Прочь (Get Out, 2017)
Последний великий американский фильм. И совсем не случайно он снят негром, которых через БЛМ также поставят под контроль, как под контроль поставили белое население. Белые сейчас могут снять только беззубое "Меню" (хотя оно и лучше 99% остальных фильмов), где единственное светлое пятно - это немолодой англичанин Рэйф Файнс.
Когда главный герой разбивает ногой лицо одному из преследователей, видишь явные отсылки к современному корейскому кино. Жестокость против бесчеловечности, молодое против старого. При просмотре стали лучше понятны причины и цели СВО. Пока весь мир находится под гипнозом, Россия пытается выкарабкаться из "погружения". В "Прочь" замечательные отсылки к фильмам-нуарам и классическим фильмам ужасов. Как сам Джордан Пилл хорошо заметил в документальном сериале "История хоррора с Элаем Ротом", именно подобные жанровые картины помогают без цензуры высказаться о происходящем в обществе.
Денис Рузаев. Эффект от «Прочь» заметно больше суммы слагаемых - и прекрасно работает в отсутствие любой связи с повесткой этнических отношений в Америке позднего Обамы и раннего Трампа.
Поэтому все же позволю себе спойлер - точнее, два. Крису у Эрмитейджей угрожают не рабство 2.0 и не садистские пытки, не расистский ресентимент и даже не смерть - а нечто куда более страшное. Что именно - не так, на самом деле, важно. Куда важнее, что, выстраивая на основе сюжета комедии с Сидни Пуатье «Угадай, кто придет к обеду» едкую сатирическую страшилку, Джордан Пил попутно и, по его собственным словам, нечаянно угадывает ключевой парадокс blackhood'а. Смерть для афроамериканца не так страшна, как некоторые формы жизни, - более того, именно постоянная, почти интимная близость смерти и является, как писала литературовед Сайдия Хартман, онтологической базой черного бытия. «Черные» жизни, по ее логике, определяются в контексте устройства американского общества своей жертвенностью - именно они уже не первый век идут в расход для поддержания заложенного еще в Америке XIX века порядка, для сохранения безопасности и комфортности жизни привилегированных белых. Ровно такую коллизию Пил, в сущности, и разыгрывает - заодно отказывая своим чернокожим персонажам в праве на избавление смертью, превращая их тела в голый материал для белого благополучия.
Ключевой для этой трансформации в «Прочь» становится идея sunken place - ступора, паралича, бессилия, в которые вводится злоумышленниками герой, лишаясь возможности сопротивляться, буквально падая во тьму беспомощности. В иллюстрирующих это состояние сценах Пил вдруг погружает фильм в почти кубриковский сюрреалистический морок стилистического перегруза, натуральной, а не созданной клишированными хоррор-приемами жути; традиционный реализм, царствующий в остальных эпизодах фильма, оказывается попросту неспособен адекватно транслировать психологический кошмар, испытываемый героем, и Пил не стесняется это признать. Амбиция передать не просто испуганный взгляд чернокожего человека на белый мир, в котором он вынужден себя обнаруживать, но стоящее за ним ощущение неизбывной тревоги приводит к рискованному стилистическому ходу - и тот оказывается идеальной иллюстрацией не только «черного» опыта, но и любой, не привязанной к цвету кожи, потери того, что Хайдеггер называл самостью (то есть собственной личности, уникального индивидуального опыта).
Финал фильма, целиком выстроенного вокруг идеи показать ужас белого мира глазами чернокожего человека, больше всего похож на финал какого-нибудь кино о зомби-апокалипсисе (не случайно «Ночь живых мертвецов» Ромеро тоже сводилась к безнадежности борьбы черного человека за выживание). Возможность отдышаться теперь есть - но успокоиться, избавиться от чувства загнанности сбежавшие герои уже не смогут никогда: их по-прежнему окружает мир белых людей. А значит, охота продолжается.
