«Взвейтесь, соколы, орлами»: орнитоморфная символика в восточнославянской воинской традиции
Начало
Орел и сокол
Т.А. Бернштам отмечала, что образ сокола обладает сложной полисемантической символикой; к XIX веку сохранилась в наиболее отчетливом виде одна из его функций - свадебная (сокол выбирает суженую среди водоплавающих). Ею же выделены сюжеты с участием сокола в восточнославянском свадебном фольклоре:
- сокол перелетает огромные расстояния в поисках суженой («Лети, сокол, через три/четыре поля, сядь в пятом лесе на горе»);
- таинственность происхождения сокола и внезапность появления (русская песня о прилете сокола на девишник, когда его замечает только мать невесты; сказка «Фенист - ясный сокол»);
- сокол щиплет перья и пускает кровь птице-невесте, разгоняет всех других птиц; подчеркивается наличие соответствующих атрибутов - копье, лук-стрелы, плетка («Долго-долго сокол не летит»);
- сокол - жених, т.е. еще холостой парень; соколы - свадебная дружина жениха, состоящая из парней и молодых женатых мужчин («Ой вы соколы, соколы»); такое же использование этого образа наблюдается и в других обрядовых песнях - календарно-обходных, игровых, хороводных.
Исследовательница пришла к выводу, что сокол символизирует представителя возрастной организации «молодцев» - парней и молодых женатых мужчин. Ею были определены и главные черты сокола: залетность, чужесть, таинственность происхождения, склонность к насилию. Говоря о связи фольклорного сокола с возрастной группой парней предбрачного возраста и молодых мужчин, исследовательница отмечала, что обычно сокол выбирает суженую среди «диких водоплавающих», «и в этих текстах других мужских «партнеров» не существует». Свадебный сокол не участвует в предбрачных идиллических играх, а появляется только тогда, когда птицы-девушки остаются в своем кругу[26].
Обобщающая характеристика фольклорного сокола дает основания связывать его с мужской боевой организацией:
…он не лирический, а героический образ, внушающий одновременно любовь и страх. Его поведение отличается воинственностью, в которой нам видятся следы мужской боевой организации; в песне «Долго-долго сокол не летит» он появляется в полном боевом вооружении: «конь-от под ним, да что лютый зверь,… хвост у коня, что лютая змея, по одну сторону пятьдесят человек, а по другую еще пятьдесят». Не случайно его имя получает корабль, ставший символом легендарных боевых походов «да из-за Дунай» - «Сокол-корабль»[27].
По поводу соотношений образов сокола и соловья (их противостояние, антагонизм) Т.А. Бернштам высказала предположение, что за ними могли стоять не только «брачные группы», но и различные этно- или родо-племенные образования, в связи с чем интересно свидетельство западноевропейских хроник о названии одного из западнославянских племен “ререги”, т.е. соколы (одна из групп ободритов)[28].
Выделенные Т.А. Бернштам сюжеты с участием образа сокола могут быть существенно дополнены. В украинской легенде сокол, по сути, предстает символом мужской громады, которая использует его в качестве посланца к Богу. В легенде рассказывается о том, как собравшиеся вместе мужики стали думать, как облегчить тяжелую жизнь, сделать так, чтобы было меньше работы. Решили послать к Богу посланца - сокола-винозора. Этому воспротивились бабы, полагая, что сокола можно посылать только от мужской громады; о женских же проблемах, по их мнению, может поведать Богу только сова[29].
Представляя другие сюжеты и мотивы, постараемся выяснить, насколько совпадают выделенные нами признаки фольклорного волка с образом сокола. Пожалуй, наибольшее количество сюжетов с образами хищных птиц представлено в песенном казачьем фольклоре (донском и уральском)[30].
- сокол томится в неволе (песня «Разин-сокол в неволе»);
- сокол бежит из неволи, обещает «подшибить» белую лебедь, напиться горячей крови («Сокол на воле»); лебедушка упрекает сокола за то, что он разбил стадо лебединое и убил ее лебедя («Да по морю, да было морю…»);
- сокол (орел) выступает вестником: приносит правую руку убитого молодца его родителям или любимой девушке («Из лесику-лесику»; «Ах, сокол, соколик, ты высоко летаешь»);
- у сокола подпалено правое крыло, над ним насмехаются вороны, он обещает им скорую расправу («Сокол и вороны»; «Ой, загоралась во поле ковылушка»);
- орлы (соколы) выклевывают убитому казаку глаза, терзают мертвое тело («Из-за гор солнце выкатилось»);
- сокол пытается догнать орла, расспрашивает, что тот видел; орел отсылает сокола к колодцу, где он видел лебедушку с «детятами» («Сокол гонит за орлом», близкий ему вариант «Не сокол с орлом солеталися»; «Стая гусей-лебедей испугалась орла»);
- орел садится на мачту Сокола-корабля, корабль начинает тонуть, Илья Муромец убивает сокола стрелой из лука («Доселева про Киянь-море не слыхано»);
- на сыром дубе свито соколиное гнездо, под дубом - стойло «коневое», конь и сокол устраивают состязание, в котором побеждает конь («Спор сокола с конем» в нескольких вариантах);
- сокол сидит на заклятом камне у дороге, к нему прилетает соколинка, просит подняться с камня и полететь на кудрявый дуб, у которого есть «присадушка соколиная» - сюжет с ярко выраженной темой перемены участи сокола - с воинской на семейную («Ой, как и во поле было»);
- стареющий орел; старый орел вьет гнездо («Ай, да летал-то, летал, млад сизой орел» и параллельный ему кантаминированный зачин в былине «Сватовство Ивана Гардиновича»).
