Женщины в революции
В следующем отрывке из мемуаров Марго Гаррисон мне захотелось дать два типажа женщины в Революции - обоих из самого верхнего эшелона власти. Марго, как обычно, великолепна в своих кратких зарисовках. Точные описательные черты, которые дают прекрасные психологические портреты
Первый персонаж Александра Коллонтай у нас имеет свой мифологический образ, который, к несчастью, больше базируется на персонаже одноименного фильма, нежели на исторической действительности. А вот она - более приближенная к реальности.
Естественно, что прибыв в Россию, я, как женщина, очень интересовалась всем, связанным с положением женщин в советской Республике и первой, кого я встретила в этой связи, была Александра Коллонтай - единственная великая женщина-публицист среди коммунистов. … Коллонтай была дочерью известного имперского генерала и оставалась леди - до самых кончиков волос. Когда она бывала в Москве, она жила в гостинице Националь, где в ее комнате я и нашла её, восстанавливающейся после тяжелой болезни. На ней было эксклюзивное домашнее платье из зеленого вельвета, отороченного соболями, маленькие ступни ее были обуты в вельветовые шлепанцы того же оттенка, она была одновременно шикарна и обаятельна и явно придавала большое значение своему внешнему виду. Будучи уже немолодой, эта женщина оставалась все еще привлекательной - по типажу хрупкой блондинкой. Разговаривали мы преимущественно о детском воспитании, которое было ее основным увлечением (hobby). Как большинство других вдумчивых коммунистов, она считала нынешнее поколение настолько безнадежным, что оно в массе своей не заслуживало внимания здравых коммунистов, зато верила, что «наше будущее - это дети», как принято говорить у коммунистов. Она говорила мне, что считает семейную жизнь абсолютно губительной для Коммуны, что дети должны с рождения рассматриваться как собственность государства, что в атмосфере учреждений, созданных Коммуной, они разовьют в себе гораздо более сильное чувство социальной ответственности, нежели дома, оставаясь под влиянием патриархальной системы. Половые отношения, по ее мнению, должны быть в целях воспроизводства населения беспрепятственными, за исключением ограничений из наблюдаемых законов евгеники. Для воплощений своих теорий она планировала новую систему материнских вкладов для пре-и-постнатального ухода за матерью и ребенком. Все это было очень интересно, но мысленно я спорила с ней по каждому пункту. Кроме этого, она рассказала мне что-то об образовательной работе среди женщин, которую находила очень скучной, и об ее страничке в воскресной Правде, которую она посвятила женской работе и женским интересам. Подтвердив, что очень много еще нужно сделать в свете гражданского просвещения женщин, Коллонтай, однако, была не склонна рассматривать участие женщин в политике как отдельную проблему. "Мы организовали политическую пропаганду среди женщин, - рассказывала она, - Здесь, в Москве, проводятся еженедельные встречи женских делегатов от больших заводов, хотя на самом деле женщин зовут работать и посещать все политические митинги вместе и наравне с мужчинами." Это весьма верно, потому что в России нет ни феминизма с одной стороны, ни законов, барьеров и правового угнетения, действующих против женщин - с другой.
А вот другой типаж - женщины-революционерки. Анжелика Балабанова. О ней обывателю известно куда меньше. Она, как и Коллонтай, тоже из богатой семьи, по некоторым сведениям тоже дворянской, тоже рано бросившая мужа ради революции, тоже побывавшая в эмиграции, тоже вернувшаяся из нее в Россию строить новую жизнь, но уже в 1922-м, то ли рассорившись по принципиальным моментам с советской властью, то ли возмущенная эскалацией революционного насилия, Балабанова снова уезжает в Европу. Кстати, в бытность в Италии Анжелика была достаточно близко знакома с будущим дуче Муссолини - нисколько не одобряя его фашистские взгляды. Но пока Балабанова - все еще ближайшая соратница большевиков. Ее даже поместили на памятный юбилейный коллаж 20-го года, где Ленин изображен в окружении ближайших 60 соратников - вместе с Коллонтай (но, кстати, без Сталина). Вот Анжелика - в описании Марго - зарисовка начинается на одном из многочисленных революционных митингов.
