Богач, бедняк, нищий, вор. Часть 1. Литературоведическая (окончание)
Часть 1. Литературоведическая (окончание)
1.3. Свобода и необходимость
Итак, Торби последовательно проходит четыре стадии повышения своего социального статуса, при этом на каждом этапе его жизненный опыт и статус практически обнуляется - он вновь попадает в совершенно чуждую среду и вынужден вновь изучать действующие правила и условности. Неизменным остаётся лишь одно - отсутствие личной свободы, понимаемой инстинктивно, как отсутствие личных ограничений и ответственности за последствия своих действий. Это изначальный, животный уровень свободы, за которую мальчик отчаянно борется в статусе раба. На всех последующих этапах он в той или иной степени сталкивается с ограничениями этого уровня свободы. Торби путешествует, сменяя одну клетку на другую, от одной несвободы к другой, и его и наша, читательская потребность в простой, животной свободе к концу романа начинает буквально душить.
Но помимо этой, естественной свободы, перед ним возникают другие виды свобод, порождённые усложнением среды, в которой оказывается герой, повышением его социального статуса и интеллектуального уровня. Усложнение несёт новые возможности - и новые формы свободы, и, соответственно, новые проявления несвободы. С ростом возможностей возникают новые потребности, растёт и степень его неудовлетворённости.
Точно так же развиваются ограничения, концепция долга. Долг по отношению к отцу, выросший из личной благодарности и привязанности, во втором эпизоде даёт отросток в виде долга по отношению к семье, менее эмоционально насыщенного, но зато объективно необходимого элемента выживания. В третьем эпизоде долг становится ещё более абстрактной сущностью, расширяясь до размеров человечества, а в четвёртой вновь смыкается с личным долгом перед отцом и получает необходимое эмоциональное подкрепление, чтобы стать определяющим фактором жизни.
В финале книги, достигнув вершины социальной лестницы, герой констатирует свою несвободу в рамках существующего общества. Здесь полно своих рогаток и ограничений. И тут его ждёт грандиозное искушение - всего лишь подмахнув передачу прав, он получает абсолютную (по меркам цивилизованного мира, разумеется) свободу - экономическую, физическую, матримональную и прочие. В этой точке ему оказываются достижимыми прежние простые идеалы личной свободы. Выбор для мальчика-раба очевиден. Выбор для нынешнего Торби прямо противоположен - он отказывается от личной свободы, избирая вместо неё долг, трансформировавшийся в социальную ответственность. Так одновременно завершаются и смыкаются две линии романа, свободы и необходимости.
Итог, к которому подводит автор своего героя - личное одиночество и порабощение собственным долгом. У Торби нет личной свободы, все его действия подчинены долгу, у него нет близких людей, есть только камрады, товарищи в борьбе, и абстрактное царство Свободы, в которое он прокладывает грудью дорогу, но не себе, не себе. Его собственную потребность в свободе пожирает и переваривает чувство долга.
Замечу, что это - его первое и единственное самостоятельно принятое решение в романе. До сей поры все его решения диктовал Баслим, Крауса или Икс-корпус в лице полковника Брисби. Наставники мальчика - очень важный элемент романа. О них стоит сказать несколько слов отдельно. Но сначала - о структуре романа. Потому что это красиво.
1.4. Четырёхчастная структура
Итак, почему «Гражданин Галактики» - это красиво?
Роман отчётливо поделен на четыре части, связанные между собой небольшими переходными мостиками. Такая четырёхчастная структура вызвала недовольство у критиков. Некоторые из них отмечали, что «Гражданин» на самом деле представляет собой четыре романа под одной обложкой, настолько различаются между собой части и настолько условны переходы между ними. Лично я думаю, что подобная симфоническая композиция вполне имеет право на существование. Ведь это не просто последовательность событий, вытянутая в цепочку. На самом деле это аккорд, в котором каждая нота поддерживает гармонию со всеми остальными. И это существенно разные ноты.
Многие читатели настолько проникаются очарованием антуража арабской сказки и простотой жизненных коллизий мальчика-раба, что остальные части романа воспринимают как нечто менее привлекательное и интересное. Ну да, переход из простых в более сложные сферы требует некоторых усилий. Необходимость подобных усилий не нравится читателям, зато импонирует некоторым литературоведам, которые называют роман лучшим в ювенильной серии Хайнлайна.
В чём сложность переключения между частями? В том, что это не просто смена антуража. Все части имеют сильные качественные отличия. Каждая из них занимает отдельную жанровую нишу. Вначале мы попадаем в шпионский роман пополам с арабской сказкой, затем перед нами открывается кусок из космооперы Андрэ Нортон про «Королеву Солнца», потом нас ждёт военно-космический роман Буджолд, а в финале и вовсе юридический триллер.
На каждом этапе основное действие протекает в своей, специфической сфере человеческой жизни: сначала это игры физического плана «прячься и беги», потом начинается серфинг по этикету и социальным связям, затем гвардеец играет в военные игрушки, секретность и субординацию, а в финале бизнесмен - в политику, финансы и бюрократию.
Каждая часть украшена своим специфическим национальным или интернациональным колоритом: античный-ближневосточный, гибридный цыганско-финский, военный-вненациональный и деловой европейский.
Дэймон Найт в «In Search of Wonder» назвал Джаббалапур «Kim-like wicked oriental splendor», с его лёгкой руки все критики послушно находят корни романа в Киплинговском «Киме». Однако мне кажется, что у писателя было более чем достаточно собственных впечатлений, полученных во время посещения Южной Африки, Сингапура и Джакарты в 1953-м, чтобы нарисовать собственный пейзаж тоталитарного государства с ориентальной экзотикой.
Антропологический этюд Хайнлайна во второй части - довольно редкая вещь в его творчестве. Обычно он описывает современное ему окружение и обстоятельства.