Как видно, в этих сюжетах представлены все те же качества сокола (орла) - чужесть, воинственность, стремление к воле. Весьма показательны в представленных текстах мотивы «терзаний»: им подвергаются сами соколы, они же выступают в качестве терзателей. Сокол и орел оказываются связанными с мировым верхом (верхушкой дерева, мачтой корабля).
Помимо четко выделяемых сюжетов с орнитоморфными образами, в казачьем фольклоре широко представлены и простые соотнесения воинов-казаков с соколами (в виде сравнений «положительных» и «отрицательных и в форме так называемого «психологического параллелизма»):
Степанушка у нас, братцы, стал на возрасте,
Как млад-сокол стал на взлете…;
Не ясны соколы солеталися
Сходились тут удалы добры молодцы…;
Не сокол летал по поднебесью,
Ясаул гулял по насадику…;
Речь возговорил славный тихий Дон:
Уж как-то мне все мутну не быть,
Распустил я своих ясных соколов,
Ясных соколов, донских казаков…[31]
Т.С. Рудиченко, анализируя зоо- и орнитоморфные образы в песенном и былинном казачьем фольклоре, отмечала, что они представлены здесь гораздо шире, чем в фольклоре общерусском. По мнению исследовательницы, это могло быть связано с возрождением на Дону прерванной ранее традиции, произошедшим под влиянием культурных контактов с кочевой степью (воплощение образов «звериного стиля» в вербальных формах). Исследовательница приводит примеры подобных образов и в русском искусстве, и в искусстве скифо-сарматского времени, отмечая, однако, что поиск этносов, под влиянием которых в донских степях были созданы новые музыкально-поэтические версии - отдельная исследовательская задача[32].
Действительно, выявить этнические истоки образа сокола в казачьем фольклоре не так просто. Он был широко распространен и в среде самих восточных славян, и в скандинавских пластах генеалогии княжеских семей. Вполне возможно для казачьей среды влияние на возрождение и развитие орнитоморфной символики и восточной (тюрко-монгольской) традиции. Так, у тюркских народов Средней Азии и Казахстана сокол считался материальным воплощением души воина, погибшего в бою или умершего своей смертью. Среди прочих эпитетов богатыря (лев, барс, волк, тигр и пр.) «сокол» и «орел» являлись безусловными лидерами[33]. В ойратском эпосе представлена такая картина: разбитое войско воскресает и становится в семь раз многочисленнее. Причина этого - черный, как ворон, беркут, летающий над войском, который то сжимается с наперсток, то становится величиной с войлок, покрывающей верх юрты. Если беркута убить - из его останков еще раз образуется войско, но оно затем уже окончательно уничтожается и сжигается[34]. Важнейшую роль в жизни воинских объединений кочевников играла соколиная охота, о которой говорили: «Соколиная охота - сестра войны»
Теперь попробуем выяснить, как соотносятся между собой образы сокола и орла. Н.И. Костомаров пытался разобраться, насколько разнятся или, наоборот, сближаются в фольклоре два этих образа.
Сокол и орел - символы мужественной красоты, отваги, удальства, во многом эти образы сходны между собой до того, что даже существует в народной поэзии сокол-орел, как бы одна двойственная птица:
Ой, пиду я лужком, бережком,
Чи не зостринуся з орлом-соколом.
Соколоньку ясний, ой, ти орле мий,
Чи не плаче, чи не тужить дивчина по мини?[35].
Однако, по наблюдению исследователя, есть между этими двумя образами и отличия: орел «заключает в себе более суровости и мрачности». Это утверждение подкрепляется выводом о том, что орлы «представляются терзающими тело убитого козака, между тем как о соколах нет ничего подобного». И далее:
Орел - свидетель козацкой смерти; он пожирает его тело. В думе трех братьев, бежавших из Азова, орлы-чернокрыльцы лезут к умирающему, но еще живому козаку, он просит их помедлить, пока он испустит дух… По смерти орлы садились у головы его, наступали на его черные кудри, выдирали изо лба, обирали тело около желтых костей. Это были «похороны козацкие»… [36].
