"Просто Мария", пардон, "Просто Авдотья"
Был в царскую бытность в Москве Императорский Воспитательный Дом. Приносили туда младенцев, своих и чужих (подкидышей или найденышей), если полагали, что прокормить их нет возможности. Мерли они, за недостатком кормилиц для грудного вскармливания, в этом Воспитательном Доме не меньше чем, в «благословенном» крестьянском сословии, поэтому власти придумали отдавать часть детей «взад» - в крестьянские семьи, где они мерли, к несчастью, не меньше. Впрочем, польза от этого мероприятия была - и немалая. Воспитательный Дом был организацией своеобразной: во-первых, он организовывал медосмотры и медпомощь своим воспитанникам, переданным в крестьянские семьи на воспитание; во-вторых, платил живой монетой крестьянской семье за такое воспитание и, в-третьих, оставлял воспитанника вольным, даже если тот воспитывался у крепостных крестьян, и платил парням-воспитанникам по совершеннолетию на обзаведение хозяйством солидную сумму (девицам же оную сумму - как приданое). В деревнях моей подмосковной округи такой «промысел» стал весьма распространенным - по крайней мере, во второй половине 19-го века точно. Более того, один из моих предков сам был таким воспитанником, а на полагающуюся ему по выходу из семьи сумму - организовал в соседней деревне ни больше, ни меньше, как кузницу. По деревенским меркам - предприятие весьма солидное!
Однако, я не о том. Я о том, что в России, даже в таком ведомстве как сиротское призрение, любой мексиканский сериал превращается в бюрократическую трагикомедию. Вот вам чисто сериальная байка из книги «Материалы для истории Императорского Московского воспитательного дома». РабыняИзаура и ПростоМария нервно курят в сторонке![Spoiler (click to open)]
В 1819 году <…> поступила просьба от дворовой графа Салтыкова Настасьи Афанасьевой о возвращении ей трехмесячной дочери, которая унесена была у неё 25-го августа из села Средниково, Московского уезда, дворовой девкой г-жи Алексеевой сельца Коростова Ивановой и отдана ею в Воспитательный Дом.
По книгам значилось, что принесен был 27-го августа в Дом младенец Авдотья Сергеева и записан под №2895; а по сведениям, собранным в сельце Средниково объезжим надзирателем, можно было заключить, что младенец этот точно принадлежит Афанасьевой.
Опекунский Совет представил об этом Императрице (sic! - АСъ), а ребенок отдан был, между тем, на временное вскормление Афанасьевой.
На докладе Совета, 19-го октября 1819-го года, Императрица написала: «как нельзя полагать никакого решения, пока не определена судебным приговором подлинность похищения младенца, то отослать все дело куда следует, для приговора судебным местом, до которого оное относится, и Мне о последствии донести; между тем ребенок останется на вскормлении матери впредь до решения судьбы его».
В 1820-м году Совет вновь входил с докладом об окончательной отдаче питомки Авдотьи матери.
8-го июля почетный опекун Львов словесно объявил Совету, что им получен от Государыни рескрипт от 27-го июня, в котором изъяснено, что дело это недостаточно приведено еще в ясность, чтобы решиться отдать младенца в крепостное состояние и лишить его выгоды, сопряженной со званием воспитанницы Дома. Уездный суд еще не утверждает подлинности похищения, а напротив того объясняет, что обвиняемая в похищении девка Иванова еще прежде этого происшествия сбежала и до сих пор не сыскана - следовательно и не допрашивана.
После этого нельзя ни обвинить Иванову, ни положиться на показание Афанасьевой. Младенец был принесен в Дом 27-го августа, у Афанасьевой дитя пропало 25-го, а Иванова бежала 22-го августа. Самую принадлежность младенца Афанасьевой подтверждает только повивальная бабка. Кроме того, нельзя оставить без внимания того обстоятельства, что об отце младенца вовсе не упоминается.
Посему Императрица поручила Львову объявить Совету, что покуда не доказано будет неоспоримо судебным местом, до которого касается, что младенец Авдотья Сергеева точно принадлежит женке Афанасьевой, у неё похищен и отдан в Дом, следовательно поступил в оный без её ведома и согласия, до тех пор никакого решения об исключении этого младенца из числа воспитанниц Дома или оставления в оном полагать не можно и что ребенок между тем должен остаться на воспитании у Афанасьевой.
Дело поступило в Московскую Уголовную Палату. Муж Афанасьевой, дворовый человек Александр Денисов признал младенца Авдотью Сергееву за свою дочь. Шесть крестьянок под присягой показали, что у Александра Денисова точно в 1819-м году унесена была дворовой г-жи Алексеевой девкой Ивановой девочка Лукерья, которая отыскана матерью в Воспитательном Доме и отдана ей под именем воспитанницы Авдотьи Сергеевой. Уголовная Палата решила оставить ребенка у матери.
На докладе Совета об исключении этой девочки из числа воспитанниц Императрица 22-го декабря 1820-го года написала «Позволяю».
Сообщаю, что упомянутое в сериале сельцо Коростово - как раз из моих «родовых», где мои предки крестьянствовали и где практиковался «ангельский промысел». Посему имею возможность показать Вам как примерно выглядели те, о ком два года шла переписка лично Императрицы (!), князя Львова и Опекунского Совета Воспитательного Дома при участии Уголовной палаты, объезжего надзирателя и прочая, и прочая… Фотография Самуэля Гопвуда, проживавшего в конце 19-го и начале 20-го века по соседству с Коростовым - в Светлых Горах.
Вот такая противоречивая у нас история… И страшно любопытно, что же на самом деле произошло между деревенскими персонажами этой драмы...