История одной сцены - из жизни и из пьесы
Из автобиографии М.А.Булгакова «В 1918-19 годах проживал в Киеве, начинал заниматься литературой одновременно с частной медицинской практикой.»
+++++++++++++++++++++
Из воспоминаний первой жены Булгакова Татьяны Лаппа, жившей с ним в.Киеве зимой-весной 1919-го года: «Его мобилизовали сначала синежупанники. Я куда-то уходила, пришла - лежит записка: «Приходи туда-то, принеси то-то, меня взяли». (Он пошел отметиться, его тут же и взяли.) Прихожу - он сидит на лошади. «Мы уходим за мост - приходи туда завтра!» Пришла, принесла ему что-то. Потом дома слышу - синежупанники отходят. В час ночи - звонок. Мы с Варей побежали, открываем: стоит весь бледный... Он прибежал совершенно невменяемый, весь дрожал. Рассказывал: его уводили со всеми из города, прошли мост, там дальше столбы или колонны... Он отстал, кинулся за столб - и его не заметили... После этого заболел, не мог вставать. Приходил часто доктор, Иван Павлович Воскресенский. Была температура высокая. Наверно, это было что-то нервное. Но его не ранили, это точно». [Кисельгоф Т. Н. Годы молодости.]
++++++++++++++++++++
Е.С.(третья жена Булгакова - АСъ) говорила мне (Л.Яновской - Асъ) , что убийство еврея, потрясшее его на всю жизнь, он видел. О подробностях не рассказывала. Может быть, и Булгаков не рассказывал ей о подробностях. [Лидия Яновская «ПОСЛЕДНЯЯ КНИГА или Треугольник Воланда (с отступлениями, сокращениями и дополнениями)]
++++++++++++++++++++
Сцена убийства еврея из рассказа «В ночь на 3-е число» (опубликовано в 1922-м.)
Первое убийство в своей жизни доктор Бакалейников увидал секунда в секунду на переломе ночи со второго на третье число. В полночь у входа на проклятый мост. Человека в разорванном черном пальто, с лицом синим и черным в потеках крови, волокли по снегу два хлопца, а пан куренный бежал рядом и бил его шомполом по спине. Голова моталась при каждом ударе, но окровавленный уже не вскрикивал, а только странно ухал. Тяжело и хлестко впивался шомпол в разодранное в клочья пальто, и каждому удару отвечало сиплое:
- Ух... а...
Ноги Бакалейникова стали ватными, подогнулись, и качнулась заснеженная Слободка.
- А-а, жидовская морда! - исступленно кричал пан куренный. - К штабелю его на расстрел! Я тебе покажу, як по темным углам ховаться! Я т-тебе покажу! Що ты робив за штабелем? Що?!
Но окровавленный не отвечал. Тогда пан куренный забежал спереди, и хлопцы отскочили, чтоб самим увернуться от взлетевшей блестящей трости. Пан куренный не рассчитал удара и молниеносно опустил шомпол на голову.
Что-то кракнуло, черный окровавленный не ответил уже: «Ух...» Как-то странно подвернув руку и мотнув головой, с колен рухнул на бок и, широко отмахнув другой рукой, откинул ее, словно хотел побольше захватить для себя истоптанной, унавоженной белой земли.
Еще отчетливо Бакалейников видел, как крючковато согнулись пальцы и загребли снег. Потом в темной луже несколько раз дернул нижней челюстью лежащий, как будто давился, и разом стих.
…
...Бежали серым стадом сечевики. И некому их было удержать. Бежала и Синяя дивизия нестройными толпами, и хвостатые шапки гайдамаков плясали над черной лентой. Исчез пан куренный, исчез полковник Мащенко. Остались позади навеки Слободка с желтыми огнями и ослепительной цепью белых огней освещенный мост. И город прекрасный, город счастливый выплывал навстречу на горах.
У белой церкви с колоннами доктор Бакалейников вдруг отделился от черной ленты и, не чувствуя сердца, на странных негнущихся ногах пошел в сторону прямо на церковь. Ближе колонны. Еще ближе. Спину начали жечь как будто тысячи взглядов. Боже, все заколочено! Нет ни души. Куда бежать? Куда? И вот оно сзади наконец, страшное:
- Стый!