Сцена «похорон козацких» может быть соотнесена в равной степени, как с погребальным ритуалом, так и с ритуалом воинского посвящения, составной частью которого была символическая смерть неофита (нередко сопровождаемая «терзаниями») и его рождение в новом качестве. Но особенно очевидно мотив посвящения просматривается в тексте песни, в которой орел отрывает руку от мертвого казацкого тела:
Десь узявся сизоперый орел,
Та взяв руку з козацкого трупу,
Та понис руку у чистее поле,
Та и став руку бити, побивати;
Стала рука до орла прововляти:
Колиб сее отец и мати знали,
Вони б сее тило поховали![37].
Тот же сюжет находим в донском песенном фольклоре. В Турецкой земле лежит под ракитовым кустом молодец, на его груди сидит сизый орел и клюет ему «груди белые». Молодец просит:
Ой да ну не клюй ты, да не клюй, да мои только груди белые,
Ой да ты отклюй, ну отклюй да мою только руку праву,
Ой да руку правую мою да вот бы только с золотым перстнем,
Ой да ты неси-понеси да неси только да на тихий Дон…[38].
Сюжет с оторванной/отрезанной рукой/пальцем хорошо известен по текстам волшебных сказок. Блестяще исследовавший их исторические корни (восходящие к обрядам инициаций) В.Я. Пропп назвал этот мотив «знаком смерти»: некто посылает героя или героиню на смерть и просит палача предъявить впоследствии знаки в виде окровавленной одежды, отрубленной руки и пр[39]. Из фольклорных текстов известно также, что терзания мертвого тела осуществляют и волки:
Вовки сироманци набигли,
Козацьки кости розношали
По байракам, по долинах,
По козацьких прикметах… [40].
Еще одно отличие сокола и орла: последний очень часто предстает в казачьем песенном фольклоре в образе состарившегося, старого[41]; старшего, но не по статусу, а по возрасту:
Пробивала у него сединушка между резвых крыл,
Побелела у него голова, ровно белый снег,
Потускнели у него, сиза орла, очи ясные,
Примахал сизой орел свои крылья резвые… [42].
В такой ситуации трудно избежать искушения соотнести фольклорных орлов с реальными старыми казаками, чьими функциями, согласно письменным источникам, было погребение павших в бою казаков[43].
Соколы, также как и волки связаны с металлом и оружием; но если волк - с ножом, суть которого - металл на дереве, то к оружию воинов-соколов в полном соответствии с их «птичьей» экипировкой добавляются перья. Стрелам соколов-казаков фольклор уделяет чрезвычайное внимание: братья стружат стрелки, пускают их по воде, повергают ими врагов (былинные богатыри - ударом стрелы в глаз или в правое крыло). Впрочем, в казачьей песне описана также ситуация, когда казак пускает стрелу в вольный полет и поражает ею брата-казака, после чего следует предсмертный наказ последнего похоронить его на перекрестке дорог[44]. В описаниях стрел основное внимание уделено их оперению и древку. Былиный Дюк Степанович охотился в течение дня, а по ночам собирал свои стрелы: «где стрела лежит, там свеча горит» («лучи пекут, как от ясного месяца»). История создания его волшебных стрел начинается издалека: с описания того, как прилетал из Камской земли орел, садился посреди моря на камушек и ронял свои перушки. Проезжавшие мимо корабельщики собирали эти «перья правùльные», привозили к славному городу Галичу, но доставались они не всякому, а только Дюку Степановичу:
Чем стрелы его были дороги?
Колота была трость морска,
Перены были перьицами орлиными,
И по дорогому по самоцветному камню врезано[45].
В малороссийской колядке отмечена и роль рыбы в творении стрелы. Сидящий на вершине хлебного стога сокол разговаривает с рыбой, обещая ей, что на обеде у некоего Василя рыбою будут стрелы костить, а соколом стрелы перить. Стог здесь вполне соотносится с мировым древом, наверху которого также сидит сокол, а внизу - рыба. Таким образом, стрела оказывается собранной из отдельных частей этой мировой системы. Впрочем, иногда сокол оказывается соотнесенным с оружием (орудием), у которого нет пера, но и тогда оно соотносится с понятием «полета». Так в русской традиции «соколом» называли бойное орудие в виде большого железного лома или таран - стенобитное орудие, подвешенное на цепях[46]. Раскачивающийся «сокол»-таран разбивал стену как бы в полете.