Александр Дугин. Гегемония - это не просто государство, не просто власть. Грамши понимает под «гегемонией» феномен очень близкий к тому, что Ленин понимал под «империализмом», или то, что сегодня называется «глобализацией», «великой перезагрузкой», «новым мировым порядком». То есть, гегемония - это комплексный исторический, идеологический, военный, геополитический, стратегический феномен.
Само понятие «гегемон» не грамшистское, оно древнее: его использовал еще древнегреческий историк Фукидид. Греческое понятие «гегемон» - это политическая сила, которая обладает превосходством в региональном или более широком контексте. Отсюда у стоиков понятие «гегемоникон» - царствующее начало.
Гегемония по Грамши - это совершенно особое использование термина «гегемония», которое не вытекает напрямую из исторического анализа использования этого термина. Для Грамши, гегемония - это сила, которая сочетает историю, идею, цивилизацию, культуру, военный, социально-экономический, промышленный потенциал. Греки никогда не включали в понятие «гегемония» идеологию: сражение Спарты и Афин для них было борьбой двух гегемоний. Даже Рим и Карфаген - при том, что Честертон справедливо пытался в духе геополитического дуализма связать Рим и Карфаген с идеологией, - все-таки, сами римляне и карфагеняне воспринимали свою вражду как борьбу за политический контроль. Но Грамши мыслит иначе.
В отличие от греков и римлян, субъект гегемонии по Грамши - не государство. И это все меняет: с точки зрения Грамши, гегемонией является некая сила, которая может воплощаться в государстве, блоке государств, в политическом направлении, но эта сила - больше, чем государство. В гегемонии воплощаются некоторые исторические фундаментальные онтологические тенденции. То есть гегемония конституируется временем, определенным его направлением. И поэтому субъектом гегемонии является сеть.
«Грамшистское» понятие гегемонии - это попытка выделения специфического субъекта, объединяющего исторические формы жизни. И эти исторические формы жизни подавляют и подчиняют все: экономические системы, культурные паттерны, технологии, военную промышленность. Глобальная гегемония - это специфическая жизненная среда, это субъект, который из себя исторгает, перемалывает, ассимилирует, трансформирует все то, что ему попадается.
Кроме того, гегемония - это еще и особый экономический уклад. Для Грамши гегемония - это капитализм, присущая ему культурная, информационная, экономическая, медийная, военная, политическая, образовательная среда. Гегемония представляет собой некую форму бытия капитализма как специфического субъекта истории.
Гегемония основана на тонком симбиозе составляющих ее элементов. Взлет натовского бомбардировщика, приезд дипломатической миссии смотреть «иранский атом», выступление Леди Гаги, предложение развивающейся африканской стране большого кредита от МВФ, цензура выступления итальянского или русского философа - это все элементы гегемонии. Вам кажется, что речь идет о совершенно разных вопросах? В одном случае - военный, в другом случае - экономический, в третьем - политический, в четвертом - культурный вопрос. А для Грамши они связаны непосредственно.
Гегемония только одна. Как древние считали, что есть только одна империя. Она может менять правящий класс, быть ассирийской, греческой, римской, но оставаться одной империей. Так существует и только одна гегемония.
Это фундаментальное понимание Грамши в некоторых аспектах международных отношений глубже, чем методология Карла Шмитта. А вместе они идеальная пара: где Грамши сбивается на вульгарный марксизм, там полезен Карл Шмитт со своим реализмом; там, где Карл Шмитт говорит слишком осторожно или слишком узко, Грамши неожиданно развертывает свои свирепые обобщения. Поэтому их надо читать вместе - «правый» и «левый», идеальная пара. Это настоящая политология, и такой анализ в международных отношениях оптимальный и наиболее полноценный.
Логика гегемонии
Итак, гегемония - только одна. Гегемония - это капитализм, современное западное капиталистическое общество. Но в гегемонию капитализм переходит не сразу. Что его приводит к гегемонии? Внутренняя логика гегемонии.