Ближе колонна. Сердца нет.
- Стый! Сты-ый!
Тут доктор Бакалёйников - солидный человек - сорвался и кинулся бежать так, что засвистело в лицо.
- Тримай! Тримай його!!
Раз. Грохнуло. Раз. Грохнуло. Удар. Удар. Удар. Третья колонна. Миг. Четвертая колонна. Пятая. Тут доктор случайно выиграл жизнь, кинулся в переулок. Иначе бы в момент догнали конные гайдамаки на освещенной, прямой, заколоченной Александровской улице. Но дальше - сеть переулков кривых и черных. Прощайте!
В пролом стены вдавился доктор Бакалейников. С минуту ждал смерти от разрыва сердца и глотал раскаленный воздух. Развеял по ветру удостоверение, что он мобилизован в качестве врача «першого полку Синей дывызии». На случай, если в пустом городе встретится красный первый патруль.
Около трех ночи в квартире доктора Бакалейникова залился оглушительный звонок.
- Ну я ж говорил! - заорал Колька. - Перестань реветь! Перестань...
- Варвара Афанасьевна! Это он. Полноте.
Колька сорвался и полетел открывать.
- Боже ты мой!
Варвара Афанасьевна кинулась к Бакалейникову и отшатнулась.
- Да ты... да ты седой...
+++++++++++++++++++++
Сцена убийства еврея из первой редакции «Дней Турбинных» (ред.1926-29 г.г.).
Г о л о с. Якись жиды, пан сотник, мимо мосту по льду дали ходу из Слободки.
Г а л а н ь б а. А-а... Добро пожаловать.
Г а й д а м а к. Двоих, пан сотник, подстрелили, а этого удалось взять живьем, согласно приказа.
Е в р е й. Пан сотник!
Г а л а н ь б а. Ты не кричи. Не кричи.
Е в р е й. Пан старшина! Що вы хочете зробыть со мною?
Г а л а н ь б а. Що треба, то и зробым. (Пауза.) Ты чего шел по льду?
Е в р е й. Що б мне лопнули глаза, що б я не побачив бильше солнца, я шел повидать детей в городу. Пан сотник, в мене дити малы в городу.
Б о л б о т у н. Через мост треба ходить до детей! Через мост!
Е в р е й. Пан генерал! Ясновельможный пан! На мосту варта, ваши хлопцы. Они гарны хлопцы, тильки жидов не любять. Боны меня уже билы утром и через мост не пустили.
Б о л б о т у н. Ну, видно, мало тебя били.
Е в р е й. Пан полковник шутит. Веселый пан полковник, дай ему Бог здоровья.
Б о л б о т у н. Я? Я - веселый. Ты нас не бойся. Мы жидов любимо, любимо. (Слабо слышна гармоника.) Ты перекрестись, перекрестись.
Е в р е й (крестится). Я перекрещусь с удовольствием. (Крестится.)
Смех.
Г а й д а м а к. Испугался жид.
Б о л б о т у н. А ну кричи: „Хай живе вильна Вкраина!"
Е в р е й. Хай живе вильна Вкраина!
Хохот.
Г а л а н ь б а. Ты патриот Вкраины? (Молчание. Галаньба внезапно ударяет еврея шомполом.) Обыщите его, хлопцы.
Е в р е й. Пане...
Г а л а н ь б а. Зачем шел в город?
Е в р е й. Клянусь, к детям.
Г а л а н ь б а. Ты знаешь, кто ты? Ты шпион!
Б о л б о т у н. Правильно.
Е в р е й. Клянусь - нет!
Г а л а н ь б а. Сознавайся, что робыл у нас в тылу?
Е в р е й. Ничего. Ничего, пане сотник, я портной, здесь в слободке живу, в мене здесь старуха мать...
Б о л б о т у н. Здесь у него мать, в городе дети. Весь земной шар занял.
Г а л а н ь б а. Ну, я вижу, с тобой не сговоришь. Хлопец, открой фонарь, подержите его за руки. (Жжет лицо.)