Связывают между собой такие разнородные в плане антуража части масштабная оболочка космооперы - лучшее средство нанизать на одну повествовательную нить и увязать между собой колоссальные культурные различия каждой из локаций. А кроме того, их связывают между собой темы свободы и необходимости, а также огромный конспирологический паззл, который собирает герой, выясняя свою собственную судьбу, восстанавливая личность полковника Баслима и решая проблему рабства. В финале здесь всё встаёт на места и выясняется, что не было ни одной лишней детали - Баслим, Флот, Вольные Торговцы, пиратские рейдеры, империя Саргона и терранские олигархи все встраиваются в единую картину и все четыре части романа звучат отдельными нотами одного аккорда.
Большинство критиков хором утверждают, что концовку романа Хайнлайн слил. Не согласен. Скомканные, проговоренные скороговоркой, оборванные концовки - обычное дело у Хайнлайна. Как писал Дэймон Найт, Хайнлайн «всегда старается втиснуть столько слов в последнюю строку, сколько сможет». Я думаю, вина за это лежит на редакторах, установивших лимит в 70000 слов, в который Боб был вынужден вбивать молотком свои тексты, обычно достигавшие ста с лишним тысяч слов. Но не в этом случае. Здесь итог выстроен и завершён. Роман замкнут на себя и самодостаточен. Герой проходит по мирам и социальной лестнице, чтобы прийти к истокам рабовладения. В этом отношении тема красиво и плавно замкнута в кольцо.
Возможно, читатели слишком привыкли к обычному хайнлайновскому финальному «уплотнению» событий, и поэтому изящно выстроенный трамплин и зона посадки им кажутся чем-то нудным и излишним. Но куда более вероятно, что концовка представляется слитой оттого, что Боб не позволил своему герою, преодолев все преграды, просто бороться за своё человеческое счастье, а обрушил на него весьма отрезвляющий холодный душ социальной ответственности. И эта ответственность - финальные кандалы героя, надетые им совершенно добровольно. И нам, уже свернувшимся в уютные клубочки в своих уютных читательских норках вдруг становится неуютно. И даже неловко. Вместо финального счастливого вздоха героя, сжимающего в руках Путёвку-В-Жизнь, нас как будто самих куда-то позвали. Вместо того, чтобы разделить с героем вкусную заслуженную конфетку, от нас словно бы чего-то потребовали. Вместо того, чтобы просто подарить какую-нибудь красивую яркую игрушку. Например, разгром какой-нибудь базы работорговцев или оккупацию Девяти Планет Саргона ограниченным миротворческим контингентом, несущим на штыках свободу и демократию. Дудки. Хайнлайн знал, что свободу на штыках не приносят. Его роман был обречён на подобную «слитую» концовку, продиктованную реализмом взглядов (и, вместе с тем, откровенным романтизмом, потому что ничем иным выбор Торби его пожизненного креста объяснить невозможно).
Здесь не могло быть традиционного счастливого конца, потому что мальчик был счастлив только в роли раба, о чём прямо говорится во «взрослой» версии романа. Но Хайнлайн не акцентирует на этом внимание читателя. Его герой выдавливает из себя раба, а вместе с ним и своё рабское счастье, лишившись которого, он начинает выдавливать раба из окружающего мира, чтобы уравнять счёт. И это совсем не хэппи энд. «Извините, - разводит руками Хайнлайн, - но другого мира у меня для вас нет, а в этом другого финала быть не могло».
1.5. Наставники
Патриархальность, к которой тяготеет Хайнлайн в своих социально-фантастических построениях, воплотилась в «Граждание Галактики» в образе наставников героя. Начинается всё с Баслима, божества этого мира, который первым открывает Торби глаза на жизнь, Вселенную и всё остальное, внушает ему основные заповеди и нормы морали, а затем, фактически, программирует всю его последующую жизнь. Посмертное существование Баслима играет не менее важную роль, его дух направляет решения главного героя на всех этапах его жизненного пути. Баслим - безусловный идеологический патриарх юного героя, он выполняет те же дидактические функции, что и более поздние учитель Дюбуа в «Звёздном десанте» или доктор Мэтсон в «Туннеле в небо». Их речи неизменно подаются нам через восприятие их подопечных как нечто неоспоримое. В этом определённая сила детских романов Хайнлайна - он обрушивает на читателя верные истины, подкреплённые своим авторитетом создателя данной Вселенной, сразу же задавая ими правила игры. Сюжет поддерживает интерес чтения и подкрепляет провозглашенные ранее истины, в результате к концу романа читатель приходит убеждённым протагонистом. Однако чисто литературно вещи из-за этого получаются очень однобокими. Даже минимальная полемика с наставником, познание на собственном опыте верности безапелляционно поданных истин, несомненно, добавило бы романам скрибнеровской серии психологизма и глубины.
Но, как бы то ни было, Баслим - авторитарный руководитель юного Торби и Идеальный Отец. Почему многие считают, что Баслим - образ идеального отца? Да по той же причине, по какой в литературе находятся образы идеальной женщины, например. Суть в том, что короля играет свита, а литературных персонажей - их окружение, и Баслим - идеальный отец не потому что он талантливый педагог или слова его как-то особенно проникновенно мудры, своевременны и доходчивы, а потому, что Торби его слушается. Именно взгляд через призму восприятия Торби, которому читатель временно доверяет своё альтер-эго, превращает Баслима в идеального отца.
Наставник - не просто говорящий учебник, Хайнлайн об этом прекрасно помнит. Помимо перечня полезных навыков, которые он передаёт мальчику, в книге описаны несколько эпизодов, где говорится о более важных вещах.
Дэймон Найт в «In Search of Wonder» пишет, что
«Баслим учит не техническим приёмам, но преподаёт уроки характера. Баслим старомодный упрямый моральный индивидуалист, неукоснительно придерживающийся собственных стандартов, которые требуют абсолютной свободы для других людей. Он руководит любовью, и учит примером».
Этот личный пример Баслима - великолепная находка Хайнлайна. Его особенность в том, что пример Баслима вырисовывается перед Торби постепенно. После смерти наставника на протяжении действия романа он всё время сталкивается с людьми, раскрывающими ему новые и новые кусочки истории Баслима, так, что его цель, идея, на алтарь которой старик положил свою жизнь, осознаётся Торби именно в тот момент, когда он сам морально готов принять этот крест на свои плечи.