Капитализм входит в стадию гегемонии на определенном этапе, когда то общее, что есть в этой структуре, начинает превалировать над частными национальными вопросами. Гегемония только одна, она универсальна и произрастает сквозь все сферы жизни. Став эксплицитной, она начинает отменять национальные государства и подчинять их себе полностью.
То, что мы видим в глобализации 90-х годов, до которых Грамши не дожил - однополярный мир, который начал складываться, и есть гегемония. Гегемония стала собой не сразу, она была всегда заключена в капитализме, в его стремлении к универсализации. Но глобалистской стадии капитализм достиг в определенный исторический период, когда доминация капиталистического Запада над всеми остальными альтернативами стала эксплицитной и утвержденной исторически. Именно в этот момент гегемония и стала самой собой.
Поэтому Грамши стал по-настоящему актуален именно после краха Советского Союза, когда все убедились, что концепт гегемонии - самый действенный. Описав гегемонию, он описал нам мир, который стал именно таким в 90-е годы - наступила эпоха гегемонии, однополярный мир, где политическая либеральная демократия, капиталистическая экономика, политическая система, избирательный парламентаризм, техноцентрическая культура, свобода открытия сетей - все это стало проникать в каждое общество.
И что гегемония делает? Она взламывает и вскрывает национальные структуры. Приходит Камала Харрис и уничтожает буйного сторонника суверенитета. Почему? Потому что гегемонии нельзя противостоять изнутри самой гегемонии. Потому что предшествующая стадия - гегемония, воплощенная в национализме, в суверенности и национальном государстве - часть той же самой гегемонии. Только часть прошлого, а глобальная гегемония - это будущее, куда нас влекут всеми силами.
Гегемония - это хакерская структура, которая атакует противника, ища слабые места в его системе защиты и, проникнув, уже разлагает его изнутри. Соответственно, национальное государство, которое частично принимает гегемонию, становится полностью уязвимым, проницаемым для нее, что со временем приводит к его поглощению.
Гегемония действует изощренно. В государства, которые не имеют ядерного оружия, она вторгается при помощи военной мощи. В государства, имеющие какие-то национальные администрации, она приходит через культуру. В государства, имеющие ядерное оружие, она проникает через сети, финансы. В китайскую цивилизацию она проникает через либерализм, начиная с береговых зон.
Гегемония - это плесневая присадка, которая распространяется через СМИ, интернет, кредиты в банке, образование, школу, семью, через любые формы контактов; через общепит, просмотр кинофильмов, участие в современном политическом процессе. Все это - формы некоторого гегемонистского действия, которые, строго говоря, человеку в принципе не присущи. Гегемония корректирует структуру человеческого поведения, побуждая его совершать то, что, с его точки зрения, не имеет смысла, - но имеет смысл с точки зрения этой плесени.
Гегемония - это не произвол, это логика исторического процесса эпохи Модерна. И национальное государство не является альтернативой гегемонии - это временная помеха, если это национальное государство признает конституцию, права человека, капиталистическую форму производства, либеральную демократию, выборы и культурно посылает своих гонцов на Евровидение. С точки зрения Грамши, вопрос о ликвидации этого образования - лишь вопрос времени.
Цезаризм: между гегемонией и контргегемонией
Вышеописанное государство - пронизанное гегемонией, но отчасти сопротивляющееся ей - это цезаристское государство. Оно говорит: «Не пойду в завтрашней день, буду в сегодняшнем, пусть мой сегодняшний день будет вечным». Цезаризм - это государство, которое не выступает против гегемонии, а просто застывает во времени; которое становится удерживающим гегемонию от ее следующего шага: просто некая (временная) преграда на пути гегемонии.
Цезаризм - это попытка взаимодействовать с гегемонией и противодействовать ей одновременно. Стремление таким образом взаимодействовать с гегемонией, чтобы частично ее в себя пускать, а частично от нее уклоняться. Например, современная Российская Федерация - типичный цезаризм по Грамши.
