THE THIRTEENTH TALE by DIANE SETTERFIELD: QUOTES

[svyatskaya]

• Магия слов, без сомнения, существует. А если ими манипулирует человек умелый и знающий, эти слова запросто могут взять вас в плен. Они опутают вас, как шелковистая паутина, а когда вы превратитесь в беспомощный кокон, пронзят вам кожу, проникнут в кровь, овладеют вашими мыслями. Их магическое действие продолжится уже внутри вас.
• С детства страдая отсутствием аппетита, я зато испытывала постоянный «книжный голод».
• Жизни давно умерших людей - это мое хобби, а моя работа - это магазин. Я не продаю книги (этим занимается отец), я о них забочусь. Временами я беру с полки ту или иную книгу и наугад прочитываю из нее страничку-другую. В конце концов, чтение является таким же проявлением заботы, как дружеская беседа. Пусть эти книги недостаточно стары для того, чтобы цениться исключительно за свой возраст, и не настолько значительны, чтобы привлечь внимание коллекционеров, но мне нравится за ними ухаживать, даже если их содержание так же уныло и пресно, как их внешний вид. Каким бы скучным ни был прочитанный мною отрывок, он никогда не оставляет меня равнодушной, - ведь кто-то ныне покойный в свое время считал эти слова достойными того, чтобы сохранить их для потомков.
• Умирая, люди исчезают. Исчезают их голос, их смех, теплота их дыхания. Исчезает их плоть, а в конечном счете и кости. Исчезает и память об этих людях. Это ужасно и в то же время естественно. Однако некоторым людям удается избежать бесследного исчезновения, так как они продолжают существовать в созданных ими книгах. Мы можем заново открыть этих людей - их юмор, их манеру речи, их причуды. Посредством написанного слова они могут вызвать наш гнев или доставить нам радость. Они могут нас успокоить. Они могут нас озадачить. Они могут нас изменить. И все это при том, что они мертвы. Как муха в янтаре или как тело, застывшее в вечных льдах, чудесное сочетание обыкновенных чернил и бумаги сохраняет то, что по законам природы должно исчезнуть. Это сродни волшебству.
• Я ухаживала за книгами, как иные ухаживают за могилами своих близких. Я очищала их от пыли, подклеивала поврежденные листы. И каждый день я открывала какой-нибудь том и прочитывала несколько строк или страниц, позволяя голосам забытых покойников прозвучать у меня в голове. Чувствовали ли они, эти мертвые писатели, что кто-то читает их книги? Появлялся ли тоненький лучик света в окружающем их потустороннем мраке? Ощущала ли бессмертная душа соприкосновение с разумом читающего? Надеюсь, что да. Ведь это, наверное, так одиноко - быть мертвым.
• «Молчание не является естественной средой для историй, - сказала мне однажды мисс Винтер. - Историям нужны слова. Без них они блекнут, болеют и умирают, а потом их призраки начинают нас преследовать, не давая покоя».
• В тот вечер мои родители отправились в гости. Подобные визиты они совершали не часто; меня же в таких случаях отсылали к соседке, миссис Робб. Мне там не нравилось - соседний дом был построен по одному проекту с нашим, но при этом являлся его зеркальной копией, и такая «перевернутая планировка» вызывала у меня что-то вроде морской болезни.
• Час близился. Я начала торопиться. Заскочив в ванную, ополоснула лицо, наскоро почистила зубы и без трех минут восемь - уже в ночной рубашке и тапочках - ожидала закипания чайника. Ну же, быстрее … Восемь без одной минуты. Грелка была наготове, стакан наполнен водой из крана. Опаздывать никак нельзя. В восемь вечера окружающий мир переставал для меня существовать. Наступало время чтения.
• Все дети мифологизируют свое появление на свет. Так уж мы устроены. Хотите лучше понять человека, увидеть его истинную сущность? Попросите его рассказать о собственном рождении. То, что вы услышите в ответ, не будет правдой; это будет фантастическая история. Но именно из таких историй мы узнаем самое главное.
• Возможно, эмоции имеют свой запах или привкус; возможно, они передаются от человека к человеку посредством каких-то особых волн.
• Никакой волшебной подоплеки здесь не было: тишина поддерживалась благодаря избытку обивочных материалов и декоративных тканей. На многочисленных диванах и кушетках громоздились пирамиды разнокалиберных бархатных подушек; даже скамеечки для ног были обиты толстым сукном; почти в каждом углу стояло мягкое кресло или шезлонг; гобелены не только висели на стенах, но и использовались как покрывала для мебели. Пол всюду был застлан коврами, поверх которых лежали ковровые дорожки. Портьеры из камчатной ткани закрывали окна и тянулись дальше вдоль стен. Как промокательная бумага впитывает свежие чернила, так все эти ткани, шерсть и набивка впитывали звуки, с той лишь разницей, что промокашка забирает только лишнее, оставляя видимой надпись, а заполнявшие этот дом материалы, похоже, поглощали и саму суть произносимых слов.
• - Вежливость. Вот еще одна любимая добродетель убогих, если у таковых вообще могут быть добродетели. Что привлекательного в безобидности, хотела бы я знать? Разумеется, быть вежливым нетрудно - для этого не надо обладать какими-то особыми дарованиями. С другой стороны, вежливость является последним прибежищем тех, кто потерпел неудачу во всем остальном. Честолюбивого человека, выбравшего себе цель и имеющего силы для ее достижения, не должно заботить то, что думают о нем окружающие. Я не могу себе представить, чтобы Вагнер лишался сна, беспокоясь о чьих-то там оскорбленных чувствах. Он был гений, и этим все сказано.