Баслим учит Торби нормам свободного мира, собственно, он учит мальчика ограничениям личной свободы во имя нравственных идеалов. Этот урок завершается в конце книги.
Баслим не похож на большинство патриархальных лидеров Хайнлайна. Во-первых, он начисто лишён иронии, тогда как прочие отцы и командиры не могут обойтись без ёрничанья и насмешек. Другая интересная особенность - его внутренний мир иногда раскрывается читателю. Хайнлайн обычно рисует подобных персонажей исключительно их собственными словами и действиями, впадая временами в глубокий литературный бихевиоризм. От этого Баслим выглядит более человечным, чем обычные скалозубые отцы-командиры.
В замкнутом мирке торговцев Торби берёт под крылышко сначала женщина-антрополог, а затем уже члены сообщества, партнёр Джери и сам капитан Крауса. Антрополог с непредвзятыми сторонними оценками служит в качестве противовеса внутреннему ксенофобскому и традиционному клановому мышлению. Без неё у Торби, возможно, не было бы шансов сохранить свободу мышления и не превратиться в такого же непробиваемого сектанта, как члены его новой семьи. Само по себе внедрение наставника-оппонента, противостоящего окружающему социуму, в романе не ново - ту же роль выполнял Баслим, защищавший Торби от влияния среды, в которой он рос. Доктор Мейдер защищает не только Торби, но и юных читателей, она защищает их от вредного влияния красной идеологии, вовремя расставляя акценты своими замечаниями. Несмотря на это, на Западе многие прониклись идеей, что Хайнлайн, описывая сообщество Вольных Торговцев, подразумевал Идеальное Общество Будущего, это так же странно обнаруживать, как то, что на Востоке некоторые восторженные поклонники сочли этот цыганский табор, ни много ни мало, описанием коммунистического рая. Маргарет Мейдер в романе - копия реально существовавшей Маргарет Мид, женщины-антрополога, целый год прожившей среди дикарей Полинезии, и этот иронический намёк раскрывает собственное отношение Хайнлайна к сообществу фритрэйдеров.
Полковник Брисби - по-видимому, первый Идеальный Полковник в творчестве Хайнлайна. Что о нём ещё можно сказать? Слуга царю, отец солдатам. Настоящий полковник.
В финальной части романа Торби встречает адвоката Джеймса Гарша, который, видимо, послужил прототипом для более поздней и более полной фигуры Джубала Хэршоу. Он не столь колоритен, как Джубал, но несёт примерно те же мудрые скептические интонации. Видимо, его появление не случайно - незадолго до начала работы над «Гражданином Галактики» Хайнлайн в очередной раз подступался к «Чужаку», в котором также есть эпизод с наследством и адвокатом. Высокоморальный прожжёный циник пробрался сюда из другого романа контрабандой.
1.6. Образовательный момент
Как и в большинстве ювенильных романов, в «Гражданине Галактики» Хайнлайн вводит тему образования и уделяет ей важнейшее место. Вначале Баслим - Человек-Который-Всё-Делает-Правильно - внушает Торби, что он сможет всё, что захочет, если приложит усилия к обучению. В дальнейшем правильность этой максимы нигде не оспаривается и не подвергается сомнению. Баслим - практически бог этого Космоса, его заповедям тут следуют или проигрывают. На каждой остановке в жизненном пути Торби встречает очередного Наставника, который помогает ему освоить новые правила игры и продолжить обучение. В последнем эпизоде Торби, для которого потребность знать превратилась в необходимое условие жизни, отказывается подписывать непонятные бумаги, не вникнув в подробности, что провоцирует масштабный конфликт с окружением и подвергает риску его дальнейшее существование.
Хайнлайн абсолютизирует обучение, стремление к знанию, отчасти с очевидным педагогическим прицелом, отчасти - проецируя в созданную им Вселенную собственные идеалистические представления. В мировоззренческом плане Роберт Хайнлайн очень долгое время оставался Человеком Эпохи Возрождения, и с успехом доказывал свою способность охватывать разумом всю видимую Вселенную. Многие годы он упорно отстаивал свою претензию на универсальность во всех сферах деятельности, а также возможность хранить и поддерживать энциклопедичность знаний, пока не осознал невозможность объять необъятное - Вселенная заметно расширилась со времён Возрождения, и одного человека перестало на неё хватать. Тогда Боб сделал красивый финальный жест - написал две статьи в «Британнику», выбрав максимально разнесённые сферы знания, квантовую механику и биохимию, после чего почил на лаврах, окончательно переключившись на социальную фантастику.
Что даёт образование Торби, помимо практических навыков и понимания окружающего мира? Образование несёт ему очередную несвободу. Понимание последствий его собственных действий ограничивает его выбор. Оно лишает его прелести простых решений, чем были недовольны некоторые читатели, которым не хватило ударной концовки романа. Он не может закрыть семейный бизнес, который поддерживает рабство, не может «взять и поделить», не может разрубить гордиев узел сложившихся экономических отношений, не задев рикошетом сотни тысяч человеческих судеб. Он может только тянуть свою лямку, вычерпывая море напёрстком. Знания расширяют Вселенную Торби - и отводят ему крайне малое место в этой расширенной Вселенной.
1.7. Романтический аспект
Романтическая линия в романе страдает чрезмерной аскетичностью. Можно сказать, её там нет вовсе. Герой неколебимо, как скала, хранит свою невинность. Он похож на героев аниме, которые всеми силами уклоняются от сексуальных контактов любого вида и, несмотря на массу благоприятных обстоятельств, never scored.
«Дважды красивые молодые дамы бросаются ему на шею, примерно с тем же результатом, как если бы он был моллюском. Напрашивается вывод, что Торби столько раз окатывали холодным душем и подвергали вразумляющим побоям, что он прошел через период полового созревания, вынеся из него не больше, чем умение замечать разницу между мужчинами и женщинами. Это благочестивая традиция в литературе высших классов начала 20-го века, предназначенной для молодых людей, которые на самом деле получали взбучки и холодный душ. В рассказе же о мальчике-невольнике, выросшем в портовых трущобах восточного колорита, это одуряюще несообразный нюанс.