Формально цезаристское государство может провозглашать: «Мы за суверенитет!». Но если гегемония внутри него, как плесень - идеологическая, технологическая, экономическая, - то уже не важно, в полной мере это государство интегрировано в гегемонию или нет. Не важно, с какого бока заходит гегемония: взял в руки айфон - все, ты уже включен в гегемонию, потому что по твоему профилю уже ползают разные программы, изучают тебя. Ты включен в ее сеть. Гегемония - это сеть, ризома.
Линия между гегемонией и цезаризмом, с одной стороны, и между контргегемонией и цезаризмом, с другой стороны - это фундаментальные аспекты политологии Грамши.
Контргегемония
Важнейший концепт грамшизма, развитый последователями итальянского мыслителя - это контргегемония. С точки зрения грамшизма, если есть гегемония - плесень, - то может быть и лекарство от плесени; если есть капитал, то может быть и не-капитал; если есть один исторический вектор, может быть и другой исторический вектор. В этом и заключается глубочайшее свободолюбие грамшизма. Он говорит: «Даже если эта гегемония проникает во все открывающиеся возможности; если гегемония фатальна и тотальна - это не значит, что ей нельзя свернуть шею».
Итак, мы понимаем гегемонию как историческое могущество некоторой совокупности симбиотических форм жизни; как некий глобальный субъект, который нельзя ликвидировать, даже если мы уничтожим государство. Гегемония для Грамши - это абсолютное зло. Но фатальность и тотальность гегемонии для Грамши не означает непобедимости и механической неизбежности ее триумфа.
Гегемонию можно победить, но для этого должен быть другой субъект. И вот этот субъект должен быть не менее фундаментален, нежели субъект гегемонии; он тоже должен иметь исторические основания; он должен иметь идеологическое измерение; он должен иметь метафизическое измерение; он должен быть социальным, экономическим, культурным; субъект контр гегемонии должен иметь все те измерения, на которых действует гегемония.
Контргегемония - это полноспектралъный симметричный ответ. Вот вышел Элтон Джон - вышел наш контргегемонистский исполнитель; вышел профессор от гегемонии - вышел профессор контргегемонии; вышла гегемонистская экономическая модель - вышла контргегемонистская экономическая модель. Итак, создание контргегемонистского субъекта - это фундаментальная цель.
Для самого Грамши таким субъектом был марксизм. И это исторически подтверждается: пока марксизм стоял, гегемония в виде капитализма поглотила лишь половину человечества, а когда марксизм и Советский Союз рухнули, она распространилась на все человечество.
Контргегемония сегодня
До какого-то момента марксисты, по крайней мере советские, китайские, кубинские, корейские (последние - до сих пор) были настоящим оплотом против гегемонии. Однако сегодня леволиберальный марксизм является элементом гегемонии. Мы не можем продолжать серьезно опираться на марксизм в качестве контргегемонии.
Национализм также не может выступать в качестве контргегемонии - мы видим, как легко либералами взламывается система национализма: «правых» либо не существует, либо они пляшут под дудку гегемонии.
Любые формы цезаризма не являются альтернативой гегемонии: ни путинский, ни трамповский, ни европейский популизм, ни Орбан, ни любой из современных консерватизмов, ни Китай - все они не являются контргегемонией в полном смысле слова. Это цезаризм различной степени, подстройка элементов гегемонии под локальные нужды. Это - временная модель.
Грамши сумел точнее всех описать современный мир со всеми его противоречиями. Для описания ситуации в Европе, Латинской Америке, России, Китае, исламском мире грамшизм и неограмшизм подходит как нельзя лучше. Поэтому имеет смысл посвящать проблематике гегемонии и контргегемонии максимальное количество времени. Это действительно важно, изучение этого направления - приоритетно.
