерти и отлучения души от тела рабами его в подземном мире. Страшась такого служения, гнушаясь служить своим убийцам, они сами причиняют себе смерть. Вот какое убеждение владеет ими."
Диакон, вероятно, передал смысл верования русских не совсем точно. Скорее всего, русь считала, что человек становится навечно рабом, приняв смерть не просто от руки врага, но попав в плен, и там погибнув. Например, будучи казнённым. Это достаточно логично. Если бы человек верил, что просто умерев от руки врага - превратится в его вечного раба, то он боялся бы воевать, страшась перспективы самой гибели, как таковой. А вера в вечное рабство в результате смерти в рабстве - напротив, нацеливала бы своих приверженцев на бескомпромиссную борьбу. Такие люди не боялись бы воевать, но соглашались бы при этом только на победу. Они не сдавались бы ни при каких обстоятельствах. Потому, что боялись бы смерти в плену, в результате поражения - гораздо сильней, чем самой смерти. Именно это мировоззрение, видимо, и формировало таких головорезов, которыми русь предстаёт в источниках!
О том, что плену русь предпочитала самоубийство, имеются сведения и в арабских источниках. Об этом говорит, например Ибн Мискавейх в “Книге испытаний народов”, в которой рассказывается о знаменитом русском походе на закавказский город Бердаа, случившемся в 943 году. Русь учинила тогда там ужастный разгром. Вот, как он описывает смерть пятерых русинов, застигнутых большим количеством мсулульман:
“Слышал я от тех, кто был свидетелем [набега] этих русов, удивительные рассказы об их храбрости и о небольшом внимании их к тем мусульманам, что собирались против них. Один из этих слухов был известен в области, и я слышал не от одного, как пять человек русов собрались в саду Барда'а. Среди них был юноша, безбородый и светлый лицом, сын одного из их глав, и с ними - женщины из пленниц. Когда мусульманам стала известна эта новость, окружили они сад. Собралось большое количество дейлемитов и других для боя с этими пятью человеками, и старались добыть у них пленного. Но не было возможности его взять, потому что не сдавался ни один из них, и невозможно было убить их, пока они не убили мусульман во много раз больше, чем было их самих. И был тот безбородый из оставшихся. Когда он понял, что его возьмут в плен, то он влез на дерево, [которое было] рядом с ним, и не прекращал ранить себя кинжалом, бывшим с ним, в те части тела, [ранение которых смертельно,] пока не упал замертво”.
Напутствуя своих воинов около 971 года, перед битвой при Аркадиополе, с превосходящими силами византийцев, Святослав сказал следующее: "Некуда нам деться, надо биться - волею или неволей. Не посрамим земли Русской, но ляжем здесь костьми, ибо мёртвые позора не имеют. Если же побежим - будет нам позор. Так не побежим же, но встанем крепко. Я буду впереди вас. Если паду я тоже и для себя готовьте. И сказали воины - "Где твоя голова ляжет, там и мы головы наши сложим." В результате в той битве русские победили.
Проиллюстрировать избегание смерти в неволе, при отсутствии страха перед смертью, как таковой, можно также, например былиной о Сухмантии Одихмантьевиче. Напомним - Сухмантий должен был добыть Владимиру белую лебедь, но натолкнувшись на татар и, будучи ранен ими, вернулся с пустыми руками, предупредив князя об опасности. Однако князь отправил его в темницу. Когда же истинность его слов подтвердилась и русские отбились от татар, Владимир выпустил богатыря на волю. Но тот, получив свободу, чтобы восстановить свою честь - снял с себя повязки и позволил крови свободно течь, совершив самоубийство. Однако, сделал он это, только оказавшись на воле.
Вот видимо, каким рабством - “в сей век и в будущий”, клялся Игорь в случае нарушения договорённостей с Византией, в приведённом выше отрывке из ПВЛ. Речь о вечном рабстве, в которое попадает погибший в рабстве, или в плену. А в данном случае, видимо, ещё и клятвопреступник.
Как видите, эти верования также не слишком совпадают с тем, что нам известно о посмертной судьбе воинов в скандинавской мифологии. Там они попадают в Валхаллу, во дворец к Одину, где предаются бесконечным пирам и сражениям для развлечения! О каком-то “наказании” попавших в плен и погибших там, а тем более просто павших от руки врага, в скандинавской мифологии ничего неизвестно! Однако русь видимо, верила в то, что погибнуть в плену от руки врага - является самой незавидной участью! И испытывала от этого самый настоящий ужас! Пытаясь объяснить подобное несоответствие, представители скандинавской версии, иногда говорили, что то, что зафиксировано в тексте Диакона, является, мол, представлениями каких-то других народов, неизвестно почему приписанными Львом Диаконом руси. Однако как мы видим похожие свидетельства о руси есть и у арабов,
Здесь также следует отметить, что идея вечного посмертного рабства в подземном мире весьма напоминает мотив из сказки о принцессе Сванвите, записанной на Рюгене. Сказка эта приводится здесь: Temme J.D.H. Die Volkssagen von Pommern und Rügen. Berlin, 1840. Там присутствует древний языческий король, который обитает в глубоких подземельях, охраняя свои несметные сокровища. Который разъезжает иногда по острову в золотой короне на белом коне. Он навечно захватывает к себе тех, кто спустился в его подземелья, чтобы получить сокровища. Если этот человек промолвит хотя бы слово, или, возвращаясь обратно - оглянется, он навсегда останется в подземелье служить королю. Действительно, есть что-то общее.