Я воспринимаю это как результат внешних ограничений, наложенных на Хайнлайна цензурой библиотекарей, и по всему, что я знаю, возможно, он подчеркнул это намеренно, чтобы показать, насколько это глупо»
пишет Дэймон Найт в «In Search of Wonder».
Действительно, Хайнлайн на этот раз не стал дразнить гусей:
«Как обычно, это - амбивалентная история, по своему характеру взрослая, но про мальчика, и без секса, так что даже Великая Тётя Агата ничего не сможет возразить»
Тётя Агата - комический персонаж британского юмориста Г. Вудхауза, женщина несгибаемой воли, под которой Хайнлайн подразумевал своего редактора Алису Далглиш, в свою очередь, транслировавшую ему требования генерального заказчика серии - библиотечного общества.
Если посмотреть хронологию эволюции сексуальной темы в скрибнеровской серии, мы увидим, что сделав несколько революционных шагов, начиная с ввода условной романтической линии в 1951-м («Среди планет») до недвусмысленных сексуальных контактов, правда, в виде «гражданского брака» в 1955 («Туннель в небе»), Хайнлайн вновь откатывается до уровня ненавязчивого флирта между героями. Я не уверен, что это только лишь влияние цензуры и нежелание обострять отношения, потому что ранее Хайнлайн уже преодолел эту планку. Возможно, дело в том, что Хайнлайн намеревался сделать два варианта романа, и «взрослый» должен был отличаться значительно большей свободой? Но «взрослая» версия на этот раз прошла через цензуру Кэтрин Таррант из «Astounding», которая порой была похлеще скрибнеровской.
Однако Алекс Паншин видит в этой асексуальности героев нечто большее, чем требования цензуры и утверждает, что Хайнлайн Второго Периода всё ещё относится к сексу, с одной стороны, как бойскаут, рассматривая секс, как некую вершину, которую нужно одолеть, с другой - совершенно пуритански, как сугубо интимное дело, освящённое узами законного брака. Взрослые герои Хайнлайна, как правило, не вступают в отношения до брака, а юные защищены весьма архаичной сексуальной наивностью. То есть, Боб, который во всех трёх браках регулярно ходил налево, и, похоже, вступил в Лето Любви на сорок лет раньше остального населения США, да так и забыл из него потом выйти, по мнению Алекса, продолжал в глубине души оставаться юным бойскаутом из Библейского Пояса Америки.
Ну, я бы, наверное, уточнил, что это может быть и применимо, но не к самому писателю, а к некому литературному альтер-эго Хайнлайна. В образ вполне благочестивого на практике (и с упоением грешащего во время ночных росказней у костра) бойскаута, в принципе, вполне укладывается и написание порнушки, которым писатель баловался в начале карьеры, и вырезанные редактором сцены «Кукловодов». И всё же… что-то тут не сходится. Хайнлайн, на мой взгляд, не мог бы писать нарочито-благопристойные вещи - слишком большая дистанция между мировоззрением и тем, что оказывается на бумаге. Будь всё так, разрыв между Хайнлайном Пишущим и Хайнлайном Живущим был бы чем-то вроде шизофрении. Я думаю, писатель просто всеми способами обходил эту тему в своих произведениях, помещал её в слепое пятно восприятия, будучи не в состоянии выложить на бумагу своё отношение к этой теме. (Зато когда эта возможность у него появилась, он выпалил из всех стволов).
1.8. О гаджетах и технологиях
И, в заключение - о таких необязательных вещах, как технические аспекты жизни в далёком будущем.
Использование гипноза вполне было в духе того времени. Тогда казалось, что гипноз - это волшебная палочка, универсальный инструмент, который может успешно решать многие прикладные задачи.
Методики Рэншоу звучат вполне актуально и в наше время. Во всяком случае, сеть полна разнообразных методичек, которые обещают фантастически повысить глубину восприятия и раскрыть пресловутый третий глаз до самого затылка. Вера в чудо накрепко застряла у нас в крови, и мы по-прежнему верим, что прыжком одолеем любые ограничения собственного мозга. Тема эта так или иначе всплывала в произведениях Хайнлайна - вспомним «Утраченное наследие», «Залив» или «Чужак» - их герои совершают качественный скачок, воспользовавшись некоей методикой. Реальный Сэмюэл Рэншоу был американским психологом, разрабатывал различные методики улучшения восприятия. В 1948 году он опубликовал в «Saturday Evening Post» статью «Ты не настолько умён, как мог бы», где её, видимо, и увидел Хайнлайн (он тоже печатался в SEP, с рассказом «Тёмные ямы Луны» ). Статью эту вы можете прочитать на русском на сайте sinisterway.org.
Компьютеры в навигации и системах управления огнём - это просто трансляция Хайнлайном существующих технических решений ВМФ в космическую область. Заслуга автора в том, что немногие из его коллег были в курсе или сочли нужным использовать эти гаджеты в своих футуристических конструкциях.
Парализующий луч работорговцев, скорее всего, является результатом творческой переработки Хайнлайном сообщений о воздействии НЛО на людей и земную технику.
Термоядерная энергетика кораблей и подпространственные прыжки к тому времени были общим местом в научной фантастике. Здесь стоит упомянуть, что Хайнлайн с самого начала своей литературной карьеры описывал космические корабли только с атомными двигателями, в его технологической истории Будущего век жидкостных и твердотопливных ракет даже не начинался.
Ну и - о Главном. В этом романе Хайнлайн…
…Впервые…
…Заменил…
…Логарифмическую линейку…
…КАЛЬКУЛЯТОРОМ!!!
А теперь, наконец-то, - картинки!
Продолжение следует
.
Часть 0. Предыстория
Часть 1. Литературоведическая (начало)
Часть 1. Литературоведическая (окончание) - You are here
Часть 2. Ловец и Голландец
Часть 3. Нищие и звездолёты
Часть 4. Портреты и сюжеты
Часть 5. Кунсткамера
Часть 6. Там, где можно не быть поэтом
.