Есть ли у контргегемонии будущее? Огромный вопросительный знак. Приглашаю вас к сотворчеству, чтобы глубже изучить современную гегемонию, и на этом фундаменте построить теорию и практику контргегемонии.
Когда главный герой разбивает ногой лицо одному из преследователей, видишь явные отсылки к современному корейскому кино. Жестокость против бесчеловечности, молодое против старого. При просмотре стали лучше понятны причины и цели СВО. Пока весь мир находится под гипнозом, Россия пытается выкарабкаться из "погружения". В "Прочь" замечательные отсылки к фильмам-нуарам и классическим фильмам ужасов. Как сам Джордан Пилл хорошо заметил в документальном сериале "История хоррора с Элаем Ротом", именно подобные жанровые картины помогают без цензуры высказаться о происходящем в обществе.
Денис Рузаев. Эффект от «Прочь» заметно больше суммы слагаемых - и прекрасно работает в отсутствие любой связи с повесткой этнических отношений в Америке позднего Обамы и раннего Трампа.
Поэтому все же позволю себе спойлер - точнее, два. Крису у Эрмитейджей угрожают не рабство 2.0 и не садистские пытки, не расистский ресентимент и даже не смерть - а нечто куда более страшное. Что именно - не так, на самом деле, важно. Куда важнее, что, выстраивая на основе сюжета комедии с Сидни Пуатье «Угадай, кто придет к обеду» едкую сатирическую страшилку, Джордан Пил попутно и, по его собственным словам, нечаянно угадывает ключевой парадокс blackhood'а. Смерть для афроамериканца не так страшна, как некоторые формы жизни, - более того, именно постоянная, почти интимная близость смерти и является, как писала литературовед Сайдия Хартман, онтологической базой черного бытия. «Черные» жизни, по ее логике, определяются в контексте устройства американского общества своей жертвенностью - именно они уже не первый век идут в расход для поддержания заложенного еще в Америке XIX века порядка, для сохранения безопасности и комфортности жизни привилегированных белых. Ровно такую коллизию Пил, в сущности, и разыгрывает - заодно отказывая своим чернокожим персонажам в праве на избавление смертью, превращая их тела в голый материал для белого благополучия.
Ключевой для этой трансформации в «Прочь» становится идея sunken place - ступора, паралича, бессилия, в которые вводится злоумышленниками герой, лишаясь возможности сопротивляться, буквально падая во тьму беспомощности. В иллюстрирующих это состояние сценах Пил вдруг погружает фильм в почти кубриковский сюрреалистический морок стилистического перегруза, натуральной, а не созданной клишированными хоррор-приемами жути; традиционный реализм, царствующий в остальных эпизодах фильма, оказывается попросту неспособен адекватно транслировать психологический кошмар, испытываемый героем, и Пил не стесняется это признать. Амбиция передать не просто испуганный взгляд чернокожего человека на белый мир, в котором он вынужден себя обнаруживать, но стоящее за ним ощущение неизбывной тревоги приводит к рискованному стилистическому ходу - и тот оказывается идеальной иллюстрацией не только «черного» опыта, но и любой, не привязанной к цвету кожи, потери того, что Хайдеггер называл самостью (то есть собственной личности, уникального индивидуального опыта).
Финал фильма, целиком выстроенного вокруг идеи показать ужас белого мира глазами чернокожего человека, больше всего похож на финал какого-нибудь кино о зомби-апокалипсисе (не случайно «Ночь живых мертвецов» Ромеро тоже сводилась к безнадежности борьбы черного человека за выживание). Возможность отдышаться теперь есть - но успокоиться, избавиться от чувства загнанности сбежавшие герои уже не смогут никогда: их по-прежнему окружает мир белых людей. А значит, охота продолжается.
Александр Дугин. Гегемония - это не просто государство, не просто власть. Грамши понимает под «гегемонией» феномен очень близкий к тому, что Ленин понимал под «империализмом», или то, что сегодня называется «глобализацией», «великой перезагрузкой», «новым мировым порядком». То есть, гегемония - это комплексный исторический, идеологический, военный, геополитический, стратегический феномен.