• - Жизнь - это компост. Я заморгала в растерянности. - Вы находите мои слова странными, но так оно и есть на самом деле. Весь мой опыт, все события моей жизни, все знакомые мне люди, все мои воспоминания и мечты, все прочитанные мною книги - все это годами сваливалось в одну компостную кучу и постепенно перегнивало, превращаясь в темное жирное органическое вещество. Процесс разложения сделал это вещество однородным; из него уже не вычленить отдельные компоненты. Иные люди называют это воображением, но я воспринимаю его как большую кучу компоста. Время от времени я беру какую-нибудь идею, помещаю ее в компост и жду. Идея питается темным веществом, некогда именовавшимся жизнью, берет из него энергию и начинает идти в рост. Пускает корни. Дает побеги. И так далее, пока в один прекрасный день из идеи не вырастает рассказ или роман.
• Деньги не безмолвствуют.
• После долгих раздумий она нашла всему этому приемлемое объяснение. Близнецы всегда вместе, всегда вдвоем. Но если в их мире сдвоенность была естественным состоянием, то как они должны воспринимать других людей, существующих поодиночке? Мы должны видеться им какими-то нелепыми половинками, рассудила Миссиз. Она попыталась вспомнить, как по-научному именуют людей, у которых были ампутированы те или иные части тела, и ей пришло в голову слово «ампутанты». Вот кто мы для них - ампутанты. Нормальные дети? Конечно же нет. Девочки не были и никогда уже не будут абсолютно нормальными. Но ведь мы имеем дело с близнецами, а это особый случай, успокаивала она себя. В подобных случаях всякие странности неизбежны и, может быть, даже закономерны. Разумеется, все ампутанты стремятся к состоянию сдвоенности. Обычные люди - то есть не близнецы - ищут родственные души, влюбляются, сочетаются браком. Страдая от собственной незавершенности, они пытаются составить пару с кем-нибудь. В этом смысле Миссиз не была исключением из правил. У нее тоже имелась своя половинка: Джон по прозвищу Копун.
• - Когда ты есть ничто, пустое место, остается только дать волю фантазии. Ты стараешься хоть чем-нибудь заполнить пустоту.
• - Безусловно. А как давно вы ее потеряли? Он задумался, вспоминая. - Примерно лет двадцать тому. Хотя мне кажется, что прошло много больше. Или меньше. Это ведь как посмотреть. Я кивнула. Наши взгляды на время во многом совпадали.
• Решения, принятые глухой ночью, обычно теряют силу при свете дня.
• - Я не рассчитываю на то, что другие это поймут. И я не могу это доказать. Но я это знаю. - Он быстро взглянул на меня и, уловив в моих глазах поддержку, решился развить свою мысль: - Иногда ты просто знаешь о себе какие-то вещи, которые ты, по идее, никак не можешь помнить. Вещи, которые случились еще до того, как ты начал что-то понимать и запоминать. Я не могу это объяснить.
• У каждого есть своя история. Это как с семьями. Ты можешь не знать своих родителей, но твоя семья существует независимо от твоего знания или незнания. Ты можешь отдалиться от родственников, порвать с ними всякие отношения, но ты не вправе утверждать, что этих родственников у тебя нет. Точно так же обстоит дело с историями. Словом, - заключила она, - история есть у каждого. Вы не хотите поведать мне свою?
• Я ей искренне сострадала, потому что могла, по крайней мере думала, что могу, понять ее состояние. Она вот-вот должна была составить мне компанию, влившись в ряды «ампутантов». Близнец-одиночка имеет лишь половину души. Пограничная полоса между жизнью и смертью темна и узка, и близнецы-одиночки обитают гораздо ближе к ней, чем большинство других людей.
• Человек не может ясно мыслить и дальновидно действовать, находясь в антисанитарных условиях.
• Тайны невозможно хранить в доме, где есть дети.
• «Ох». Какое богатство значений в одном-единственном слоге! Страх. Отчаяние. Сожаление и покорность судьбе. Было там и облегчение, но какое-то безрадостное. И еще горе: очень давнее и глубокое.
• Я всего лишь человек. Как и все прочие люди, я не помню своего появления на свет. Мы начинаем себя осознавать много позже, уже выйдя из младенческого возраста, когда наше рождение представляется нам чем-то бесконечно далеким, случившимся в самом начале времен. Мы живем, как зрители, которые опоздали к началу спектакля и стараются по ходу действия догадаться о событиях пропущенного ими первого акта. Много раз я подходила к начальному рубежу моей памяти и вглядывалась во тьму по ту сторону. Но у того рубежа витают не только воспоминания - это царство фантасмагорий. Там гнездятся кошмары одинокого ребенка. Сказки и небылицы, охотно принимаемые на веру сознанием, которое жаждет иметь свою историю. Фантазии, порожденные буйным воображением девочки-сироты в безнадежной попытке объяснить необъяснимое. Какую бы историю я ни отыскала на той границе забвения, я даже не пытаюсь уверить себя, что это правда.
• Когда я пришла в себя, рядом находился доктор Клифтон. Он положил руку на мое плечо. - Я знаю, - сказал он. - Я знаю. Конечно же, он не знал. Он не мог этого знать. Но на меня его слова подействовали утешительно. Я поняла, что он имел в виду. У всех нас есть свои печали и горести, и, хотя их тяжесть, очертания и масштабы различны в каждом отдельном случае, цвет печали одинаков для всех. «Я знаю», - сказал он и в общем смысле был прав, просто потому, что он, как и я, был человеком.