1.3. Свобода и необходимость
Итак, Торби последовательно проходит четыре стадии повышения своего социального статуса, при этом на каждом этапе его жизненный опыт и статус практически обнуляется - он вновь попадает в совершенно чуждую среду и вынужден вновь изучать действующие правила и условности. Неизменным остаётся лишь одно - отсутствие личной свободы, понимаемой инстинктивно, как отсутствие личных ограничений и ответственности за последствия своих действий. Это изначальный, животный уровень свободы, за которую мальчик отчаянно борется в статусе раба. На всех последующих этапах он в той или иной степени сталкивается с ограничениями этого уровня свободы. Торби путешествует, сменяя одну клетку на другую, от одной несвободы к другой, и его и наша, читательская потребность в простой, животной свободе к концу романа начинает буквально душить.
Но помимо этой, естественной свободы, перед ним возникают другие виды свобод, порождённые усложнением среды, в которой оказывается герой, повышением его социального статуса и интеллектуального уровня. Усложнение несёт новые возможности - и новые формы свободы, и, соответственно, новые проявления несвободы. С ростом возможностей возникают новые потребности, растёт и степень его неудовлетворённости.
Точно так же развиваются ограничения, концепция долга. Долг по отношению к отцу, выросший из личной благодарности и привязанности, во втором эпизоде даёт отросток в виде долга по отношению к семье, менее эмоционально насыщенного, но зато объективно необходимого элемента выживания. В третьем эпизоде долг становится ещё более абстрактной сущностью, расширяясь до размеров человечества, а в четвёртой вновь смыкается с личным долгом перед отцом и получает необходимое эмоциональное подкрепление, чтобы стать определяющим фактором жизни.
В финале книги, достигнув вершины социальной лестницы, герой констатирует свою несвободу в рамках существующего общества. Здесь полно своих рогаток и ограничений. И тут его ждёт грандиозное искушение - всего лишь подмахнув передачу прав, он получает абсолютную (по меркам цивилизованного мира, разумеется) свободу - экономическую, физическую, матримональную и прочие. В этой точке ему оказываются достижимыми прежние простые идеалы личной свободы. Выбор для мальчика-раба очевиден. Выбор для нынешнего Торби прямо противоположен - он отказывается от личной свободы, избирая вместо неё долг, трансформировавшийся в социальную ответственность. Так одновременно завершаются и смыкаются две линии романа, свободы и необходимости.
Итог, к которому подводит автор своего героя - личное одиночество и порабощение собственным долгом. У Торби нет личной свободы, все его действия подчинены долгу, у него нет близких людей, есть только камрады, товарищи в борьбе, и абстрактное царство Свободы, в которое он прокладывает грудью дорогу, но не себе, не себе. Его собственную потребность в свободе пожирает и переваривает чувство долга.
Замечу, что это - его первое и единственное самостоятельно принятое решение в романе. До сей поры все его решения диктовал Баслим, Крауса или Икс-корпус в лице полковника Брисби. Наставники мальчика - очень важный элемент романа. О них стоит сказать несколько слов отдельно. Но сначала - о структуре романа. Потому что это красиво.
1.4. Четырёхчастная структура
Итак, почему «Гражданин Галактики» - это красиво?
Роман отчётливо поделен на четыре части, связанные между собой небольшими переходными мостиками. Такая четырёхчастная структура вызвала недовольство у критиков. Некоторые из них отмечали, что «Гражданин» на самом деле представляет собой четыре романа под одной обложкой, настолько различаются между собой части и настолько условны переходы между ними. Лично я думаю, что подобная симфоническая композиция вполне имеет право на существование. Ведь это не просто последовательность событий, вытянутая в цепочку. На самом деле это аккорд, в котором каждая нота поддерживает гармонию со всеми остальными. И это существенно разные ноты.
Многие читатели настолько проникаются очарованием антуража арабской сказки и простотой жизненных коллизий мальчика-раба, что остальные части романа воспринимают как нечто менее привлекательное и интересное. Ну да, переход из простых в более сложные сферы требует некоторых усилий. Необходимость подобных усилий не нравится читателям, зато импонирует некоторым литературоведам, которые называют роман лучшим в ювенильной серии Хайнлайна.
В чём сложность переключения между частями? В том, что это не просто смена антуража. Все части имеют сильные качественные отличия. Каждая из них занимает отдельную жанровую нишу. Вначале мы попадаем в шпионский роман пополам с арабской сказкой, затем перед нами открывается кусок из космооперы Андрэ Нортон про «Королеву Солнца», потом нас ждёт военно-космический роман Буджолд, а в финале и вовсе юридический триллер.
На каждом этапе основное действие протекает в своей, специфической сфере человеческой жизни: сначала это игры физического плана «прячься и беги», потом начинается серфинг по этикету и социальным связям, затем гвардеец играет в военные игрушки, секретность и субординацию, а в финале бизнесмен - в политику, финансы и бюрократию.
Каждая часть украшена своим специфическим национальным или интернациональным колоритом: античный-ближневосточный, гибридный цыганско-финский, военный-вненациональный и деловой европейский.
Дэймон Найт в «In Search of Wonder» назвал Джаббалапур «Kim-like wicked oriental splendor», с его лёгкой руки все критики послушно находят корни романа в Киплинговском «Киме». Однако мне кажется, что у писателя было более чем достаточно собственных впечатлений, полученных во время посещения Южной Африки, Сингапура и Джакарты в 1953-м, чтобы нарисовать собственный пейзаж тоталитарного государства с ориентальной экзотикой.
Антропологический этюд Хайнлайна во второй части - довольно редкая вещь в его творчестве. Обычно он описывает современное ему окружение и обстоятельства.