Само понятие «гегемон» не грамшистское, оно древнее: его использовал еще древнегреческий историк Фукидид. Греческое понятие «гегемон» - это политическая сила, которая обладает превосходством в региональном или более широком контексте. Отсюда у стоиков понятие «гегемоникон» - царствующее начало.
Гегемония по Грамши - это совершенно особое использование термина «гегемония», которое не вытекает напрямую из исторического анализа использования этого термина. Для Грамши, гегемония - это сила, которая сочетает историю, идею, цивилизацию, культуру, военный, социально-экономический, промышленный потенциал. Греки никогда не включали в понятие «гегемония» идеологию: сражение Спарты и Афин для них было борьбой двух гегемоний. Даже Рим и Карфаген - при том, что Честертон справедливо пытался в духе геополитического дуализма связать Рим и Карфаген с идеологией, - все-таки, сами римляне и карфагеняне воспринимали свою вражду как борьбу за политический контроль. Но Грамши мыслит иначе.
В отличие от греков и римлян, субъект гегемонии по Грамши - не государство. И это все меняет: с точки зрения Грамши, гегемонией является некая сила, которая может воплощаться в государстве, блоке государств, в политическом направлении, но эта сила - больше, чем государство. В гегемонии воплощаются некоторые исторические фундаментальные онтологические тенденции. То есть гегемония конституируется временем, определенным его направлением. И поэтому субъектом гегемонии является сеть.
«Грамшистское» понятие гегемонии - это попытка выделения специфического субъекта, объединяющего исторические формы жизни. И эти исторические формы жизни подавляют и подчиняют все: экономические системы, культурные паттерны, технологии, военную промышленность. Глобальная гегемония - это специфическая жизненная среда, это субъект, который из себя исторгает, перемалывает, ассимилирует, трансформирует все то, что ему попадается.
Кроме того, гегемония - это еще и особый экономический уклад. Для Грамши гегемония - это капитализм, присущая ему культурная, информационная, экономическая, медийная, военная, политическая, образовательная среда. Гегемония представляет собой некую форму бытия капитализма как специфического субъекта истории.
Гегемония основана на тонком симбиозе составляющих ее элементов. Взлет натовского бомбардировщика, приезд дипломатической миссии смотреть «иранский атом», выступление Леди Гаги, предложение развивающейся африканской стране большого кредита от МВФ, цензура выступления итальянского или русского философа - это все элементы гегемонии. Вам кажется, что речь идет о совершенно разных вопросах? В одном случае - военный, в другом случае - экономический, в третьем - политический, в четвертом - культурный вопрос. А для Грамши они связаны непосредственно.
Гегемония только одна. Как древние считали, что есть только одна империя. Она может менять правящий класс, быть ассирийской, греческой, римской, но оставаться одной империей. Так существует и только одна гегемония.
Это фундаментальное понимание Грамши в некоторых аспектах международных отношений глубже, чем методология Карла Шмитта. А вместе они идеальная пара: где Грамши сбивается на вульгарный марксизм, там полезен Карл Шмитт со своим реализмом; там, где Карл Шмитт говорит слишком осторожно или слишком узко, Грамши неожиданно развертывает свои свирепые обобщения. Поэтому их надо читать вместе - «правый» и «левый», идеальная пара. Это настоящая политология, и такой анализ в международных отношениях оптимальный и наиболее полноценный.
Логика гегемонии
Итак, гегемония - только одна. Гегемония - это капитализм, современное западное капиталистическое общество. Но в гегемонию капитализм переходит не сразу. Что его приводит к гегемонии? Внутренняя логика гегемонии.