Соколы, также как и волки, связаны с мотивом ржавчины, причем в песне об улетевшем соколе, ржавчина символизирует волю, ей противопоставлена сыта медвяная - символ сытой неволи («А мне лучше она вашей сыты медвяные»). И хотя А.А. Потебня отмечал, что ржавчина в текстах песен соотносится не только с огнем, но и с печалью и худой славой[47], сокол, как видно, сознательно выбирает эту худую славу воли.
Также очевидна связь сокола с кровью. По свидетельству В. Даля, «соколом» называли черную жилу большого пальца, из которой пускали кровь[48]. Как волк разрывает свою добычу зубами, с пролитием крови (в отличие от собаки, которая душит), также примерно охотится и реальный сокол:
Он не берет добычи с земли, весьма редко хватает, а бьет налету, для чего сперва подтекает под нее, взгоняя ее, потом выныривает позадь ее вверх, и внезапно ударяет в нее стрелой, более под левое крыло, всаживая отлетный коготь в птицу и распарывая ее, ровно ножом; птица падает, сокол опускается на нее, тотчас перерезывает ей горло и пьет кровь, тогда как ястреб щиплет откуда ни попало[49].
Мотив «возвращения» в домашнюю зону и «воплощения» в хлеба и травы, явно присутствующий в волчьей тематике, в связи с соколами, казалось бы, такого очевидного присутствия не обнаруживает. Время гибели волка совпадает с цветением папоротника (в некоторых локальных традициях его называют также зверобой) и купало (лютик, волкобой). Но папоротник оказывается связанным не только с огнем и волком, но также и с орлом. Другое народное название этого растения - орлятник. А.А.Потебня приводит поверье, объясняющее это название и эту связь: если сделать разрез ветки папоротника, то можно увидеть в срезе фигуру орла. Впрочем, есть и другие версии: лист папоротника напоминает птичье перо, ветка - крыло[50]. В русских мифологических рассказах почка цветка папоротника ни минуты не остается в покое, а постоянно движется, прыгая, как живая птичка[51]. Исследователь обращает внимание на то, что в славянских языках обнаруживается связь «пера» и «слова», в связи с чем он приводит индийский миф о том, как Индра в виде сокола похищает напиток бессмертия (амрта, сома), от которого, по его мнению, происходит и земной мед у славян и германцев. (При дальнейшем развитии мифа Индра заменяется олицетворенною силой людской молитвы). Сторож сомы посылает соколу вдогонку стрелу и выбивает из его правого крыла перо. Упавшее на землю крыло становится листом и священным деревом, сохраняющим чудесные свойства сомы. (Вспомним, что правую руку отрывал орел от мертвого казацкого тела; правое крыло было подпалено у фольклорного сокола; правая рука фигурирует в качестве жертвы, например, в скандинавском эпосе, в обычаях горцев Кавказа, наконец, в индоевропейской традиции как ветка дерева, так и кость считались местом пребывания души, а рука соотносилась с понятием судьбы). У славян было широко распространено поверье о том, что обладатель семени папоротника знает все и разумеет язык всякой твари[52]. Так в одном семантическом ряду оказываются перо, лист и слово[53], а эта связка в свою очередь напоминает о «всеведенье» волков. В связи с этим интересно поверье гагаузов о том, что стрелять в орла считается большим грехом. Объясняют этот запрет так: евангелист Лука, когда ему нечем было писать, вырвал перо у орла. По этой же причине его изображают всегда с орлом[54]. Запрет на убийство орла был распространен и на Дону, и на Украине [55].
Лингвистические параллели можно продолжить и далее. Слово «папоротник» родственно древнеиндийскому parnam - «крыло, перо», а греческое πτεριζ - папопротник - происходит от πτερου - крыло[56]. В русском языке однокоренными являются слова «папоротник» и «папороток» - второй сустав крыла у птицы или само крыло[57]. А.А. Потебня высказал мысль о том, что растение «папороть» - есть воплощение птицы, принесшей огонь, а тем самым и самого небесного огня[58].
Еще более ярко мотив даров, исходящих от птицы, представлен в украинской колядке, где три птицы приносят «три знамения»: колос, виноградную гроздь и нечто, дающее молодость и бессмертие[59]. Этот текст вполне соотносится с легендой, которую приводит Омар Хайям: в благодарность за спасение от змеи птица-хомай приносит царю Шамирану зернышко винограда. Царь устанавливает обычай священного пира и употребления в праздники виноградного вина[60]. Скандинавский Один также в образе орла приносит напиток бессмертия. Наконец, в русском заговоре орел низводит на землю небесный огонь:
Летел орел из-за Хвалынского моря, разбросал камни и кременцы…, кинул громову стрелу во сыру землю[61].
Продолжение