Связывают между собой такие разнородные в плане антуража части масштабная оболочка космооперы - лучшее средство нанизать на одну повествовательную нить и увязать между собой колоссальные культурные различия каждой из локаций. А кроме того, их связывают между собой темы свободы и необходимости, а также огромный конспирологический паззл, который собирает герой, выясняя свою собственную судьбу, восстанавливая личность полковника Баслима и решая проблему рабства. В финале здесь всё встаёт на места и выясняется, что не было ни одной лишней детали - Баслим, Флот, Вольные Торговцы, пиратские рейдеры, империя Саргона и терранские олигархи все встраиваются в единую картину и все четыре части романа звучат отдельными нотами одного аккорда.
Большинство критиков хором утверждают, что концовку романа Хайнлайн слил. Не согласен. Скомканные, проговоренные скороговоркой, оборванные концовки - обычное дело у Хайнлайна. Как писал Дэймон Найт, Хайнлайн «всегда старается втиснуть столько слов в последнюю строку, сколько сможет». Я думаю, вина за это лежит на редакторах, установивших лимит в 70000 слов, в который Боб был вынужден вбивать молотком свои тексты, обычно достигавшие ста с лишним тысяч слов. Но не в этом случае. Здесь итог выстроен и завершён. Роман замкнут на себя и самодостаточен. Герой проходит по мирам и социальной лестнице, чтобы прийти к истокам рабовладения. В этом отношении тема красиво и плавно замкнута в кольцо.
Возможно, читатели слишком привыкли к обычному хайнлайновскому финальному «уплотнению» событий, и поэтому изящно выстроенный трамплин и зона посадки им кажутся чем-то нудным и излишним. Но куда более вероятно, что концовка представляется слитой оттого, что Боб не позволил своему герою, преодолев все преграды, просто бороться за своё человеческое счастье, а обрушил на него весьма отрезвляющий холодный душ социальной ответственности. И эта ответственность - финальные кандалы героя, надетые им совершенно добровольно. И нам, уже свернувшимся в уютные клубочки в своих уютных читательских норках вдруг становится неуютно. И даже неловко. Вместо финального счастливого вздоха героя, сжимающего в руках Путёвку-В-Жизнь, нас как будто самих куда-то позвали. Вместо того, чтобы разделить с героем вкусную заслуженную конфетку, от нас словно бы чего-то потребовали. Вместо того, чтобы просто подарить какую-нибудь красивую яркую игрушку. Например, разгром какой-нибудь базы работорговцев или оккупацию Девяти Планет Саргона ограниченным миротворческим контингентом, несущим на штыках свободу и демократию. Дудки. Хайнлайн знал, что свободу на штыках не приносят. Его роман был обречён на подобную «слитую» концовку, продиктованную реализмом взглядов (и, вместе с тем, откровенным романтизмом, потому что ничем иным выбор Торби его пожизненного креста объяснить невозможно).
Здесь не могло быть традиционного счастливого конца, потому что мальчик был счастлив только в роли раба, о чём прямо говорится во «взрослой» версии романа. Но Хайнлайн не акцентирует на этом внимание читателя. Его герой выдавливает из себя раба, а вместе с ним и своё рабское счастье, лишившись которого, он начинает выдавливать раба из окружающего мира, чтобы уравнять счёт. И это совсем не хэппи энд. «Извините, - разводит руками Хайнлайн, - но другого мира у меня для вас нет, а в этом другого финала быть не могло».
1.5. Наставники
Патриархальность, к которой тяготеет Хайнлайн в своих социально-фантастических построениях, воплотилась в «Граждание Галактики» в образе наставников героя. Начинается всё с Баслима, божества этого мира, который первым открывает Торби глаза на жизнь, Вселенную и всё остальное, внушает ему основные заповеди и нормы морали, а затем, фактически, программирует всю его последующую жизнь. Посмертное существование Баслима играет не менее важную роль, его дух направляет решения главного героя на всех этапах его жизненного пути. Баслим - безусловный идеологический патриарх юного героя, он выполняет те же дидактические функции, что и более поздние учитель Дюбуа в «Звёздном десанте» или доктор Мэтсон в «Туннеле в небо». Их речи неизменно подаются нам через восприятие их подопечных как нечто неоспоримое. В этом определённая сила детских романов Хайнлайна - он обрушивает на читателя верные истины, подкреплённые своим авторитетом создателя данной Вселенной, сразу же задавая ими правила игры. Сюжет поддерживает интерес чтения и подкрепляет провозглашенные ранее истины, в результате к концу романа читатель приходит убеждённым протагонистом. Однако чисто литературно вещи из-за этого получаются очень однобокими. Даже минимальная полемика с наставником, познание на собственном опыте верности безапелляционно поданных истин, несомненно, добавило бы романам скрибнеровской серии психологизма и глубины.
Но, как бы то ни было, Баслим - авторитарный руководитель юного Торби и Идеальный Отец. Почему многие считают, что Баслим - образ идеального отца? Да по той же причине, по какой в литературе находятся образы идеальной женщины, например. Суть в том, что короля играет свита, а литературных персонажей - их окружение, и Баслим - идеальный отец не потому что он талантливый педагог или слова его как-то особенно проникновенно мудры, своевременны и доходчивы, а потому, что Торби его слушается. Именно взгляд через призму восприятия Торби, которому читатель временно доверяет своё альтер-эго, превращает Баслима в идеального отца.
Наставник - не просто говорящий учебник, Хайнлайн об этом прекрасно помнит. Помимо перечня полезных навыков, которые он передаёт мальчику, в книге описаны несколько эпизодов, где говорится о более важных вещах.
Дэймон Найт в «In Search of Wonder» пишет, что
«Баслим учит не техническим приёмам, но преподаёт уроки характера. Баслим старомодный упрямый моральный индивидуалист, неукоснительно придерживающийся собственных стандартов, которые требуют абсолютной свободы для других людей. Он руководит любовью, и учит примером».
Этот личный пример Баслима - великолепная находка Хайнлайна. Его особенность в том, что пример Баслима вырисовывается перед Торби постепенно. После смерти наставника на протяжении действия романа он всё время сталкивается с людьми, раскрывающими ему новые и новые кусочки истории Баслима, так, что его цель, идея, на алтарь которой старик положил свою жизнь, осознаётся Торби именно в тот момент, когда он сам морально готов принять этот крест на свои плечи.