Капитализм входит в стадию гегемонии на определенном этапе, когда то общее, что есть в этой структуре, начинает превалировать над частными национальными вопросами. Гегемония только одна, она универсальна и произрастает сквозь все сферы жизни. Став эксплицитной, она начинает отменять национальные государства и подчинять их себе полностью.
То, что мы видим в глобализации 90-х годов, до которых Грамши не дожил - однополярный мир, который начал складываться, и есть гегемония. Гегемония стала собой не сразу, она была всегда заключена в капитализме, в его стремлении к универсализации. Но глобалистской стадии капитализм достиг в определенный исторический период, когда доминация капиталистического Запада над всеми остальными альтернативами стала эксплицитной и утвержденной исторически. Именно в этот момент гегемония и стала самой собой.
Поэтому Грамши стал по-настоящему актуален именно после краха Советского Союза, когда все убедились, что концепт гегемонии - самый действенный. Описав гегемонию, он описал нам мир, который стал именно таким в 90-е годы - наступила эпоха гегемонии, однополярный мир, где политическая либеральная демократия, капиталистическая экономика, политическая система, избирательный парламентаризм, техноцентрическая культура, свобода открытия сетей - все это стало проникать в каждое общество.
И что гегемония делает? Она взламывает и вскрывает национальные структуры. Приходит Камала Харрис и уничтожает буйного сторонника суверенитета. Почему? Потому что гегемонии нельзя противостоять изнутри самой гегемонии. Потому что предшествующая стадия - гегемония, воплощенная в национализме, в суверенности и национальном государстве - часть той же самой гегемонии. Только часть прошлого, а глобальная гегемония - это будущее, куда нас влекут всеми силами.
Гегемония - это хакерская структура, которая атакует противника, ища слабые места в его системе защиты и, проникнув, уже разлагает его изнутри. Соответственно, национальное государство, которое частично принимает гегемонию, становится полностью уязвимым, проницаемым для нее, что со временем приводит к его поглощению.
Гегемония действует изощренно. В государства, которые не имеют ядерного оружия, она вторгается при помощи военной мощи. В государства, имеющие какие-то национальные администрации, она приходит через культуру. В государства, имеющие ядерное оружие, она проникает через сети, финансы. В китайскую цивилизацию она проникает через либерализм, начиная с береговых зон.
Гегемония - это плесневая присадка, которая распространяется через СМИ, интернет, кредиты в банке, образование, школу, семью, через любые формы контактов; через общепит, просмотр кинофильмов, участие в современном политическом процессе. Все это - формы некоторого гегемонистского действия, которые, строго говоря, человеку в принципе не присущи. Гегемония корректирует структуру человеческого поведения, побуждая его совершать то, что, с его точки зрения, не имеет смысла, - но имеет смысл с точки зрения этой плесени.
Гегемония - это не произвол, это логика исторического процесса эпохи Модерна. И национальное государство не является альтернативой гегемонии - это временная помеха, если это национальное государство признает конституцию, права человека, капиталистическую форму производства, либеральную демократию, выборы и культурно посылает своих гонцов на Евровидение. С точки зрения Грамши, вопрос о ликвидации этого образования - лишь вопрос времени.
Цезаризм: между гегемонией и контргегемонией
Вышеописанное государство - пронизанное гегемонией, но отчасти сопротивляющееся ей - это цезаристское государство. Оно говорит: «Не пойду в завтрашней день, буду в сегодняшнем, пусть мой сегодняшний день будет вечным». Цезаризм - это государство, которое не выступает против гегемонии, а просто застывает во времени; которое становится удерживающим гегемонию от ее следующего шага: просто некая (временная) преграда на пути гегемонии.
Цезаризм - это попытка взаимодействовать с гегемонией и противодействовать ей одновременно. Стремление таким образом взаимодействовать с гегемонией, чтобы частично ее в себя пускать, а частично от нее уклоняться. Например, современная Российская Федерация - типичный цезаризм по Грамши.