Когда мы прибыли, представитель правительства был в середине длинной и нудной речи. Женщины <это было собрание женщин-совслужащих в одном из кремлевских залов - АСъ> слушали его с вниманием, характерным для русской аудитории, но явно скучали. Некоторые полуспали, другие глазели на стены и потолок, кто-то пытался угомонить беспокойных детей. В мгновение, когда Балабанова ступила на сцену, по залу прокатился шелест, потому что каждый наклонился вперед, чтобы получше разглядеть ее - такое внимание привлекала ее личность.
Они могли увидеть коренастую маленькую женщину, слегка сутулую, держащую длинную черную трость с рукояткой из слоновой кости. Одета она была в мужское пальто, которое было ей велико на несколько размеров, с меховым воротником, поднятым до краев каракулевой шапки, натянутой на уши. Очень мало можно было в ней разглядеть в этот момент - разве пару прекрасных черных глаз. Сбросив пальто и швырнув шапку на стол, она начала говорить и тут же пронизала вниманием каждую из женщин в зале. Она говорила им не о доктринах коммунизма, а об их практическом применении к ежедневным проблемам, объясняя причины тех многих трудностей, которые они выносят сейчас, и рассказывала, что Советская власть пытается делать для них и их детей.
"Вы все помните дни, когда прачка была прачкой - и ничем более," - говорила она, - "Она никогда не могла стать кем-то еще. Сейчас она может стать кем угодно по своему желанию. Женщины-работницы России получили свое королевство."
В конце она в простейших словах обрисовала им принципы Интернационала.
Когда она ходила вверх-вниз по подиуму - руки в карманах, голова запрокинута назад - ее усталое лицо с чувственным ртом и сверкающими глазами просто излучало энтузиазм. У нее было удивительно трогательное телосложение и даже то, что ее волосы были заплетены в две длинные косички, перекинутые на плечи, не умаляло достоинство ее миниатюрного облика. Её сила духа, казалось, захватила аудиторию и вызывала в конце аплодисменты, хотя отклик этот был скорее эмоциональный, нежели разумный, что показали записки, написанные женщинами и посланными на сцену во время ее речи. Было несколько умных вопросов, но большинство спрашивали: «Где достать пару туфель?», «Когда мы будем получать больше хлеба?», «Почему в Москве так много церквей?».
Она перечитывала их, качая головой.
"Трудно донести до женщин идеи, если им голодно и холодно," - сказала она мне, - "особенно до женщин этого типа - неквалифицированных работниц, из бывших служанок или мещан. Ты увидишь совсем другое отношение среди промышленных рабочих.»
Я увидела правоту этого на следующем митинге - на знаменитой Прохоровской фабрике, где когда-то началась революция 1905-го года в Москве. … Когда мы вошли в фабричную столовую, где проходил митинг, она была уже наполовину полна, хотя до начала оставалось еще около часа. В ожидании мы разговорились с председателем собрания, тоже фабричной работницей. Следуя современной революционной моде, она носила короткую мужскую стрижку, но с женским штрихом - с хрустальными серьгами, которые казались особенно неуместными, подчеркивая скорее неженственность ее черт. У нее было чистое, умное лицо, живые резкие движения, а митинг она вела так, что ощущалось ее близкое знакомство с парламентской процедурой. Аудитория откликалась на каждое слово, в ней не было ни следа апатии, которую я видела на встрече в Кремле. Некоторые выступающие были работницы с фабрики, но они управлялись с предметом своей речи, так что дали бы фору выпускникам колледжа. Когда мы покидали митинг, я заметила, что Балабанова полностью вымотана и поняла, что она ничего не ела с самого завтрака. "Некогда было подумать об этом," - ответила она просто. Как большинство женщин, состоявших в компартии, она никогда не жалела себя.