Баслим учит Торби нормам свободного мира, собственно, он учит мальчика ограничениям личной свободы во имя нравственных идеалов. Этот урок завершается в конце книги.
Баслим не похож на большинство патриархальных лидеров Хайнлайна. Во-первых, он начисто лишён иронии, тогда как прочие отцы и командиры не могут обойтись без ёрничанья и насмешек. Другая интересная особенность - его внутренний мир иногда раскрывается читателю. Хайнлайн обычно рисует подобных персонажей исключительно их собственными словами и действиями, впадая временами в глубокий литературный бихевиоризм. От этого Баслим выглядит более человечным, чем обычные скалозубые отцы-командиры.
В замкнутом мирке торговцев Торби берёт под крылышко сначала женщина-антрополог, а затем уже члены сообщества, партнёр Джери и сам капитан Крауса. Антрополог с непредвзятыми сторонними оценками служит в качестве противовеса внутреннему ксенофобскому и традиционному клановому мышлению. Без неё у Торби, возможно, не было бы шансов сохранить свободу мышления и не превратиться в такого же непробиваемого сектанта, как члены его новой семьи. Само по себе внедрение наставника-оппонента, противостоящего окружающему социуму, в романе не ново - ту же роль выполнял Баслим, защищавший Торби от влияния среды, в которой он рос. Доктор Мейдер защищает не только Торби, но и юных читателей, она защищает их от вредного влияния красной идеологии, вовремя расставляя акценты своими замечаниями. Несмотря на это, на Западе многие прониклись идеей, что Хайнлайн, описывая сообщество Вольных Торговцев, подразумевал Идеальное Общество Будущего, это так же странно обнаруживать, как то, что на Востоке некоторые восторженные поклонники сочли этот цыганский табор, ни много ни мало, описанием коммунистического рая. Маргарет Мейдер в романе - копия реально существовавшей Маргарет Мид, женщины-антрополога, целый год прожившей среди дикарей Полинезии, и этот иронический намёк раскрывает собственное отношение Хайнлайна к сообществу фритрэйдеров.
Полковник Брисби - по-видимому, первый Идеальный Полковник в творчестве Хайнлайна. Что о нём ещё можно сказать? Слуга царю, отец солдатам. Настоящий полковник.
В финальной части романа Торби встречает адвоката Джеймса Гарша, который, видимо, послужил прототипом для более поздней и более полной фигуры Джубала Хэршоу. Он не столь колоритен, как Джубал, но несёт примерно те же мудрые скептические интонации. Видимо, его появление не случайно - незадолго до начала работы над «Гражданином Галактики» Хайнлайн в очередной раз подступался к «Чужаку», в котором также есть эпизод с наследством и адвокатом. Высокоморальный прожжёный циник пробрался сюда из другого романа контрабандой.
1.6. Образовательный момент
Как и в большинстве ювенильных романов, в «Гражданине Галактики» Хайнлайн вводит тему образования и уделяет ей важнейшее место. Вначале Баслим - Человек-Который-Всё-Делает-Правильно - внушает Торби, что он сможет всё, что захочет, если приложит усилия к обучению. В дальнейшем правильность этой максимы нигде не оспаривается и не подвергается сомнению. Баслим - практически бог этого Космоса, его заповедям тут следуют или проигрывают. На каждой остановке в жизненном пути Торби встречает очередного Наставника, который помогает ему освоить новые правила игры и продолжить обучение. В последнем эпизоде Торби, для которого потребность знать превратилась в необходимое условие жизни, отказывается подписывать непонятные бумаги, не вникнув в подробности, что провоцирует масштабный конфликт с окружением и подвергает риску его дальнейшее существование.
Хайнлайн абсолютизирует обучение, стремление к знанию, отчасти с очевидным педагогическим прицелом, отчасти - проецируя в созданную им Вселенную собственные идеалистические представления. В мировоззренческом плане Роберт Хайнлайн очень долгое время оставался Человеком Эпохи Возрождения, и с успехом доказывал свою способность охватывать разумом всю видимую Вселенную. Многие годы он упорно отстаивал свою претензию на универсальность во всех сферах деятельности, а также возможность хранить и поддерживать энциклопедичность знаний, пока не осознал невозможность объять необъятное - Вселенная заметно расширилась со времён Возрождения, и одного человека перестало на неё хватать. Тогда Боб сделал красивый финальный жест - написал две статьи в «Британнику», выбрав максимально разнесённые сферы знания, квантовую механику и биохимию, после чего почил на лаврах, окончательно переключившись на социальную фантастику.
Что даёт образование Торби, помимо практических навыков и понимания окружающего мира? Образование несёт ему очередную несвободу. Понимание последствий его собственных действий ограничивает его выбор. Оно лишает его прелести простых решений, чем были недовольны некоторые читатели, которым не хватило ударной концовки романа. Он не может закрыть семейный бизнес, который поддерживает рабство, не может «взять и поделить», не может разрубить гордиев узел сложившихся экономических отношений, не задев рикошетом сотни тысяч человеческих судеб. Он может только тянуть свою лямку, вычерпывая море напёрстком. Знания расширяют Вселенную Торби - и отводят ему крайне малое место в этой расширенной Вселенной.
1.7. Романтический аспект
Романтическая линия в романе страдает чрезмерной аскетичностью. Можно сказать, её там нет вовсе. Герой неколебимо, как скала, хранит свою невинность. Он похож на героев аниме, которые всеми силами уклоняются от сексуальных контактов любого вида и, несмотря на массу благоприятных обстоятельств, never scored.
«Дважды красивые молодые дамы бросаются ему на шею, примерно с тем же результатом, как если бы он был моллюском. Напрашивается вывод, что Торби столько раз окатывали холодным душем и подвергали вразумляющим побоям, что он прошел через период полового созревания, вынеся из него не больше, чем умение замечать разницу между мужчинами и женщинами. Это благочестивая традиция в литературе высших классов начала 20-го века, предназначенной для молодых людей, которые на самом деле получали взбучки и холодный душ. В рассказе же о мальчике-невольнике, выросшем в портовых трущобах восточного колорита, это одуряюще несообразный нюанс.