Е в р е й. Пане... Пане... Бойтесь Бога... Що вы робыте? Я не могу больше! Не могу! Пощадите!
Г а л а н ь б а. Сознаешься, сволочь?
Е в р е й. Сознаюсь.
Г а л а н ь б а. Шпион?
Е в р е й. Да. Да. (Пауза.) Нет. Нет. Не сознаюсь. Я ни в чем не сознаюсь. Це я от боли. Панове, у меня дети, жена... Я портной. Пустите! Пустите!
Г а л а н ь б а. Ах, тебе мало? Хлопцы, руку, руку ему держите.
Е в р е й. Убейте меня лучше. Сознаюсь. Убейте!
Г а л а н ь б а. Що робыл в тылу?
Е в р е й. Хлопчик родненький, миленький, отставь фонарь. Я все скажу. Шпион я. Да. Да. О, мой Бог!
Г а л а н ь б а. Коммунист?
Е в р е й. Коммунист.
Б о л б о т у н. Жида не коммуниста не бывае на свете. Як жид - коммунист.
Е в р е й. Нет! Нет! Что мне сказать, пане? Що мне сказать? Тильки не мучьте. Не мучьте. Злодеи! Злодеи! Злодеи! (В исступлении вырывается, бросается в окно.) Я не шпион!
Г а л а н ь б а. Тримай его, хлопцы! Держи!
Г а й д а м а к и. В прорубь выскочит.
Галаньба стреляет еврею в спину.
Е в р е й (падая.) Будьте вы про...
Б о л б о т у н. Эх, жаль. Эх, жаль.
Г а л а н ь б а. Держать нужно было.
Г а й д а м а к. Легкою смертью помер, собака.
Грабят тело.
++++++++++++
Из автобиографии М.А.Булгакова В 1926 году Московским Художественным театром была поставлена моя пьеса «Дни Турбиных»
++++++++++++++++
Луначарский: «…Посмотрите, какие погромщики петлюровцы! Еще хорошо, что театр имел такт выбросить из пьесы Булгакова сначала дававшийся на сцене омерзительный эпизод с издевательством и истязанием еврея петлюровцами» [«Известия», 8 октября, и «Красная панорама», 22 октября 1926 г. - Печатается по Л.Яновской].
Зав.отд.печати ЦК ВКП(б) С.И.Гусев (ака Яков Давидович Драбкин): «Пьеса ”Дни Турбинных … встретила единодушное осуждение со стороны марксистских критиков, но все они просмотрели весьма существенную особенность этой пьесы - великорусский шовинизм. Припомните, как там добродетельные и чистые русские юнкера противопоставлены петлюровским бандитам, состоящим на 100 процентов из бандитов и грабителей. Я не отрицаю, что петлюровцы такими и были, но все же у Петлюры имелись элементы национальной идеи … [«Рабочий и театр», 1927, № 27 - Печатается по Л.Яновской]
+++++++++++++++++++
Из письма Булгакова «В Совет и Дирекцию Московского Художественного театра. …
Сим имею честь известить о том, что я не согласен на удаление Петлюровской сцены из пьесы «Белая гвардия». Мотивировка: Петлюровская сцена органически связана с пьесой.»
+++++++++++++++++++
Сталин, судя по протоколам спектаклей МХАТа, смотрел «Дни Турбиных» не менее 15 раз.
В разговоре Сталин сделал сравнение драматурга Н. Эрдмана с Булгаковым: «Вот Булгаков!.. Тот здорово берет! Против шерсти берет!» [Воспоминания о М. Булгакове: Сборник.]
+++++++++++++++++++
Стенограмма встречи Сталина и Кагановича с украинскими литераторами 12 февраля 1929 г. (выдержки)
Каганович. Украинцы не согласны. (Шум, разговоры.)