Формально цезаристское государство может провозглашать: «Мы за суверенитет!». Но если гегемония внутри него, как плесень - идеологическая, технологическая, экономическая, - то уже не важно, в полной мере это государство интегрировано в гегемонию или нет. Не важно, с какого бока заходит гегемония: взял в руки айфон - все, ты уже включен в гегемонию, потому что по твоему профилю уже ползают разные программы, изучают тебя. Ты включен в ее сеть. Гегемония - это сеть, ризома.
Линия между гегемонией и цезаризмом, с одной стороны, и между контргегемонией и цезаризмом, с другой стороны - это фундаментальные аспекты политологии Грамши.
Контргегемония
Важнейший концепт грамшизма, развитый последователями итальянского мыслителя - это контргегемония. С точки зрения грамшизма, если есть гегемония - плесень, - то может быть и лекарство от плесени; если есть капитал, то может быть и не-капитал; если есть один исторический вектор, может быть и другой исторический вектор. В этом и заключается глубочайшее свободолюбие грамшизма. Он говорит: «Даже если эта гегемония проникает во все открывающиеся возможности; если гегемония фатальна и тотальна - это не значит, что ей нельзя свернуть шею».
Итак, мы понимаем гегемонию как историческое могущество некоторой совокупности симбиотических форм жизни; как некий глобальный субъект, который нельзя ликвидировать, даже если мы уничтожим государство. Гегемония для Грамши - это абсолютное зло. Но фатальность и тотальность гегемонии для Грамши не означает непобедимости и механической неизбежности ее триумфа.
Гегемонию можно победить, но для этого должен быть другой субъект. И вот этот субъект должен быть не менее фундаментален, нежели субъект гегемонии; он тоже должен иметь исторические основания; он должен иметь идеологическое измерение; он должен иметь метафизическое измерение; он должен быть социальным, экономическим, культурным; субъект контр гегемонии должен иметь все те измерения, на которых действует гегемония.
Контргегемония - это полноспектралъный симметричный ответ. Вот вышел Элтон Джон - вышел наш контргегемонистский исполнитель; вышел профессор от гегемонии - вышел профессор контргегемонии; вышла гегемонистская экономическая модель - вышла контргегемонистская экономическая модель. Итак, создание контргегемонистского субъекта - это фундаментальная цель.
Для самого Грамши таким субъектом был марксизм. И это исторически подтверждается: пока марксизм стоял, гегемония в виде капитализма поглотила лишь половину человечества, а когда марксизм и Советский Союз рухнули, она распространилась на все человечество.
Контргегемония сегодня
До какого-то момента марксисты, по крайней мере советские, китайские, кубинские, корейские (последние - до сих пор) были настоящим оплотом против гегемонии. Однако сегодня леволиберальный марксизм является элементом гегемонии. Мы не можем продолжать серьезно опираться на марксизм в качестве контргегемонии.
Национализм также не может выступать в качестве контргегемонии - мы видим, как легко либералами взламывается система национализма: «правых» либо не существует, либо они пляшут под дудку гегемонии.
Любые формы цезаризма не являются альтернативой гегемонии: ни путинский, ни трамповский, ни европейский популизм, ни Орбан, ни любой из современных консерватизмов, ни Китай - все они не являются контргегемонией в полном смысле слова. Это цезаризм различной степени, подстройка элементов гегемонии под локальные нужды. Это - временная модель.
Грамши сумел точнее всех описать современный мир со всеми его противоречиями. Для описания ситуации в Европе, Латинской Америке, России, Китае, исламском мире грамшизм и неограмшизм подходит как нельзя лучше. Поэтому имеет смысл посвящать проблематике гегемонии и контргегемонии максимальное количество времени. Это действительно важно, изучение этого направления - приоритетно.
Есть ли у контргегемонии будущее? Огромный вопросительный знак. Приглашаю вас к сотворчеству, чтобы глубже изучить современную гегемонию, и на этом фундаменте построить теорию и практику контргегемонии.