Я воспринимаю это как результат внешних ограничений, наложенных на Хайнлайна цензурой библиотекарей, и по всему, что я знаю, возможно, он подчеркнул это намеренно, чтобы показать, насколько это глупо»
пишет Дэймон Найт в «In Search of Wonder».
Действительно, Хайнлайн на этот раз не стал дразнить гусей:
«Как обычно, это - амбивалентная история, по своему характеру взрослая, но про мальчика, и без секса, так что даже Великая Тётя Агата ничего не сможет возразить»
Тётя Агата - комический персонаж британского юмориста Г. Вудхауза, женщина несгибаемой воли, под которой Хайнлайн подразумевал своего редактора Алису Далглиш, в свою очередь, транслировавшую ему требования генерального заказчика серии - библиотечного общества.
Если посмотреть хронологию эволюции сексуальной темы в скрибнеровской серии, мы увидим, что сделав несколько революционных шагов, начиная с ввода условной романтической линии в 1951-м («Среди планет») до недвусмысленных сексуальных контактов, правда, в виде «гражданского брака» в 1955 («Туннель в небе»), Хайнлайн вновь откатывается до уровня ненавязчивого флирта между героями. Я не уверен, что это только лишь влияние цензуры и нежелание обострять отношения, потому что ранее Хайнлайн уже преодолел эту планку. Возможно, дело в том, что Хайнлайн намеревался сделать два варианта романа, и «взрослый» должен был отличаться значительно большей свободой? Но «взрослая» версия на этот раз прошла через цензуру Кэтрин Таррант из «Astounding», которая порой была похлеще скрибнеровской.
Однако Алекс Паншин видит в этой асексуальности героев нечто большее, чем требования цензуры и утверждает, что Хайнлайн Второго Периода всё ещё относится к сексу, с одной стороны, как бойскаут, рассматривая секс, как некую вершину, которую нужно одолеть, с другой - совершенно пуритански, как сугубо интимное дело, освящённое узами законного брака. Взрослые герои Хайнлайна, как правило, не вступают в отношения до брака, а юные защищены весьма архаичной сексуальной наивностью. То есть, Боб, который во всех трёх браках регулярно ходил налево, и, похоже, вступил в Лето Любви на сорок лет раньше остального населения США, да так и забыл из него потом выйти, по мнению Алекса, продолжал в глубине души оставаться юным бойскаутом из Библейского Пояса Америки.
Ну, я бы, наверное, уточнил, что это может быть и применимо, но не к самому писателю, а к некому литературному альтер-эго Хайнлайна. В образ вполне благочестивого на практике (и с упоением грешащего во время ночных росказней у костра) бойскаута, в принципе, вполне укладывается и написание порнушки, которым писатель баловался в начале карьеры, и вырезанные редактором сцены «Кукловодов». И всё же… что-то тут не сходится. Хайнлайн, на мой взгляд, не мог бы писать нарочито-благопристойные вещи - слишком большая дистанция между мировоззрением и тем, что оказывается на бумаге. Будь всё так, разрыв между Хайнлайном Пишущим и Хайнлайном Живущим был бы чем-то вроде шизофрении. Я думаю, писатель просто всеми способами обходил эту тему в своих произведениях, помещал её в слепое пятно восприятия, будучи не в состоянии выложить на бумагу своё отношение к этой теме. (Зато когда эта возможность у него появилась, он выпалил из всех стволов).
1.8. О гаджетах и технологиях
И, в заключение - о таких необязательных вещах, как технические аспекты жизни в далёком будущем.
Использование гипноза вполне было в духе того времени. Тогда казалось, что гипноз - это волшебная палочка, универсальный инструмент, который может успешно решать многие прикладные задачи.
Методики Рэншоу звучат вполне актуально и в наше время. Во всяком случае, сеть полна разнообразных методичек, которые обещают фантастически повысить глубину восприятия и раскрыть пресловутый третий глаз до самого затылка. Вера в чудо накрепко застряла у нас в крови, и мы по-прежнему верим, что прыжком одолеем любые ограничения собственного мозга. Тема эта так или иначе всплывала в произведениях Хайнлайна - вспомним «Утраченное наследие», «Залив» или «Чужак» - их герои совершают качественный скачок, воспользовавшись некоей методикой. Реальный Сэмюэл Рэншоу был американским психологом, разрабатывал различные методики улучшения восприятия. В 1948 году он опубликовал в «Saturday Evening Post» статью «Ты не настолько умён, как мог бы», где её, видимо, и увидел Хайнлайн (он тоже печатался в SEP, с рассказом «Тёмные ямы Луны» ). Статью эту вы можете прочитать на русском на сайте sinisterway.org.
Компьютеры в навигации и системах управления огнём - это просто трансляция Хайнлайном существующих технических решений ВМФ в космическую область. Заслуга автора в том, что немногие из его коллег были в курсе или сочли нужным использовать эти гаджеты в своих футуристических конструкциях.
Парализующий луч работорговцев, скорее всего, является результатом творческой переработки Хайнлайном сообщений о воздействии НЛО на людей и земную технику.
Термоядерная энергетика кораблей и подпространственные прыжки к тому времени были общим местом в научной фантастике. Здесь стоит упомянуть, что Хайнлайн с самого начала своей литературной карьеры описывал космические корабли только с атомными двигателями, в его технологической истории Будущего век жидкостных и твердотопливных ракет даже не начинался.
Ну и - о Главном. В этом романе Хайнлайн…
…Впервые…
…Заменил…
…Логарифмическую линейку…
…КАЛЬКУЛЯТОРОМ!!!
А теперь, наконец-то, - картинки!
Продолжение следует
.
Часть 0. Предыстория
Часть 1. Литературоведическая (начало)
Часть 1. Литературоведическая (окончание) - You are here
Часть 2. Ловец и Голландец
Часть 3. Нищие и звездолёты
Часть 4. Портреты и сюжеты
Часть 5. Кунсткамера
Часть 6. Там, где можно не быть поэтом
.