Сталин. А я вам скажу, я с точки зрения зрителя скажу. Возьмите “Дни Турбиных”. Общий осадок впечатления у зрителя остается какой (несмотря на отрицательные стороны, в чем они состоят, тоже скажу), общий осадок впечатления остается какой, когда зритель уходит из театра? Это впечатление несокрушимой силы большевиков. Даже такие люди, крепкие, стойкие, по-своему честные, в кавычках, должны признать в конце концов, что ничего с этими большевиками не поделаешь. Я думаю, что автор, конечно, этого не хотел, в этом он неповинен, дело не в этом, конечно. “Дни Турбиных” - это величайшая демонстрация в пользу всесокрушающей силы большевизма. (Голос с места: И сменовеховства.) Извините, я не могу требовать от литератора, чтобы он обязательно был коммунистом и обязательно проводил партийную точку зрения. Для беллетристической литературы нужны другие мерки: нереволюционная и революционная, советская - несоветская, пролетарская - непролетарская. Но требовать; чтобы литература была коммунистической, нельзя.
…
Голос с места. Вы говорили о “Днях Турбиных”. Мы видели эту пьесу. Для меня лично и многих других товарищей [существует] некоторое иное освещение этого вопроса. Там есть одна часть, в этой пьесе. Там освещено восстание против гетмана. Это революционное восстание показано в ужасных тонах, под руководством Петлюры, в то время когда это было революционное восстание масс, проходившее не под руководством Петлюры, а под большевистским руководством. Вот такое историческое искажение революционного восстания, а с другой стороны - изображение крестьянского повстанческого [движения] как (пропуск в стенограмме) по-моему, со сцены Художественного театра не может быть допущено, и если положительным является, что большевики принудили интеллигенцию прийти к сменовеховству, то, но всяком случае, такое изображение революционного движения и украинских борющихся масс не может быть допущено.
Каганович. Единая неделимая выпирает. (Шум, разговоры.)
Десняк [35]. Когда я смотрел “Дни Турбиных”, мне прежде всего бросилось то, что большевизм побеждает этих людей не потому, что он есть большевизм, а потому, что делает единую великую неделимую Россию. Это концепция, которая бросается всем в глаза, и такой победы большевизма лучше не надо.
…
Сталин. Вы как, за то, чтобы ставились пьесы вроде “Горячего сердца” Островского?
Голос с места. Она устарела. Дело в том, что мы ставим классические вещи.
Сталин. Слово “классический” вам не поможет. Рабочий не знает, классическая ли это вещь или не классическая, а смотрит то, что ему нравится.
Голос с места. Островского вещи вредны.
Сталин. Как вам сказать! А вот “Дядя Ваня” - вредная вещь?
Голос с места. Тоже вредная. (...)
Сталин. .. Вы, может быть, будете защищать воинство Петлюры? (Голос с места: Нет, зачем?) Вы не можете сказать, что с Петлюрой пролетарии шли. (Голос с места: В этом восстании большевики участвовали против гетмана. Это восстание против гетмана.) Штаб петлюровский если взять, что он, плохо изображен? (Голос с места: Мы не обижаемся за Петлюру.) Там есть и минусы, и плюсы. Я считаю, что в основном плюсов больше.
…
Сталин. .. Я против того, чтобы огульно отрицать все в “Днях Турбиных”, чтобы говорить об этой пьесе как о пьесе, дающей только отрицательные результаты. Я считаю, что она в основном все же плюсов дает больше, чем минусов. Вот что пишет товарищ Петренко: “Дни Турбиных”... (цитата не приведена). Вы чего хотите, собственно?
Петренко. Мы хотим, чтобы наше проникновение в Москву имело бы своим результатом снятие этой пьесы.
Голос с места. Это единодушное мнение.
+++++++++++++++
Через полтора месяца в апреле 1929-го пьесу «Дни Турбиных» сняли с репертуара, а потом, когда спустя годы восстановили - сцены с петлюровцами в ней не случилось. Нет ее в этой пьесе до сих пор. Ни в московских постановках. Ни в питерских. Ни в провинциальных. И уж тем более - в киевских.. Правда продолжает резать глаза кому-то…
Я же повторю еще раз самого Булгакова:
«Сим имею честь известить о том, что я не согласен на удаление Петлюровской сцены из пьесы «Белая гвардия». Мотивировка: Петлюровская сцена органически связана с пьесой.»